Теперь он начал наконец писать. Решительно, эти годы — три­дцать четвертый и тридцать пятый - были щедрыми на выдумку и фантазию... Он писал по целым дням, забывая о завтраке об обеде, писал ночью. Все ему удавалось: переделал повесть «Нос» и комедию «Женихи», сочинил превеселую шутку из помещичьей и офицерской жизни «Коляска», ...наконец начал роман свой, или поэму, «Мертвые души».

Этот дивный сюжет подарил ему Пушкин...

Это был странный, оригинальный сюжет, доселе невиданный в мире.

Некий мошенник, в погоне за ускользающей фортуной, при­думал ловкое предприятие, или негоцию, разбогатеть на фу-фу. Он смекнул, что помещик от одной до другой ревизской сказки платит налоги за все свои крестьянские души, хотя бы те «души» были давно уже мертвые. Значит, можно скупить за ничто эти мертвые души, числящиеся, однако, еще как бы живыми, а засим заложить их в Опекунский совет по двести рублей за штуку. Вот и капитал, и безмятежная жизнь, и фортуна.

Ну чем не сюжет? — весело смеялся Пушкин.— Притом это истинная правда, мне рассказал о том Владимир Иванович Даль...

Можно с героем объездить всю Россию, придумать смешные случаи и происшествия, показать нашу провинцию, помещиков, чиновников, купцов. А кто это сделает лучше вас? И загла­вие, право, необыкновенное — «Мертвые души». Пишите, мой друг, пишите скорее, пока молоды, пока есть еще силы и охота смеяться.

С этим подарком — сюжетом «Мертвых душ» — Николай Васильевич выехал в начале мая в Васильевку.

Он любил дорогу, любил покачивание и тряску экипажа, мягкий стук лошадиных копыт, однообразную песню ямщика....

В дороге так живо и чудно рождались мысли, так внезапно и ярко всплывали из затаенной глубины поэтические образы, так покойно и весело обдумывались сюжеты. Он сидел в коляске, закутавшись в дорожный плащ, оглядывал мелькавшие мимо пейзажи и думал.

Он думал о России, о ее великой и странной судьбе, о ее необъятных пространствах, о загадочном будущем этого бойкого, сметливого, могучего народа. Мысли его обратились наконец к тому сословию, которое, ничего не производя, бессмысленно населяет русскую землю, и горькая усмешка мелькнула в его умных маленьких глазах.   

Вот куда он поведет своего странного героя — в эти потонувшие в зелени поместья, под черные от времени крыши, в эти низенькие, душные комнаты, заставленные старинной мебелью, в эти пахну­щие крупой и дегтем провинциальные русские городки, где затаи­лась другая язва, разъедающая тело России,— городничие, полицмейстеры, квартальные. И даст он имя своему герою Чичи­ков. Павел Иванович Чичиков, весьма любезный господин, ни толстый, ни тонкий, с выправкой почти военной во фраке бруснич­ного цвета с искрой.

Ведь давно уж носилась в его творческом воображении неотступная мечта показать России Россию, вытащить на все­народные очи всех тех, кичливых и праздных, что, как пагубная болезнь, подтачивают народную силу.

Автор выдумал какую-то Россию и в ней какой-то городок в котором свалил он все мерзости, которые изредка на поверхно­сти настоящей России находишь: сколько накопил он плутней подлостей, невежества. Я, который жил и служил в провинциях смело называю это клеветой в пяти действиях. А наша-то чернь хохочет, а нашим-то боярам и любо; все эти праздные трутни которые далее Петербурга и Москвы России не знают, половину жизни проводят за границей, которые готовы смешивать с грязью и нас, мелких дворян и чиновников, и всю нашу администрацию они в восторге оттого, что приобретают новое право презирать свое отечество и, указывая на сцену, говорить: вот она Россия