Перед ним бойко трусил по тротуару молодой человек с личиком, которое можно было бы упрятать в дамский ридикюль. Его новенький сюртучок обвис от моросящего дождя, но он, приятно наклоняя свой гибкий стан, заглядывал под шляпки встречавшихся на пути дам. За молодым человеком следовала какая-то чиновная крыса в виц-мундире с крестиком, выпучив зеленые, как его воротничок; глаза на полные, трясущиеся, как бланманже, выпуклости ног пышной дамы, которая приподняла свыше всякой меры подол нарядного платья. Навстречу попался и бородатый купец в синем сюртуке с талией у самой шеи, под руку со своей дородной супругой, неуклюже держа над нею зонтик. Эта огромная масса мяса, обернутая в капот и чепчик, напоминала скорее огромного моллюска, чем позвоночное существо.

Гоголь свернул с Невского проспекта и, проходя мимо незанавешенного окна одного из домов, нечаянно заглянул в него. В глубине узкой, тускло освещенной комнаты неподвижно сидел бледный молодой человек с вьющимися белокурыми волосами. Его лицо выражало страдание, он задумчиво смотрел перед собой, словно не решаясь пошевелиться. На стенах висели какие-то картины, в углу темнел мольберт. «Наверное, бедняк художник», — подумал Гоголь. Ему показалось, что судьба этого молодого человека, вероятно приехавшего в сырую холодную столицу в жажде славы из какой-нибудь дальней стороны, напоминает его собственную судьбу. Ведь он так же одинок, как этот молодой художник. За годы, проведенные в Петербурге, ему пришлось столкнуться с горькой нуждой, унижениями, завистью, изведать много горя и недоброжелательства.

Взобравшись на свой четвертый этаж по узкой полутемной лестнице, Гоголь долго не мог отделаться от впечатлений этого вечера. В квартире было холодно и сыро. Окна выходили во двор, глубокий, мрачный, как колодец. Он надел теплый стеганый халат, но озноб не превращался, болела голова, давило в груди. Вот так всегда, когда идет дождь в этом сумрачном, туманном городе, построенном на болоте самодержавною волею Петра. Петербург высасывает все соки из человека, отнимает у него здоровье и силы. Ему только 24 года, а он чувствует себя как старик! Солнца, горячего, ласкового солнца родной Украины не хватает ему. Он стал уже сторониться людей. Их эгоизм, равнодушие к страданиям и радостям других разочаровывали и отталкивали его. Он начал опасаться женщин. Их ласковые улыбки, обещающие взгляды, нежный аромат духов — все это лишь вывеска, лишь соблазнительная внешность, а за всем этим корысть, тайный расчет, желание отнять свободу и волю. Ему вспоминались здоровые, жизнерадостные дивчины на родине, их бесхитростное кокетство, звонкие, волнующие голоса. Нет, петербургские женщины никак не походили на них. Ему нельзя терять свою свободу, свою волю — еще так много предстоит сделать: он лишь в начале пути!

Перед глазами вставала картина Невского проспекта, то необычайно оживленного, кишащего нарядно одетыми завсегдатаями, с проносящимися блестящими экипажами, запряженными горячими, стройными как стрела лошадьми, то погружающегося в неверный полумрак, в котором скрывалась нужда, страдания.

«Невский проспект» — это повесть о Петербурге, о жестоких контрастах большого города, о гибели честного, одаренного художника Пискарева и о благополучии пошлого и самодовольного поручика Пирогова. Гоголь сначала назвал своего художника Палитриным, но потом изменил его фамилию на Пискарева, подчеркнув этим его скромность, неприметное место его в жизни наподобие маленькой незаметной рыбки.

Этих полунищих чудаков Гоголь встречал во время своих посещений Академии художеств. Они обычно бывали добрыми и застенчивыми, любили свое искусство, наивно верили в справедливость и чистоту окружающих людей. Художники эти рисовали интерьеры: перспективу своей комнаты с гипсовыми слепками античных статуй, мужиков и крестьянок в их бедных, но живописных одеяниях. В повести Гоголь рассказал, как такой робкий, поглощенный своим искусством художник встретил в зыбкой мгле Невского проспекта ночную красавицу, «Перуджинову Бианку», которая оказалась уличной проституткой. Его вера в прекрасное, в девическую чистоту оказалась поругана и растоптана в этом обществе самодовольных пошляков, преуспевающих карьеристов, заботящихся лишь о собственном обогащении, чинах, карьере.

С душевной болью, взволнованно рассказывал Гоголь трагедию художника, ставшего жертвой своей всепоглощающей страсти. Его Перуджинова Бианка, столь прекрасная в призрачном сиянии вечернего искусственного света, оказалась грубой, вульгарной мещанкой, погрязшей в пороке и праздности. Пискарев не находит выхода. Он не может преодолеть своего разочарования, он подавлен всеобщим лицемерием, унижением бедности и торжествующей наглостью хозяев жизни. В отчаянии художник кончает самоубийством. Гоголь нарисовал грустную и суровую в своей правде картину его похорон, похорон нищего, никому не нужного человека.

Город дворцов, великолепных проспектов, сияющих витрин роскошных магазинов — это город богачей и знати, чиновников-карьеристов и развращенных праздностью тунеядцев. Его внешность так же обманчива, как обманчива блестящая перспектива Невского проспекта, этой тщеславной выставки показного благолепия, фальшивого блеска и продажной добродетели. Гоголь не жалеет злых, сатирических красок, рисуя поручика Пирогова, одного из тех завсегдатаев Невского проспекта, которые успешно движутся по лестнице чинов и преуспеяния. Пирогов нагл, бесцеремонен, самодоволен. «Он имел множество талантов, — язвительно сообщает о нем автор, — в особенности искусно он пускал из трубки дым кольцами, так что мог нанизать до десяти колец одно На другое». Такие поручики пироговы легко скользили по жизни, как по Невскому проспекту, и довершали свое благополучие выгодной женитьбой на купеческой дочке, обзаводились кабриолетом с парою бойких лошадок, достигали чинов и солидного положения.

Гоголь поставил своего героя в весьма щекотливое положение. Влюбчивый поручик вздумал поухаживать за немочкой, женой жестяных дел мастера. Несмотря на все старания, Пирогов никак не мог добиться взаимности глупенькой немочки. Донжуанские похождения поручика, как известно, окончились весьма печально и позорно. Дюжий немец, муж немочки, вместе со своими приятелями высек поручика Пирогова, уже было торжествовавшего успех своих домогательств.

Высеченный поручик был этим весьма возмущен и долго не мог успокоиться: он собирался подать на непочтительных немцев жалобу не то в главный штаб, не то дальше, вплоть до самого государя. Но, зайдя по дороге в кондитерскую, съев там два слоеных пирожка и почитав булгаринскую «Северную пчелу» с ее занятными новостями, обиженный поручик успокоился и вечером того же дня направился в приятное собрание чиновников и офицеров. Там он так отличился в мазурке, что привел в восторг все общество.

Смешная и позорная история поручика Пирогова противостояла трагической судьбе художника Пискарева. Она раскрывала пошлость и пустоту тех, кто самодовольно фланировал по Невскому проспекту, вопиющее противоречие между их внешним великолепием и духовным ничтожеством. Гоголь закончил повесть горькими словами о фальши Невского проспекта, олицетворявшего в его глазах торжество пошлости и эгоизма господствующих классов:

«Он лжет во всякое время, этот Невский проспект…»

Когда повесть Гоголя попала к цензору, тот взбеленился. Написать, как позорно высечен был офицер — да еще поручик! — какими-то немцами-ремесленниками. Это ниспровержение, самых основ! Несомненно, что этого печатать нельзя.

Обеспокоенный судьбой своей повести, Гоголь обратился за советом к Пушкину. Пушкин ответил короткой запиской: «Прочел с большим удовольствием; кажется, все может быть пропущено. Секуцию жаль выпустить: она, мне кажется, необходима для полного эффекта вечерней мазурки. Авось бог вынесет! С богом!» Однако бог не вынес, и Гоголю пришлось переделать конец повести, лишь прозрачно намекнув на постигшее поручика Пирогова наказание.

Но и так читатели догадывались о происшедшем. Белинский восторгался этой повестью, видя в поручике Пирогове социально важный, обобщенный, типический образ: «Пирогов! — восклицал он. — Святители! Да это целая каста, целый народ, целая нация!

О, единственный, несравненный Пирогов, тип из типов, первообраз из первообразов!.. Это символ… это, наконец, кафтан, который так чудно скроен, что придет по плечам тысяче человек!»

В Гоголе все более росла ненависть к этим наглым и пошлым хозяевам жизни, к этой касте поручиков пироговых, готовых задушить своим беспредельным эгоизмом и наглым самомнением любое проявление подлинно человеческого чувства. Он продолжает свою борьбу с пироговыми. Он пишет убийственную сатиру на этих людей, углубляя образ, намеченный им в «Невском проспекте». Такой сатирой явилась повесть «Нос». Эта повесть писалась весело, задорно. Гоголь издевался в ней над теми пошляками и карьеристами, которые слонялись по Невскому проспекту, выставляя напоказ свои безупречные носы, холеные бакенбарды или никакою кистью не изобразимые усы, как иронически он писал о подобных тунеядцах в «Невском проспекте».

Герой «Носа» майор Ковалев не менее пошл и самодоволен, чем поручик Пирогов, но в нем Гоголь изобразил еще более обобщенный типический образ. Он герой времени, вернее — безвременья, эпохи николаевской реакции, когда тупые и подлые исполнители предначертаний начальства, наглые карьеристы и бездарные подхалимы занимали командные посты, держали в страхе и унижении всю страну. За время своих поисков службы и пребывания в департаментских канцеляриях Гоголь хорошо изучил эту касту самодовольных чинуш. Его майор Ковалев получил чин коллежского асессора на Кавказе, где легче было выслужиться и безнаказаннее сходили с рук злоупотребления и взяточничество. В поисках доходного места и выгодной женитьбы на какой-нибудь купеческой дочке майор Ковалев прибыл в столицу, полагаясь прежде всего на свою видную, по его мнению, внешность.

Гоголь жестоко наказывает этого наглого проходимца и пошляка, заставив лишиться столь заметного атрибута его физиономии, как нос, которым майор Ковалев особенно гордился. С утратой носа теряется и внешняя благопристойность этого карьериста, утрачивается надежда на осуществление его далеко идущих планов: получение вице-губернаторского места и выгодную женитьбу.

В то же время нос майора Ковалева, отделившийся от своего владельца, приобретает самостоятельное существование. В генеральском чине он пренебрежительно третирует своего безносого владельца. Эта смешная, гротескно-фантастическая нелепица в обстановке реально и точно изображенного быта приобретала широкое сатирическое значение. Гоголь в своей повести показал, что в мире чинов и карьеры имеет значение лишь чин и внешность, а отнюдь не подлинные достоинства человека.

Своего сатирического накала повесть достигает в сцене встречи майора Ковалева с его носом, одетым в расшитый золотом мундир, с большим стоячим воротником, в шляпе с плюмажем и шпагой при боку. Эта встреча, происшедшая в Казанском соборе, великолепно передавала дух чинопочитания и раболепства, определявший в николаевской России отношения между людьми.

Самое отнесение этой сцены в Казанский собор являлось неслыханной дерзостью, звучало как вызов и, конечно, было запрещено цензурой.

Да и неуважительное изображение лица значительного чина для властей являлось крайне одиозным. Ведь безносый майор Ковалев вызывал самые нелестные и даже позорящие чиновных особ ассоциации. Когда злополучный майор явился на квартиру к частному приставу пожаловаться на поведение своего носа, то и здесь он не нашел сочувствия. Гоголь зло высмеял и частного, который, согласно недвусмысленному описанию окружавшей его обстановки, являлся заядлым взяточником. Но и частный весьма неодобрительно отнесся к потере Ковалевым носа, заявив, что «у порядочного человека не оторвут носа и что много есть на свете всяких майоров, которые не имеют даже и исподнего в приличном состоянии и таскаются по всяким непристойным местам. То есть не в бровь, а прямо в глаз!

Злоключения майора Ковалева окончились благополучно: нос был найден и вернулся на свое старое место, и майор смог по-прежнему как ни в чем не бывало разгуливать по Невскому проспекту и с презрением смотреть на тех, у кого нос был никак не больше жилетной пуговицы.

Белинский по прочтении повести писал: «Вы знакомы с майором Ковалевым? Отчего он так заинтересовал вас, отчего так смешит он вас несбыточным происшествием со своим злополучным носом? Оттого, что он есть не майор Ковалев, а майоры Ковалевы, так что после знакомства с ним, хотя бы вы зараз встретили целую сотню Ковалевых, — тотчас узнаете их, отличите среди тысячей». Белинский и здесь подчеркнул основную особенность творческого метода Гоголя — типизацию, великое умение создавать навсегда запоминающиеся, обобщенные общечеловеческие типы.

Та резкость, с которой Гоголь высмеял чиновничье-бюрократический мирок, лицемерие и мнимую значительность пошляков и карьеристов, являвшихся опорой правительства, испугала его московских друзей. Гоголь послал свою повесть в Москву в журнал «любомудров» — «Московский наблюдатель», который редактировали Погодин и Шевырев. Но они побоялись ее напечатать, найдя слишком «пошлой» и «грязной». Лишь Пушкин, начав в 1836 году издание «Современника», решился опубликовать «Нос», забракованный «друзьями» Гоголя. Он поместил повесть в третьем выпуске журнала со следующим предисловием: «Н. В. Гоголь долго не соглашался на напечатание этой шутки; но мы нашли в ней так много неожиданного, фантастического, веселого, оригинального, что уговорили его позволить нам поделиться с публикою удовольствием, которое доставила нам его рукопись».

Печатание повести потребовало ее значительной переделки. Цензура ни за что не соглашалась пропустить встречу Ковалева с носом в Казанском соборе, и ее пришлось перенести в Гостиный двор. Гоголь, наученный горьким опытом, предвидел эти цензурные трудности и, еще отправляя в Москву Погодину свою повесть, писал ему: «Если в случае ваша глупая цензура привяжется к тому, что нос не может быть в Казанской церкви, то, пожалуй, можно перевести в католическую. Впрочем, я не думаю, чтобы она до такой степени уж выжила из ума». Однако цензура выжила из ума именно до «такой степени», и во всех дореволюционных изданиях повесть печаталась в изуродованном виде.