Вышедший в конце января 1835 г. цикл
«Арабески» был книгой необычной. Ее составили статьи по искусству,
истории, географии, фольклору, художественно-исторические фрагменты и
современные повести (их затем назовут петербургскими).
Сборник открывался коротким
предисловием: «Собрание это составляют пьесы, писанные мною в разные
времена, в разные эпохи моей жизни. Я не писал их по заказу. Они
высказывались от души, и предметом избирал я только то, что сильно меня
поражало». Если сопоставить «Арабески» с «Вечерами» и даже с
«Миргородом», то они принципиально меняли и масштаб изображаемого (речь
шла обо всем мире, обо всем искусстве, начиная с античного), и сам
уровень его освоения (не только чувственно-интуитивный, но и
абстрактно-логический). Автор, выступавший одновременно и как художник, и
как ученый, воображением и мыслью охватывал различные стороны бытия.
Книга призвана была стать универсальной моделью мира, каким его видит
писатель, и зеркалом его собственного творчества – в той
последовательности и в том аспекте, в каких оно отражало мир.
Конкретно же замысел «Арабесок»
восходил к намерению Гоголя издать к 1834 г. свои произведения как
единое целое, выпустив своего рода «собрание сочинений», в которое бы
вошли «Вечера на хуторе близ Диканьки» (в 1834 г. Гоголь стал готовить
переиздание «Вечеров», книга даже была уже отдана в цензуру и получила
одобрение, но по неизвестном причинам второе издание вышло лишь в
1836 г.), «Миргород» (осмысленный как продолжение «Вечеров») и, наконец,
«Арабески». Задачей последних было дополнить «Вечера» и «Миргород»,
придав определенный историко-критический контекст своему творчеству и
вместе с тем расширив географический ареал своих произведений за счет
введения петербургской темы.
Обратим внимание на заглавие сборника,
которое соответствовало «духу времени» и имело свою специфику. Слово
«арабески» означает особый тип орнамента, состоящий из геометрических
фигур, стилизованных листьев, цветов, частей животных, возникший в
подражание арабскому стилю. Это слово имело еще и иносказательное
значение: «собрание небольших по объему произведений литературных и
музыкальных, различных по своему содержанию и стилю». При этом в
искусствоведческом употреблении того времени «арабески» в определенном
смысле были синонимичны «гротеску». Так, в «Энциклопедическом лексиконе»
Плюшара объяснялось, что своим происхождением оба термина обязаны
чувственному, изобразительному «древнему искусству». А характерное для
арабесок фантастическое «соединение предметов вымышленных… с предметами,
действительно существующими в природе; соединение половинчатых фигур,
гениев и т. п. с цветами и листьями; помещение предметов тяжелых и
массивных на слабых и легких и проч.» объяснялось как «осуществления
мечтательного мира», приличные, «при должном искусстве», и для
современности.
Мода на арабески пришла в Россию из
Германии. Так, Ф. Шлегель мыслил создание большой эпической формы «не
иначе, как сочетанием повествования, песни и других форм» с «исповедью».
А последняя – «непроизвольно и наивным образом принимает характер
арабесок». По-видимому, Гоголь хорошо представлял все эти смысловые
оттенки, давая подобное название своей книге. «Арабески» сразу
декларировали и ведущую тему – искусство, и личностное, авторское начало
– исповедальность, и связанные с этим фрагментарность, некую
преувеличенность, гротесковость изображения. План «арабесок – гротеска»,
в свою очередь, предопределял и обращение к изобразительному «древнему
искусству», к истории, и возможную карикатурную обрисовку
действительности, пародию на «массовое» пошло-серьезное искусство.
Разумеется, заглавие лишь отчетливее обозначило важнейшие особенности
уже сформированного сборника, поскольку, представляя его в цензуру,
автор, называл его «Разные сочинения Н. Гоголя».
Своим генезисом «Арабески» были отчасти
обязаны и журнальным и альманашным изданиям того времени, в частности,
«альманаху одного автора» – единичному авторскому сборнику, который
объединял небольшие произведения разных родов и жанров. Вместе с тем, по
своей структуре и дидактической направленности гоголевская книга
напоминала как религиозно-учительные «Опыты» просветительского плана, так и светские сочинения, подобные батюшковским
«Опытам в стихах и прозе», с которыми ее сближала ориентация на
универсализм. Ее можно было также сопоставить с жанрами средневековой
литературы, например, с переводными авторскими «Шестодневами» отцов
церкви (Иоанна Экзарха, Василия Великого и др.) – своего рода
«энциклопедиями», где устройство мира объяснялось с христианской точки
зрения. Сочетание художественного и нехудожественного материала, его
чередование становилось у Гоголя композиционным приемом. Можно даже
сказать, что сборник выступал как палиатив исторического романа, сюжет
которого – вся прошлая жизнь человечества (недаром одно из произведений
«Арабесок» так и называлось «Жизнь»).
Уже говорилось, что в начале 30-х годов
Гоголь серьезно увлекся историей и работал над материалами по истории
Украины, мечтая о многотомной «Истории Малороссии» и «Истории средних
веков». Из исторических статей в окончательную редакцию «Арабесок»
вошли: «О преподавании всеобщей истории», «Шлецер, Миллер и Гердер», «О
средних веках». В первой Гоголь доказывал общность судеб России и
Запада, а также развивал мысль о необходимости объективного отражения
роли народа в развитии государства и объективного отражения роли любого
народа в истории мира, утверждая тем самым единство всеобщей истории:
«Все события мира должны быть так тесно связаны между собою и цепляться
одно за другое, как кольца в цепи. Если одно кольцо будет вырвано, то
цепь разрывается». Последнюю мысль Гоголь явно усвоил у немецкого
философа Гердера, которому во многом и была посвящена другая его статья,
опубликованная в «Арабесках» – «Шлецер, Миллер и Гердер». Определенный
автобиографизм улавливался и в гоголевских размышлениях о Шлецере: «Он
не был историк, и я думаю даже, что он не мог быть историком. Его мысли
слишком отрывисты, слишком горячи, чтобы улечься в гармоническую,
стройную текучесть повествования». В статье «О средних веках» Гоголь
ниспровергал представление о средневековье как эпохе застоя в истории
цивилизации и торжества варварства.
Среди статей об искусстве в «Арабесках»
были помещены: «Скульптура, живопись и музыка», «Об архитектуре
нынешнего времени», «О малороссийских песнях», «Несколько слов о
Пушкине». Основы романтической эстетики он сформулировал в «Скульптуре,
живописи и музыке» (написана Гоголем еще в 1831 г.). «Три чудные
сестры», «три прекрасные царицы» призваны «украсить и усладить мир». Но,
сопоставляя три вида искусств, Гоголь, как истинный романтик, отдает
предпочтение музыке, считая, что именно она способна наиболее
воздействовать на душу, будучи «принадлежностью нового мира» – ибо
«никогда не жаждали мы так порывов, воздвигающих дух, как в нынешнее
время».
Статья «Последний день Помпеи»,
написанная под впечатлением от одноименной картины К. Брюллова,
привезенной им в Петербург летом 1834 г. и выставленной в Академии
художеств, имела для Гоголя принципиальное значение как своего рода
эстетическое кредо, воплощением которого станет в определенном смысле и
драма «Ревизор» – изображение «сильного кризиса», «чувствуемого целою
массою». Но при этом не хаос и не разрушение сумел поставить художник в
центр картины, но вечное торжество жизни и красоты: «У Брюллова
является, человек, чтобы показать всю красоту свою, все верховное
изящество своей природы».
Первоначально Гоголь думал включить в
«Арабески» также ряд фрагментов незавершенных своих художественных
произведений: «Страшный кабан», две главы из исторического романа
«Гетьман» и т. д. Однако в окончательный текст книги из художественных
произведений вошли лишь три повести: «Невский проспект», «Записки
сумасшедшего» и «Портрет». Все эти три повести составили основу так
называемого петербургского цикла Гоголя (название это, на самом деле,
хотя и укоренившееся, но не совсем точное, поскольку дано было не
Гоголем, но его критиками). Именно с ними впервые (если не считать
петербургского эпизода «Ночи перед Рождеством») петербургская тема
впервые отчетливо входит в творчество Гоголя. |