Запечатлейте
на жизни волю
Вашу твёрже камня, благороднее камня.
Пусть каждый камешек в руке
Вашей загорится стоцветными огнями.
Камень
в Вашей руке - драгоценность.
30.1.1916.
(Запись,
сделанная рукой Мандельштама на обороте 91 страницы экземпляра рукописи «Камня»
из коллекции Я.И. Бердичевского.)
Осип
Эмильевич Мандельштам вошел в русскую литературу, как один из наиболее
выдающихся писателей рубежа ХIX-ХХ веков. Яркая индивидуальность,
разноплановость, глубина и лексическое богатство его произведений позволяют сравнивать
Мандельштама с величайшими поэтами не только нашей страны, но и всего мира. В
различных критических статьях, адресованных Мандельштаму, неоднократно
проводились параллели между его творчеством, и созданиями таких поэтов и
писателей, как Гёте, Достоевский, Данте и даже Петрарка.
Разумеется,
на особенности творчества Мандельштама повлияла эпоха, в которую жил поэт.
Эпохой Мандельштама стал конец XIX - начало XX века. А потому в его стихотворениях мы можем проследить
столкновение, смешение стилей и поколений. В поэзии Мандельштама сталкиваются
два противоречащих друг другу течения: символизм, подразумевающий глубокую
зашифрованность образов, и акмеизм, требующий предельной ясности изображения,
чёткой отчерченности граней. Мандельштам удивительным образом сумел сочетать
эти две противоположности, тем самым создав свой неповторимый стиль.
Осип Мандельштам, как и
многие его современники, бесспорно относится к декадентам. Его стихотворения
полны жизни, реальности, но в то же время в них постоянно проскальзывает тема
прошлого, иногда даже мифологического. Основы многих стихотворений часто
переплетены с темой смерти, увядания, красоты мгновения ухода от будничной
суеты. Но эти обращения к смерти воспринимаются энципиентом легко, как
неотъемлемая часть течения жизни. Должное восприятие поэзии Мандельштама
требует глубоких исторических и культурных знаний. Стихотворения имеют сложную
структуру, изобилуют символами, сравнениями, эпитетами и особенно метафорами.
Из всех известных
сборников Осипа Мандельштама «Камень» является наиболее интересным с точки
зрения мировосприятия поэта, его жизненных ценностей и целей; к тому же именно
«Камень» чаще всего ставится на первый план как объект анализа особенностей
стилистики и лексики художественных поэтических текстов Мандельштама. Сборник
полон размышлений автора (либо его лирического героя) о вечном, и временном,
потустороннем и приземлённом, жизни и смерти, надёжности или непостоянстве
всего сущего.
Название сборника во
многом характеризует его содержание, ведь камень играет роль ключевого слова. Обратившись
к словарю Ожегова, мы можем дать следующее определение камню: «твёрдая горная
порода, либо её кусок, обломок». В повседневной жизни рамки использования слова
значительно расширяются: камень употребляется в прямом, переносном значении, в стилистических
оборотах, фразеологических конструкциях, устойчивых сочетаниях. Например, «на сердце
камень» (о тяжёлом душевном состоянии), «камень с души свалился» (душевное
облегчение), «бросить камень» (обвинить, осудить), «камня на камне не оставить»
(разрушить до основания), «краеугольный камень» и т.д. В этом слове действительно
заключена повышенная образность. Множество метафор в сборнике связано с камнем.
Я считаю, что поэтические тексты делятся,
тематически на два ряда образов, противопоставленных друг другу.
С одной стороны мы
наблюдаем образ камня во всех его метаморфозах, вариациях изображения,
свойствах и особенностях. Тяжесть, надежность, долговечность и далее мудрость
камня описывается поэтом, с помощью удивительного разнообразия тропов и
стилевых фигур: «..из тяжести недоброй и я
когда-нибудь прекрасное создам», «рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить»
и тому подобное. Но с другой стороны читатель постоянно сталкивается с
противоположной стихией, с более хрупкими созданиями природы, например: «и ныне
я не камень, а дерево пою», «древо чудное растёт» и так далее. Есть и
совершенно фантастические сравнения: «кружевом, камень, будь и паутиной стань».
Такие удивительные сочетания подчёркивают красоту окружающего мира во всех его
проявлениях глазами автора.
Художественный космос
Мандельштама в своей многоярусности подобен зданию. Неслучайно множество
стихотворений посвящено архитектуре. И в них именно камень создает крепкую
основу величественных памятников истории. К тематике архитектуры можно отнести
такие стихотворения, как триптих «Адмиралтейство», «Айя-София», и «Notre Dame», а также «Петербургские
строфы», «На площадь выбежав, свободен...» и другие. Камень у Мандельштама
принадлежит вечности, человек с его помощью сознательно и вдохновенно творит
свой мир - и это мир культуры, мир вечного дома человечества.
Смысл многих стихотворений
сборника затуманен. Исследователи творчества поэта А. Нильссон и Ю. Левин
объясняют данный факт оригинальностью и индивидуальностью творческой манеры
письма, усложнённой необыкновенным количеством метафорических образов. В
качестве иллюстрации данной мысли обратимся к стихотворению Осипа Мандельштама
1912 года «Notre Dame»:
Где римский судия судил
чужой народ,
Стоит базилика, и -
радостный и первый –
Как некогда Адам,
распластывая нервы,
Играет мышцами крестовый
лёгкий свод.
Но выдаёт себя снаружи
тайный план:
Здесь позаботилась
подпружных арок сила,
Чтоб масса грузная стены
не сокрушила, -
И свода дерзкого
бездействует таран.
Стихийный лабиринт,
непостижимый лес,
Души готической
рассудочная пропасть,
Египетская мощь и
христианства робость,
С тростинкой рядом дуб - и
всюду царь – отвес.
Но - чем внимательней,
твердыня Notre Dame,
Я изучал твои чудовищные
рёбра –
Тем чаще думал я: из
тяжести недоброй
И я, когда-нибудь,
прекрасное создам...
В нём поэт образно,
метафорично описывает великий парижский собор. Однозначно интерпретировать
текст невозможно из-за большой семантической загруженности компонентов и уникальных
ассоциативных связей слов. В стихотворении явно просматривается оппозиция «духовное»
- «земное», где «духовное» передаёт основное назначение собора - быть «храмом
души человеческой», а «земное» - всё, что связано непосредственно с самим строением,
архитектура. Здесь собор - антропоморфный, живой образ. Олицетворению храма способствуют
следующие метафоры: «распластывая нервы» - глагольная метафора, «играет мышцами
крестовый лёгкий свод» - развёрнутая метафора, «души готической рассудочная
пропасть» - развёрнутый переходный тип метафоры, «чудовищные рёбра» -
гиперболическая метафора.
Если подробнее рассмотреть словосочетание «души
готической рассудочная пропасть», то становится очевидным осложнение метафоры с
помощью метафорических эпитетов.
«Пропасть души» - это
бездна, глубина, нечто непостижимое, но не просто «пропасть души», а «рассудочная»,
так как собор - творение человека, построенное его руками, просчитанное в его
разуме. Метафора «готическая душа»
состоит из двух понятий, взаимоисключающих друг друга. Готический - это
архитектурный стиль, а душа - нечто бестелесное, непостижимое. Таких
контрастных, иногда даже абсурдных метафорических сочетаний в стихотворении
несколько: «стихийный лабиринт», «непостижимый лес». Словосочетания «египетская
мощь» и «христианства робость» представляют собой глубокие и ёмкие обобщения,
заставляющие читателя вернуться в далёкие времена и оживить в памяти свои
историко-кулътурологические познания. Как пишет Васильева А. А. в своём
исследовании, посвященном сборнику «Камень», переходная метафора «египетская
мощь» не подлежит однозначному толкованию. Возможно, здесь дан намёк на
египетские пирамиды, а может, на всю историю великой египетской цивилизации.
«Христианства робость» («вечная покорность») - основа философии христианства,
его квинтэссенция. Мощь же антонимична этому понятию. Таким образом, у
Мандельштама не только отдельные слова, но иногда и целые выражения могут
взаимоисключать друг друга.
Встречаются и ещё более
интересные случаи. В стихотворении 1910 года «Медлительнее снежный улей» уже в
названии таится метафора-загадка. Улей сравнивается со снегом, слово «снег»
перерастает в метафорический эпитет «снежный»:
Медлительнее снежный улей,
Прозрачнее окна хрусталь,
И бирюзовая вуаль
Небрежно брошена на
стуле...
В этом первом катрене
метафорическому словосочетанию «снежный улей» противопоставлено метафорическое сравнение-характеристика
«бирюзовая вуаль». Из двух метафор стихотворения Мандельштама выстраивается
развёрнутая цепочка.
Особую роль в творчестве
Осипа Эмильевича Мандельштама играет тема природы. Актуальность и значимость
природной тематики заключается в широких возможностях поэта употребить наиболее
яркие и живые метафоры. В сборнике множество подобных стихов, например
"Смутно-дышащими листьями" 1910 года. Здесь автор рисует картину
мира, наполненного жизнью и смертью.
Метафорический набор
стихотворения многообразен: листья – «смутно-дышащие» (атрибутивная метафора),
«чёрный ветер шелестит» (глагольная метафора) и другие. Дыхание и трепетания
ласточки предстают как признаки одухотворённой природы, антропоморфной,
чувствующей и ощущающей. Атрибутивная метафора «смутно дышащими листьями» несёт
в отношении субстантива (листья) характеризующую роль, имеет дополнительную
смысловую нагрузку и неясно выраженный признак глагольности. Образ ласточки
ассоциативно связан у Мандельштама с семантикой круга - символом совершенного
единства, знаком, гармонии, красоты жизни, но вместе с тем и символикой смерти:
Тихо спорят в сердце
ласковом
Умирающем моём
Наступающие сумерки
С догорающим лучом.
Остаток жизни лирического
героя представлен в стихотворении выразительными метафорами с субстантивом;
наступающие сумерки спорят с догорающим лучом. Сумерки - это пограничное
состояние между днём и ночью, но ближе к ночи (меркнет день). Близка ночь жизни
- смерть. «Догорающий луч» ассоциируется с догорающей жизнью; вновь близок конец,
т.е. смерть. «Сердце ласковое умирающее»
- атрибутивная метафора, имеющая дополнительный эмоциональный оттенок нежности,
тоски и сожаления о кратковременности бытия. Вышеназванная метафора даёт
характеристику внутреннего мира человека, причём в данном случае совершенно неважно,
чьё это сердце: мужчины или женщины.
Слабо, но однако намечены
ассоциативные связи между трепещущей ласточкой и сердцем, в котором тихо спорят
наступающие сумерки с догорающим лучом. Раз ведётся тихий
спор, значит сердце неспокойно, оно волнуется, трепещет («Сердце
трепещет восторженно Вольною радостью птиц», К.Бальмонт.) Сама собой
напрашивается метафора «сердце как птица» - это зооморфная характеристика
внутреннего мира человека. Отсюда мы видим, что роль метафор, зашифрованных или
явных, здесь в том, что именно с помощью этих средств художественной речи автор
проводит параллель между внешними проявлениями природы и индивидуальным
внутренним миром человека. Последний катрен также говорит о том, что и в
природе жизнь замирает, как перед смертью, перед увяданием.
И над лесом вечереющим
Встала медная луна.
Отчего так мало музыки
И такая тишина?
Вновь возвращается мысль
автора к образу сумерек («лес вечереющий»), луна - медная, неживая, холодная
(метафорический эпитет). Томление автора отсутствием музыки и окутывающей всё
тишиной выражается в отчаянном вопросе, завершающем стихотворение и оставляющем
читателя в той тягостной атмосфере предчувствия.
У писателя душевные
состояния часто связаны с природными явлениями. Как пример возьмём
стихотворение «В огромном омуте»:
В огромном омуте прозрачно
и темно
И томное окно белеет;
А сердце, отчего так
медленно оно
И так упорно тяжелеет?
То всею тяжестью оно идёт
ко дну,
Соскучившись по милом иле,
То, как соломинка, минуя
глубину,
Наверх всплывает без
усилий.
С притворной неясностью у
изголовья стой
И сам себя всю жизнь
баюкай,
Как небылицею, своей
томись тоской
И ласков будь с надменной
скукой.
Символика прозрачности и
темноты омута раскрывает нам душевную тяжесть, эмоциональное «окаменение». В
этой атмосфере ярким пятном выделяется «томно белеющее окно», символизирующее
выход в мир света, освобождение от оков печали. Но сердце «медленно, упорно тяжелеет»,
как будто «на сердце камень». И снова через образы-символы просматривается
зашифрованная символика камня. Тут же появляется символический метафорический
противовес - соломинка, тянущаяся вверх, к свету, к жизни, к воскрешению души.
Тяжесть и томление передаются с помощью метафор-сравнений. Душевное состояние
благодаря разнообразию лексических средств речи рассматривается с разных
позиций. Скука и тоска губительны, отсутствие чувств и эмоций равнозначно
остановке течения жизни, окаменению, отмиранию души.
Вновь обращаясь к тематике
камня, рассмотрим очень важную ассоциативную линию этого образа. Камень - нечто
прочное, вечное, несущее отпечаток веков. Лишь камень, недвижимый, бессмертный,
мог стать свидетелем великих исторических событий, разрушения или созидания.
Глядя в гладкую недвижимую твердь, человек возвращается в своих мыслях на
тысячи лет назад. Так, вероятно, и Осип Мандельштам в своём, истинно
гениальном, творческом воображении часто уносился туда, в Грецию, древний Рим,
и даже к самым истокам появления человека. Камень становился источником
вдохновения для Осипа Эмильевича, и он вновь и вновь воспевал историю вплоть до
библейских сюжетов. Возьмём, для примера исторической тематики стихотворение «Бессонница.
Гомер. Тугие паруса» ( 1915г. ):
Бессонница. Гомер. Тугие
паруса.
Я список кораблей прочту
до середины.
Сей длинный выводок, сей
поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то
поднялся.
Стихотворение звучит
мерно, торжественно. Написано оно высоким слогом: Эллада, «чужие рубежи», «мужи»,
«витийствуя» и т.д.
Первая строка состоит из
трёх номинативных предложений, причём, второе и третье - Гомер. Тугие паруса. -
метонимия ( частный случай метафоры ). Уже метонимия «Гомер» заставляет
читателя вспомнить древнюю Грецию - Элладу, 2500-1100 г. до н.э., это очень
далёкая эпоха, классическая греческая культура. Далее корабли «архейских мужей»
уподобляются «длинному выводку», «поезду журавлиному» - образ конкретный,
зримый, представленный метафорой-перифразом. Пространственный образ велик:
небо, в котором летит журавлиный клин, и море, по которому плывут корабли.
Начинается Троянская война. Но что удивительно, мотив моря связан ассоциативно
лишь с образами тугих парусов и списка кораблей. Следующий мотив выражен в
«поезде журавлином», парящем утке в небе и поднявшимся когда-то над Элладой.
Поезд - цепочка вагонов, так и журавли летят друг за другом цепочкой. И у
Мандельштама рождается эта удивительная метафора-перифраз.
И море и Гомер - всё
движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море чёрное, витийствуя,
шумит
И с тяжким грохотом
подходит к изголовью.
«И море и Гомер» -
метонимия, символизирующая собою весь мир, движущийся любовью; недаром после
двух однородных подлежащих стоит обобщающее слово всё. В шуме чёрного моря
автор слышит нечто пророческое, потому глаголу движения сопутствует деепричастие
«витийствуя», придающее дополнительный признак основному глаголу. Море
выступает как живое существо, оно может ораторствовать - явный признак
метафоры-олицетворения. Можно усмотреть в море временной образ - символ
вечности, истории народов, населяющих нашу планету. Море не просто «витийствуя,
шумит» ,но «с тяжким грохотом подходит к изголовью» (глагольная метафора). Здесь подчёркнуто единство
духовной культуры человечества, что, быть может, и являлось жизненной целью,
идеалом для поэта. Греческая и в целом историческая тематика охарактеризовала
Мандельштама, как человека многогранного, глобально мыслящего. Безусловная,
подразумевающаяся в исторической поэзии яркая метафоричность шаг за шагом
прокладывала незримый, но ощущаемый воображением мостик через века и
тысячелетия до сердец и умов читателей - в этом поэт выполнил свою задачу.
В заключение хотелось бы
рассмотреть и проанализировать моё любимое стихотворение Осипа Эмильевича
Мандельштама под названием «Silentium» или «Тишина», «Молчание»:
Она ещё не родилась,
Она и музыка и слово,
И потому всего живого
Ненарушаемая связь.
Спокойно дышат моря груди,
Но, как безумный, светел
день,
И пены бледная сирень
В черно-лазуревом сосуде.
Да обретут мои уста
Первоначальную немоту –
Как кристаллическую ноту,
Что от рождения чиста!
Останься пеной, Афродита,
И слово, в музыку вернись,
И сердце сердца устыдись,
С первоосновой жизни
слито!
«Она» - это образ тишины.
Употребление местоимения вместо объекта описания придаёт особую таинственность,
атмосферу священного молчания. Олицетворение тишины может считаться здесь
метонимией. «Ненарушаемая связь всего живого», о которой идёт речь в
большинстве стихов, вошедших в сборник, принимает здесь значение чего-то всеобъемлющего,
великого. «Спокойно дышат моря груди» - уникальнейшая метафора , являющаяся как
олицетворением, так и синекдохой. Безумный свет дня также является метафорой,
наделяющей свет человеческими свойствами. «Пены бледная сирень» -признак
нежности, хрупкости и непостоянства живого, как цветков сирени. Но тут же
упоминается «чёрно-лазуревый сосуд», обозначающий морское каменное дно,
огромное, величественное, тёмное, порой страшное, несущее смерть. Лазурь же
привносит оттенок мечты, фантазии, жизни.
Первоначальная немота уст
перекликается с кристаллической нотой, являющуюся таким же символом частички
великой силы музыки, как и слово.
Упоминание богини Афродиты
вносит мифологический оттенок, символизирует красоту.
«Сердце сердца устыдись» -
метонимия с оттенком олицетворения. Действительно, глубина и индивидуальность
образов в стихотворении уникальна. Четверостишье заканчивается строкой «с
первоосновой жизни слито!» - символ возвращения к началу жизненного пути,
начало в конце - и снова абсурдное сочетание несочетаемого.
Быть может, именно в этом,
заключён особый дар Мандельштама - смешивать совершенно разные стили, определения
и словосочетания, образуя при этом удивительное переплетение и многообразие
метафор, синекдох, метонимий, сотен видов средств художественного оформления.
История великих цивилизаций, мифология, символистическая зашифрованность
образов, точность и многогранность реальности, проповедуемая акмеизмом,
лермонтовская красота и нежность слога, непредсказуемость Брюсова и Блока - всё
это находит место в лучших творениях великого поэта Осипа Эмильевича
Мандельштама. |