|
В разделе материалов: 1699
Показано материалов: 721-750 |
Страницы: « 1 2 ... 23 24 25 26 27 ... 56 57 » |
 Впрочем, несколько самобытных слов Чуковский все-таки произнес, и они до
безобразия хорошо улеглись в контекст эпохи. Пользуясь спросом на негативные
публикации о странах Запада, он опубликовал несколько статей, посвященных своей
давней любимой теме – массовой культуре. |
Рядом с «низкопоклонством перед Западом» очень скоро возник «сионизм». В
прессе все чаще стали появляться статьи о сионистском заговоре в интересах
американского империализма. |
Самуил Лурье в своем предисловии к переписке Чуковского с дочерью писал, что
К. И. «в последней трети жизни… при помощи преданного секретаря тщательно,
усердно, с душой и талантом, со вкусом вытравлял из сочинений первой трети
несоветские слова – вставлял советские, – и выпрямлял прежние мысли –
перековывал, так сказать, крючки на гвозди. |
Начало 1953-го – опять дыра в дневниках, письмах, публикациях, Чуковский
снова пропадает. Снова вздымается девятый вал истории: новый приступ
государственного садизма – дело врачей-убийц. |
«Хочется писать воспоминания о „Потемкине", о „Сигнале", о Репине. Урву ли
свободное время?» – спрашивал Чуковский себя в дневнике 1 января 1954 года. |
Ему кажется, что и сам он умер вместе с женой. «Тянет в могилу», – пишет он
изо дня в день. «Я наэлектризованный труп». «Хожу каждый день на могилу». "Меня
тянет не только на могилу к М. Б., но и в могилу. |
14 февраля открылся исторический XX съезд партии. «Замечателен, мажорен,
оптимистичен, очень умен XX съезд – хотя говорят на нем большей частью длинно,
банально и нудно. Впервые всякому стало отчетливо ясно, что воля истории – за
нас», – пишет Чуковский в дневнике. |
«Весь прошлый год я жил в идиотских трудах, – ругает Чуковский сам себя в
дневнике в первый день наступившего 1957 года. – Зачем-то два месяца истратил на
редактирование Конан-Дойла, месяц переводил „Тома Сойера" – зачем? зачем? – и
для Блока, Слепцова, мемуаров не осталось времени. |
«Я начал писать о Брюсове и бросил. Начал об Алексее Толстом и бросил. Начал
об Оскаре Уайльде и бросил. Сейчас нужно: Чехов, Чехов, Чехов. Вчера стал
изучать его записные книжки», – пишет Чуковский 1 января 1958 года, как обычно,
давая себе новое задание на год. |
Зимой 1958/59 года Чуковский долго жил в санатории в Барвихе. На Новый год
приехал в Переделкино «навестить своих» в больничной пижаме и халате.
Дневниковые записи: он встречается с Маршаком, Катаев не взял в «Юность» его
воспоминания о журнале «Сигнал» да еще назвал их дрянными. |
Еще в конце 1958 года был принят закон о школьной реформе, который был
призван ликвидировать «пропасть между физическим и умственным трудом». В школе
вводилось трудовое воспитание, образование после школы соединялось с
производственным обучением, критериями приема в вуз становились, помимо
результатов экзаменов, производственный стаж и общественная активность
абитуриента. |
В конце 1961 года маятник нерешительных хрущевских реформ вновь качнуло в
сторону либерализации. В октябре на XXII съезде КПСС снова прозвучала резкая
критика сталинизма, было принято решение вынести тело Сталина из мавзолея и
захоронить (что и произошло 31 октября). |
Первое приглашение в Оксфорд пришло в марте 1962 года. Корнея Ивановича
приглашали принять звание доктора литературы Honoris Causa – то есть без
защиты диссертации. Чуковский изумился: «Неужели я и в самом деле достоин такой
чести? Кроме удивления, никаких чувств это во мне не вызывает». |
Возвращаться домой после двух месяцев иной жизни в ином мире – трудно:
родина и сейчас встречает неприветливо. Хмурость, общая неприбранность, бедность
и сегодня составляют тяжелый контраст с улыбчивой и благополучной заграницей – в
шестидесятых это, пожалуй, был хороший шок. |
Еще до поездки в Англию, в апреле 1962 года, Корней Иванович получил от
Твардовского, редактора «Нового мира», на рецензию «рукопись некоего беллетриста
о сталинских лагерях». Рукопись была озаглавлена «Щ-854» и подписана псевдонимом
«А. Рязанский». |
1963 год прошел в мрачных раздумьях. Поводов печалиться было достаточно и
помимо Хрущева. Еще минувшей осенью умер Казакевич; в январе умер художник
Конашевич, многолетний иллюстратор книг Чуковского и его постоянный
корреспондент; в июне скончался Назым Хикмет, в августе – Всеволод Иванов. |
Весной на празднике детской книги в Колонном зале Корнею Ивановичу стало
плохо. Укол сосудорасширяющего, Переделкино, постель; снова запрет читать и
принимать гостей, снова лекарства… В апреле его положили в больницу. |
Смерть сына, такая неожиданная и нелепая, надолго выбила Чуковского из
колеи. Иногда кажется, что смерть ведет с ним самим затяжной поединок, и каждая
новая смерть близкого человека обессиливает, отправляет в нокаут. И каждый раз
он опять встает и находит силы жить, но удары наносятся все чаще, а подниматься
все труднее. |
Весной у Лидии Корнеевны был тяжелый приступ сердечной аритмии; в это время,
5 марта, от пятого инфаркта умерла Ахматова. |
В шестидесятых Чуковский весной и осенью ложился в больницу или отдыхал в
санатории. Обычный его образ жизни и круг общения резко отличались от
больничного и санаторского – и всякий раз он испытывал культурный шок от общения
с народом и его вельможными слугами. |
«Арест Даниэля и Синявского вызвал цепную реакцию: судят Гинзбурга,
Галанскова, Добровольского и Дашкову, составивших и передавших на Запад Белую
книгу в их защиту; затем судят Кузнецова и Бурмистровича за распространение
произведений Даниэля и Синявского. |
1968 год во всем мире был неспокойным: в Америке громкие убийства и
молодежные протесты, во Франции студенческие волнения… В СССР политический год
начался с суда над диссидентами Галансковым, Добровольским, Дашковой и
Гинзбургом; интеллигенция протестовала. |
Искусствовед и историк литературы Николай Харджиев, уважаемый Чуковским
человек, повторил печатно, в сборнике «День поэзии», старую, давно опровергнутую
клевету, будто «Гимн критику» Маяковского посвящен Чуковскому. К. И.
разволновался: «Летом Н. И. был у меня – и ни словом не сказал, что он готовит
такую злую передержку – выдаст 1920 г. за 1915 г. |
«Умер последний человек, которого еще сколько-нибудь стеснялись», – начинает
рассказ о похоронах Чуковского Юлиан Оксман. Те же слова произнес над открытой
могилой Павел Нилин. |
О Федоре Ивановиче Тютчеве написаны
несколько книг и сотни статей, чтение которых убеждает лишь в одном — в
принципиальной невозможности разгадать загадку, заданную этим человеком
мировой культуре. |
Карамзин, ссылаясь на летописное
свидетельство, в одном из примечаний к пятому тому «Истории государства
Российского» поведал современникам о пращуре рода Тютчевых — московском
боярине Захарии Тутчеве, «хитром муже», который
прославился тем, что блестяще выполнил важное дипломатическое поручение
великого князя Московского Дмитрия Ивановича, впоследствии прозванного
Донским. |
Родной дед поэта Николай Андреевич Тютчев
был прямым потомком Захарии в пятнадцатом колене и получил известность
своим романом с печально знаменитой Дарьей Николаевной Салтыковой,
вошедшей в историю под именем Салтычихи. |
Младший сын Федор прекрасно освоил
практическую российскую словесность, в совершенстве овладел обязательным
для просвещенного дворянина французским языком, имел основательные
познания в немецком, был превосходно обучен латыни и сохранил это знание
на всю жизнь. |
Судьбе было угодно, чтобы студент Тютчев, в
отличие от лицеиста Пушкина, был лишен радости непосредственного общения
с Карамзиным, Державиным, Жуковским — людьми первого ряда русской
культуры. |
Государство было заинтересовано в том, чтобы образованные дворяне пополняли ряды чиновников, ибо крапивное семя, отличаясь
практической сметкой в делах, не имело ни серьезных теоретических
познаний, ни широты кругозора. |
| |
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
