|
В категории материалов: 20
Показано материалов: 1-20 |
|
Сортировать по:
Дате ·
Названию ·
Рейтингу ·
Комментариям ·
Просмотрам
 Те
же шлагбаумы, полосатые версты, станционные смотрители, запах навоза,
дым над трубой; та же дорожная пыль, выбиваемая копытами тройки и
уносимая ветром на полгоризонта, и самый ветер — послеполуденный —
зноен, горяч; повсюду уже пахло зерном, и ветряки махали крылами. |
Думы
Пушкина, впрочем, порою не очень-то были связны и отчасти мешались.
Дорога местами была довольно тряска. Никита Козлов, в новой татарской
ермолке, подаренной барином, громко посапывал и клевал носом, но, во
всяком случае, ничему не мешал. Мягко и ровно бежала навстречу дорога;
пустынная степь полна была запахов, и ноздри у Пушкина слегка
раздувались. |
Вечер
над Соротью был ясен, прозрачен. Едва уловимая августовская желтизна
разлита была в воздухе. Розовые легкие облака летели над розовым своим
отражением, но самые воды реки были, казалось, недвижны. |
Высылке
Пушкина друзья его ужаснулись. Но у него были и недруги. Смутные слухи о
неполадках в Одессе давно уже доходили на север. Булгаковы,
братья-почтмейстеры из обеих столиц, переписываясь, передавали друг
другу беглые новости. Константин Яковлевич писал из Петербурга в Москву
Александру Яковлевичу: «Кто-то сказывал новость… |
Дни
идут за днями. Осень дышит в стекло по утрам, и струйки холодной воды
сбегают прерывисто, судорожно: похоже на слезы. Но позднее солнце
наводит порядок: дали опять прозрачно светлы и легки облака. Так и
хмурость в душе сменяется творческой ясностью. |
После
проводов Вульфа Пушкин стал редко показываться даже за чайным столом.
По утрам он писал у себя, потом удалялся в Тригорское. Эта пора бытия
была ему тяжела, хотя вряд ли кто из окружавших его понимал это в полную
меру. В Тригорском ему, как всегда, были рады. |
Клонил
к концу и октябрь. Ночи уже холодны, но в доме еще не топили. Всюду
кругом дремлют леса: дров не запасали. Кроме того, печи дымили и в
прошлую зиму, но печники не показывались, с ними тянули. Старшие Пушкины
терпеть не могли, чтобы при них в доме работали: глина и грязь, запах
мужицкой овчины… Да скоро ведь и в Петербург! |
«Государь
император высочайше соизволил меня послать в поместье моих родителей,
думая тем облегчить их горесть и участь сына. Неважные обвинения
правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили
мнительность, простительную старости и нежной любви его к прочим детям. |
Через
несколько дней уехала, в сопровождении Михаилы Калашникова, и Ольга
Сергеевна. Пушкин простился с ней нежно. В эту осень она была очень мила
и даже, при всей своей обычной расплывчатости, проявила по отношению к
брату горячее чувство, не поддаваясь родителям, а порою и прямо им
противореча. |
И
Пушкин и Вяземский — в последнее время оба примолкли. Их переписка
после Одессы оборвалась: они не хотели подчеркивать свою близость друг к
другу. |
«Когда
б я был царь, то позвал бы Александра Пушкина и сказал ему: „Александр
Сергеевич, вы прекрасно сочиняете стихи". Александр Пушкин поклонился бы
мне с некоторым скромным замешательством, а я бы продолжал: „Я читал
вашу оду Свобода. Она вся писана немного сбивчиво…" |
Святки
проходят, прошли. Лев так и не приехал. И ни Плетнев. И ни Дельвиг…
Няня, работа и Оленька. Ночью далекое завыванье волков. Утром холодная
ванна и зимняя ясность морозного дня. Но комнату няня топит тепло. |
И
снова общение с миром лишь через письма. Почта имела для Пушкина
значение чрезвычайное. Он выписывал книги, получал альманахи, газеты, и
каждый почтовый день, или «оказия», выделялся среди других,
«непочтовых», как если бы веяло ветром из дальнего мира в лесную его и
озерную глушь. |
«Маша
поспешила вниз в том же платье, в котором вошла в свою светлицу. Она
отворила дверь и оцепенела!.. На скамье, подле Онуфрича, сидел мужчина
небольшого росту, в зеленом мундирном сюртуке; то самое лицо устремило
на нее взор, которое некогда видела она у черного кота. Она остановилась
в дверях и не могла идти далее. |
Шутливое
предсказание Анны, что он влюбится в Керн, не только позабавило
Пушкина, но и снова вызвало в его воображении памятный вечер у Олениных,
и красавицу Клеопатру с корзиной цветов, и то, как разбудила она
юношескую его любовь к Бакуниной. |
Но
и до этого Пушкин, оставшись один, крепко задумался. Что, собственно,
произошло? Он знал, конечно, из разговоров и болтовни между сестрами о
том, что Анна Петровна виделась раза три с царем Александром. |
Друзья
уже давно на него всячески наседали. Жуковский писал о его теперешней
славе, что она «никуда не годится». «Дорога, которая перед тобою
открыта, ведет прямо к великому; ты богат силами, знаешь свои силы, и
все еще будущее — твое. Неужели из этого будут одни жалкие развалины?» |
Пушкин
из Пскова приехал одновременно и примиренный, но и приподнятый.
Множеством жизней и человеческих судеб пахнуло на него в ночном
псковском кремле, и собственная его судьба не казалась ему теперь
каким-то мучительным исключением. |
После
незадачливого своего побега, после вестей о восстании и петербургских
арестах Пушкин впервые почувствовал себя спокойным; выпавший снег
приносил с собою какое-то тихое умиротворение: не все еще перевернулось
на свете вверх дном, и природа черед соблюдает. |
На
другом конце России на следующий день, 25-го числа, в том самом
Аккермане, где некогда Пушкин беседовал ночью с тенью Овидия, граф
Воронцов сидел в своем кабинете и изволил писать Лонгинову: |
| |
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
