С детских лет Гоголь занимался живописью, любил находиться в обществе художников, с которыми неизменно поддерживал тесные отношения. Он был хорошо знаком с Венециановым, который в 1834 году сделал его портрет. Когда в Эрмитаже была выставлена знаменитая картина Карла Брюллова «Последний день Помпеи», Гоголь откликнулся на нее восторженной статьей. А впоследствии, в Италии, он сближается с Александром Ивановым, Моллером, Иорданом.

В статье «Скульптура, живопись и музыка», которой открывались «Арабески», Гоголь произнес гимн искусству и прежде всего живописи. В отличие от скульптуры — живопись, по словам писателя, «берет уже не одного человека, ее границы шире: она заключает в себе весь мир; все прекрасные явления, окружающие человека, в ее власти; вся тайная гармония и связь человека с природою — в ней одной». Поэтому и творец-художник должен быть наделен теми высокими человеческими качествами, которые делают его чуждым низменным меркантильным заботам, корысти, зависти. Он призван возвысить человека, показать ему идеал.

Свое понимание искусства, свои заветные мысли о роли художника Гоголь воплотил в повести «Портрет». В ней он показал судьбу художника, изменившего своему искусству во имя выгоды, корысти, роскошной жизни, и в то же время наметил тот идеал, которому должен следовать истинный художник.

Художник Чартков начинает свой путь как способный, одаренный труженик. Он рисует натуру, его картины изображают простые сюжеты окружающей его жизни, сюжеты, характерные для художников школы Венецианова. Но Чарткова не удовлетворяет эта подвижническая жизнь бедняка-художника. Он устал терпеть бедность, завидует успеху и заработкам модных живописцев, чья бойкая кисть доставляет им широкую известность и богатых заказчиков. «Да! терпи, терпи! — произнес он с досадою. — Есть же, наконец, и терпенью конец! Терпи! а на какие деньги я завтра буду обедать? Взаймы ведь никто не даст. А понеси я продавать все мои картины и рисунки, за них мне за все двугривенный дадут».

Гоголь сам знал и тягость голодного существования и унизительность самодовольно-снисходительного отношения людей состоятельных к бедняку, будь он ничтожный чиновник или безызвестный художник.

Но он никогда не кривил душой, никогда не шел на компромисс, не отдавал своего искусства на милость пироговых и ковалевых, не пытался написать произведения, которые могли бы им понравиться. Поэтому он с таким гневом и беспощадностью клеймит Чарткова за измену искусству, за то, что он поддался искушению богатства и роскоши и продал свой талант. Даже фамилия художника в первой редакции повести была Чертков; она как бы намекала, что художник продал свою душу дьяволу.

Падение художника началось тогда, когда он приобрел таинственный портрет ростовщика. Изображение ростовщика олицетворяло наиболее презренный вид власти золота, основанной на горе и несчастье людей. В первой редакции повести Гоголь придал образу ростовщика даже мистическое значение: ростовщик являлся зловещим воплощением антихриста. Нечаянное обогащение — находка свертка с тысячью червонных в раме портрета — и послужило тем толчком, который привел Чарткова на путь падения. Эти деньги позволили ему испробовать прежде недоступные удовольствия роскоши, золото развратило его: «Теперь в его власти было все то, на что он глядел доселе завистливыми глазами, чем любовался издали, глотая слюнки. Ух, как в нем забилось ретивое, когда он только подумал о том!» Правда, и раньше в Чарткове заметно было желание время от времени кутнуть, щегольнуть. Но теперь, неожиданно оказавшись владельцем горсти червонцев, Чартков поддался искушению, продал за золото свой талант, вступил на скользкий путь модного живописца. «В душе его возродилось желанье непреоборимое схватить славу сей же час за хвост и показать себя свету», — писал Гоголь. Чартков оделся с ног до головы у модного портного, снял роскошную квартиру, отправился к продажному журналисту, в описании которого легко можно было узнать Булгарина. За десяток червонцев тот поместил в своей газете восторженно-рекламную статью о вновь появившемся таланте.

Первое же посещение мастерской Чарткова светской дамой с дочерью знаменовало начало падения художника. Он изменил жизненной правде: угождая тщеславию заказчицы, изобразил ее дочь в виде Психеи! Но с этого и началась его известность модного художника. У Чарткова теперь не было отбоя от заказчиков. «Один требовал себя изобразить в сильном, энергическом повороте головы; другой с поднятыми кверху вдохновенными глазами; гвардейский поручик требовал непременно, чтобы в глазах виден был Марс; гражданский сановник норовил так, чтобы побольше было прямоты, благородства в лице и чтобы рука оперлась на книгу, на которой бы четкими словами было написано: «Всегда стоял за правду».

И Чартков, угождая пошлому и тщеславному вкусу богатых заказчиков, писал заученные, ремесленно-грамотные портреты, даже сам «начал дивиться чудной быстроте и бойкости своей кисти». «Кисть его хладела и тупела, — пишет о нем Гоголь, — и он нечувствительно заключился в однообразные, определенные, давно изношенные формы».

Так мстило искусство художнику, ему изменившему. Чартков получил все: и богатство, и официальное признание, и льстивые хвалы подхалимов. Он уже готов был и сам уверовать в свою гениальность, когда на выставке в Академии художеств увидел подлинное, высокое произведение искусства, созданное одним из его бывших товарищей, который работал долгие годы в Италии, терпел там бедность, даже голод, но с редким самоотвержением презревши все, отдавал всё свои силы искусству.

Возможно, что Гоголь высказал в этом описании свое впечатление от картины К. Брюллова «Последний день Помпеи». Ведь и картина Брюллова поразила его прежде всего своим гуманизмом, пафосом красоты человека. «Нет ни одной фигуры у него, — писал Гоголь в статье о Брюллове, — которая бы не дышала красотою, где бы человек не был прекрасен», Такова цель искусства, призвание художника— показать красоту людям, раскрыть красоту человека! Чартков изменил этой цели, он профанировал искусство, сделал его доходным ремеслом. Понимая утрату своего таланта, он в своем ожесточении становится на путь страшного злодеяния: скупает картины талантливых молодых художников и уничтожает их. Трагический конец обрывает его жизнь, вызывавшую ужас и презрение окружающих.

Эта первая часть повести имела самостоятельное значение. В ней Гоголь высказал свою заветную мысль о высоком жребии художника, творца, о необходимости подвижнического, бескорыстного служения искусству. Этому служению обрек Гоголь прежде всего самого себя. Уже тогда все больше и больше он стал проникаться мыслью о своем писательском подвиге. Искусство призвано пробудить человека, вывести его из мертвенного равнодушия, духовной праздности, засилья мелких, эгоистических страстей.

Хлестаков. Рисунок художника Боклева.

Афиша первого представления комедии Ревизор.

М. П. Погодин. Портрет.

С. Т. Аксаков. Портрет работы художника Э. Дмитриева-Мамонтова.

О высоком назначении искусства Гоголь говорит во второй части повести, в сущности слабо связанной с первой. В ней излагается история таинственного портрета и судьба художника, его написавшего. Этот художник пытался воплотить в портрете не только облик страшного ростовщика, но и самую душу его. Созданный им портрет стал источником бедствий и несчастий. Художник, по мнению Гоголя, согрешил против искусства: он слишком натуралистически перенес на полотно природу. Гоголь видит возможность искупления художника за совершенный им проступок лишь в отказе от мира, от светской живописи — в обращении к религии. Художник, написавший портрет антихриста-ростовщика, уходит в монастырь и там в посте и молитвах пишет образа святых. Лишь проникнувшись религиозным смирением, полностью посвятив себя искусству, художник достиг того спокойствия, которого ему не хватало в мирской жизни. Пришедшему на свидание сыну он говорит о служении искусству: «Все принеси ему в жертву и возлюби его всей страстью. Не страстью, дышащей земным вожделением, но тихой небесной страстью; без нее не властен человек возвыситься от земли и не может дать чудных звуков успокоения. Ибо для успокоения и примирения всех нисходит в мир высокое созданье искусства».

Эта точка зрения на искусство во многом разделялась и самим Гоголем. Правда, приведенные слова взяты из второй редакции «Портрета», относящейся к 1842 году, но и первоначальная редакция повести утверждала ту же идею.

Лишь искусство возвращает человеку утраченную им душевную гармонию в мире, раздираемом противоречиями, отравленном властью бездушного чистогана и меркантильностью, — так полагал Гоголь. Он еще не склонился к религиозно-нравственному пониманию задач искусства, как это случилось в дальнейшем. Он полон сил и смело борется с господством пошлости, меркантильности, социального паразитизма, несправедливости и корысти, царящих вокруг него. Его могучее оружие — сатира, беспощадный смех над уродствами жизни, над несправедливостью всего общественного порядка. Но отдельные ноты примирения, попытка подменить сатиру христианским нравоучением проскользнули в «Портрете». Этим объясняется настороженное отношение к повести Белинского, одобрительно отозвавшегося о ее первой части и осудившего вторую часть. «…Мысль повести была бы прекрасна, — писал Белинский, — если б поэт понял ее в современном духе: в Чарткове он хотел изобразить даровитого художника, погубившего свой талант, а следовательно, и самого себя, жадностью к деньгам и обаянием мелкой известности. И выполнение этой мысли должно было быть просто, без фантастических затей, на почве ежедневной действительности: тогда Гоголь своим талантом создал бы нечто великое. Не нужно было бы приплетать тут и страшного портрета… не нужно было бы ни ростовщика, ни аукциона, ни многого, что поэт почел столь нужным именно оттого, что отдалился от современного взгляда на жизнь и искусство». Белинский был в своих упреках во многом прав. Он заблаговременно забил тревогу, так как идеи, которые Гоголь высказал во второй части «Портрета», были не только чужды требованиям действительности, но и ослабляли могучую силу таланта писателя, обескровливали создаваемые им художественные образы. Недаром художник — создатель портрета ростовщика— напоминает условный иконописный образ, а не человека из плоти и крови.

«Портрет» знаменовал мучительные искания Гоголя, противоречивость его взглядов. В то же время эта повесть свидетельствовала, насколько глубоко проник писатель в самую сущность искусства, какое огромное значение придавал он ему. Именно в искусстве видел Гоголь ту чудесную силу, которая может перевоспитать людей, направить их на путь красоты, человечности, правды.