Пушкин умирал. Уходили силы. Все мучительнее становились боли. А в это время совершалось чудо. Подобное тому, которое совершалось 14 декабря. У квартиры Пушкина на Мойке собралась толпа. Такая же, как в тот день на Сенатской площади.

У окон, завешанных густыми занавесями, ожидая известий о нем, пока он боролся со смертью, стеною стояла толпа, стараясь проникнуть в квартиру и проститься с ним. По словам Е. Н. Мещерской-Карамзиной, там были женщины, старики, дети, простолю­дины в тулупах, а иные даже в лохмотьях...

Каждый день к гробу Пушкина приходили тысячи. Никогда Россия не видела такой любви к поэту, такого прощания с его прахом.

Такой любви к поэту, такой ненависти к его врагам.

«Ужо тебе!»

«Все население Петербурга,— пишет современник,— а в осо­бенности мужичье, волнуясь, как в конвульсиях, страстно желало отомстить Дантесу».

Вынос тела для отпевания должен был состояться днем 30 января. Но, «чтобы избежать манифестации при выражении чувств, обнаружившихся уже в то время, пока тело было выставлено в доме покойного, чувств, которые подавить было бы невозможно», погребальная церемония была совершена в час полуночи. По этой же причине участвовавшие были приглашены в церковь при Адмиралтействе, а отпевание происходило в Коню­шенной церкви.

Все совершалось втайне, ночью, без факелов, без проводников, с приглашением только самого узкого круга друзей.

На улицах возле церкви были поставлены солдатские пикеты. Шныряли переодетые, но всеми узнаваемые шпионы. И в квартире почившего, пока там находился его прах, в эскорте, провожавшем его тело в церковь, в самой церкви — повсюду были жандармы, жандармы, жандармы...

В начале февраля 1837 года жена цензора А. В. Никитенко вернулась домой из поездки в Могилев. Она рассказала мужу, что на одной из станций неподалеку от Петербурга она увидела простую телегу, покрытую соломой, под соломой гроб, обернутый рогожей. Три жандарма суетились на почтовом дворе, чтобы скорее перепрячь курьерских лошадей и скакать с гробом дальше.

Что это такое? — спросила она у одного из находившихся там крестьян.

А бог его знает что! Вишь, какой-то Пушкин убит — и его мчат на почтовых в рогоже и соломе, прости господи, как собаку.

Гроб мчали на почтовых. Скакали жандармы, скакали лошади, скакала телега, скакало тело, скакал сопровождавший его по царскому повелению А. И. Тургенев.

Жандармский капитан скакал впереди всех, оставив Тургенева, гроб, тело далеко позади...

Наутро состоялись похороны. Тургенев торопился в Петербург.

«Так как земля была мерзлая,— сообщает историк Псковщи­ны И. И. Васильев,— то, по спешности дела, смоляной ящик просто зарыли в снег, и уже весною, когда земля оттаяла, он был закопан в землю...»

Драбкина   Е. Кастальский ключ.

Гоголь о Пушкине

При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более назваться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключалось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла.

Самая его жизнь совершенно русская...

Он при самом начале своем уже был национален, потому что истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа. Поэт даже может быть и тогда национален, когда описывает совершенно сторонний мир, но глядит на него глазами своей национальной стихии, глазами всего народа, когда

чувствует и говорит так, что соотечественникам его кажется, будто это чувствуют и говорят сами. Если должно сказать о тех достоинствах, которые составляют принадлежность Пушкина, отличающую его от других поэтов, то они заключаются в чрезвычайной быстроте описания и необыкновенном искусстве немногими чертами означить весь предмет... Здесь нет красноречия, здесь одна поэзия; никакого наружного блеска, все просто, все прилично, все исполнено внутреннего блеска, который раскрывается не вдруг; все лаконизм, каким всегда бывает чистая поэзия. Слов немного, но они так точны, что обозначают все. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт...

О стихотворении «Смерть поэта»

По силе мысли, по сжатости и точности стихотворение «Смерть поэта» я назвал бы поэтической прокламацией. В нем вскрыта истинная подоплека трагедии, сотканной грязными руками великосветского общества, до конца обнажена общественная, политическая и государственная сторона преступления на Черной речке. Все это сделано с предельным накалом страсти и граждан­ским бесстрашием.

Стихи эти «вышли» за пределы одного случая.

Стихотворение «Смерть поэта» не могло быть опубликовано в то время. Оно и не публиковалось. Донести его до сведения обще­ственности добровольно взялся Святослав Раевский, который был старше Лермонтова года на три. Он лично переписал стихи. И передал дальше в надежные руки. И неопубликованные стихи стали большим общественным явлением. В один день и Лермонтов предстал в новом поэтическом качестве.

Есть некая магия в высокой поэзии: она гармонично сочетает ясный смысл с прекрасной формой. Малейшее нарушение этой гармонии ведет к разрушению поэтического начала...

Особая магия заключена в стихах «Смерть поэта». Они написаны залпом, единым духом. Кажется, перо ни разу не отрывалось от бумаги. И сколько потом не появлялось исследова­ний о дуэли Пушкина — ничего существенного к тому, что высказал Лермонтов, прибавлено не было.

Гулиа Г. Жизнь и смерть Михаила Лермонтова. Сказание об Омаре Хайя­ме.—М., 1980.—С. 140.

*             *

Русскому обществу имя Лермонтова стало известно после гибели  Пушкина.  Выстрел у Черной речки, оборвавший жизнь

Пушкина, дал эхо — оно прогремело в стихотворении Лермонтова «Смерть поэта».

Разбирая сейчас эти стихи, мы видим, как они поспешны, как много в них строк, которые писаны в горячке сердца. «С свинцом в груди», например,—слова эти и поэтически, и фактически не точны. Но имеет ли это значение? Эхо не ждет, когда звук, его породивший, даст ему время откликнуться. Оно откликается немедленно.

«Смерть поэта» — это поступок Лермонтова и восход его на русском поэтическом небосклоне. И не только поэтическом. Это, если хотите, было его 14 декабря, на которое он вышел один, ибо с ним не было восставших полков.

Жизнь Лермонтова — искание подвига...

Подвиг Лермонтова означился защитой чести и имени Пушкина. Тот, правда, и сам защитил свою честь. Но его пистолет выпал в снег. Поднять этот пистолет жребий обязал Лермонтова.

Известно, что стихотворение «Смерть поэта» было сочинено сразу и завершалось словами: «И на устах его печать». Но толки в свете, оправдывающие убийцу Пушкина, заставили Лермонтова написать еще шестнадцать строк. Так явились «А вы, надменные потомки».

После этого события Лермонтов перестал быть тем, кем он был до сих пор — офицером лейб-гвардии гусарского полка его величества,— и стал поэтом Лермонтовым. Он вступил в особые отношения с обществом, царем и историей.

Золотусский И. Гоголь. Лермон­тов. Жуковский: Лит. очерки.