Андрей Болконский и Пьер
Безухов – носители идеи бесконечности, которая
стала путеводной звездой духовного развития
Толстого — художника и человека. Отличие Андрея
Болконского от других персонажей доходит до
такой степени, что при внимательном рассмотрении
он видится нам (читателям) "инопланетянином”, по
воле рока оказавшимся на Земле, старающимся
постигнуть смысл и значение всего на ней
происходящего, стремящимся изменить этот мир к
лучшему в соответствии со своими поистине
вселенского масштаба идеалами и поэтому
постоянно подвергающимся разочарованию.
Мы встречаемся с Андреем
Болконским в салоне Анны Павловны Шерер. От
проницательного взгляда Андрея не могла
ускользнуть театральная, кукольная сущность
этого салона. Поэтому он переносит свой взгляд от
надоевшей ему бутафории (к которой относится и
его жена) туда, где нет этой фальши, лжи и
неестественности, а есть правда и возможность
совершить подвиг, прославляющий героя и
Отечество. Такое, по мнению Андрея, могло
произойти только на войне, где расстояние между
жизнью и смертью настолько короткое, что люди
просто не могут лгать и лицемерить. Но это всего
лишь иллюзия. Паясничанье штабных адъютантов по
поводу разгрома армии генерала Мака, оскорбившее
честь офицера, глубоко переживающего гибель
солдат; расхождение того, что увидел Андрей во
время Шенграбенского сражения на батарее Тушина
и затем в палатке у Багратиона, с его
представлениями о военной славе вызвало в душе у
нашего героя горькое разочарование и привело его
на Аустерлицкое поле, где он "бежит со знаменем
впереди батальона и падает раненный в голову”.
Именно здесь ему впервые открывается
бесконечность высокого неба и пустота,
ничтожность, обман всего того, что к этому небу не
относится, в том числе и слава, Наполеон, то есть
всё земное. Возвращение домой, когда за несколько
мгновений перед Андреем, как в короткометражном
фильме, проносится вся человеческая жизнь — от
первого крика родившегося ребёнка до смерти жены
и слёз старика отца, — не является возвращением в
настоящий дом, а становится только ещё большим
удалением от той далёкой планеты, где обитает его
душа и напоминанием о которой стало высокое небо,
увиденное на Аустерлицком поле. Желание
осчастливить земной мир своим подвигом
расплёскивается каплями горького лекарства из
рюмки былого тщеславия и суживается до
единственной заботы о сыне.
Отстранённость "инопланетянина” Андрея от
земной жизни на некоторое время
взбудораживается "пробегающей” мимо девушкой,
мечтающей летать, и у него появляется ещё одна
иллюзия изменить если не мир, то хотя бы свою
жизнь, которая вдруг, как увиденный Андреем
старый дуб, одевается зелёными листьями
неожиданно расцветающей в его душе любви,
закружившей его в прекрасном ритме вальса. Но
отсрочка на один год, предопределённая судьбой,
от имени которой выступил отец, превратила
молодую листву в зелёные незрелые сливы,
подобные сорванным девочками в брошенном имении,
и девушка, на какое-то мгновение пробудившая в
нём простые человеческие желания, отвернулась от
него, погнавшись за пустотой, скрывающейся под
обманувшей её яркой "обёрткой” внешности
Анатолия Курагина. Это новое разочарование стало
для Андрея смертельным. Сказка о Синей Бороде
становится явью, и окончательно опустошённый
Андрей снимает со своих колен, как пылинку бытия,
свою последнюю земную привязанность — сына.
Плотина на пруде окончательно отделяет
"инопланетянина” от землян, и как Маленький
принц из сказки Антуана де Сент-Экзюпери,
избравший для возвращения на покинутую планету
земную смерть, вызванную укусом змеи, Андрей не
прячется от гранаты. Увидев на перевязочном
пункте Анатоля Курагина, он впервые в полной мере
ощущает новое для его земного существования
поистине инопланетное чувство: "Любить ближних,
любить врагов своих, всё любить — любить Бога во
всех проявлениях”. Далёким исчезающим огоньком
земной свечи видится устремляющейся к высокому
небу душе Андрея когда-то казавшаяся ему такой
близкой девушка. Её слёзы и слова прощения — это
последние отголоски навсегда уходящей от него
земной жизни.
"Чем больше он вдумывался в новое, открытое ему
начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя
того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить,
всегда жертвовать собой для любви значило —
никого не любить, значило — не жить этой земной
жизнью. И чем больше он проникался этим началом
любви, тем больше он отрекался от жизни”. Так
душа Андрея Болконского возвращается на иную,
чем земля, планету, которая находится
далеко-далеко от нас, наших привязанностей, слёз
и улыбок и обретает там вечный покой.
Если путь Андрея
Болконского к постижению смысла бытия — это путь
постепенно разочаровывающегося во всём земном
Маленького принца, путь отстранения, отчуждения
и удаления от земной жизни, то путь к истине Пьера
Безухова — это приближение ко всему живому,
соединение и окончательное слияние с жизнью
земной в её непрекращающейся живой
бесконечности, прочувствованной им в конце
романа в образе глобуса, состоящего из живых
капель. Добродушный, наивный, любопытный ребёнок,
глазеющий по сторонам в игрушечной лавке, каким
предстаёт перед нами Пьер в салоне Анны Павловны
Шерер, подвергается испытаниям-потрясениям
(неестественно вывернутая рука умирающего графа
Безухова; измена куклы Элен с поднимающейся и
опускающейся прекрасной грудью; судорожно
жующий снег любовник жены Долохов, которого он
чуть было не убил на дуэли; столб на огороде, где
перед его глазами предстало "страшное убийство,
совершённое людьми, не хотевшими этого делать”).
Переболев "корью” беспредельной доверчивости,
окунувшей его в море разливанное вина и
развлечений в компании Анатоля Курагина, он
проходит через медные трубы, неожиданно
зазвучавшие из мозаикового портфеля и сделавшие
его самым выгодным женихом в столице; через воду
масонства, поначалу принятую им за живую, а на
деле лишь смывающую с него золото и бриллианты;
через огонь войны и осознаёт себя сначала
русским ("Она несёт мою дочь (будущее России),
которую я спас из огня”), затем землянином (после
встречи с круглым, как земля и солнце, Платоном
Каратаевым) и наконец — бессмертной живой
капелькой на глобусе бытия. После того как из
Пьера, оказавшегося в плену, "выдернута была
пружина, на которой всё держалось и
представлялось живым, и всё заливалось в кучу
бессмысленного сора”, "небольшая, разорённая и
загаженная церковь” его души оказывается на миг
опустошённой, но в следующий миг он понимает, что
всё, что строится в одиночку, рано или поздно
разрушается, а истинный вечный храм — это
бесконечное слияние всех живых существ с Богом.
Впервые ощутивший неподдельный вкус жизни, когда
одной деревянной ложкой ел вместе с солдатами у
костра кавардачок, благодаря солнечному
милосердию Платона Каратаева объединив своё
"я” с "они” в единое целое "мы”, Пьер в плену
"узнал ещё новую, утешительную истину, — он
узнал, что на свете нет ничего страшного”, потому
что душа человека, не отстранившегося от жизни, а
слившегося с ней, бессмертна, так как она
устремлена к Богу.
"Жизнь есть всё. Жизнь есть Бог. Всё
перемещается, движется, и это движение есть Бог. И
пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания
Божества. Любить жизнь — любить Бога”. К такому
пониманию бесконечности приходит любимый герой
Л.Н. Толстого, "смешной”, как сама жизнь
(вспомним первое впечатление увидевшей его
Наташи), чистый душой и телом после "моральной
бани” и соединившийся с другой живой капелькой,
которую он любил и боготворил с первой встречи.
Пьер "выучился видеть великое, вечное и
бесконечное во всём, и потому, естественно, чтобы
видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием,
он бросил трубку, в которую смотрел до сих пор
через головы людей, и радостно созерцал вокруг
себя вечно изменяющуюся, вечно великую,
непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он
смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив”.
Итак, оба толстовских героя в итоге своих
земных странствий приходят, казалось бы, к
одинаковому пониманию смысла жизни, выраженному
в формуле "Любить Бога во всех проявлениях”. Но
если для Андрея Болконского это проявление
небесное, то для Пьера Безухова — земное. |