Имитация
жизнедеятельности, подмена сущности бутафорской
мишурой, основанная на притворстве, – одна из
глобальных проблем, на протяжении всей истории
человечества являющаяся камнем преткновения на
пути к подлинному прогрессу, особенно болезненно
с давних времён пропитавшая российскую
атмосферу.
Мировая литература неоднократно и
констатирующе, и аналитически, и профетически
обращалась к этой проблеме. Вспомним хотя бы
иудейских фарисеев, Клавдия и его приспешников
из шекспировского "Гамлета”, ловких ткачей из
сказки Г.Х. Андерсена "Новое платье короля”,
гениально просто обнажившей суть порока,
ослепляющего в людях совесть, лишающего их
нравственной прозорливости...
В нашем отечестве во все времена было немало
"мальчиков”, чьими устами глаголила истина: "А
король-то голый!” Власть имущие объявляли их
смутьянами, врагами народа, диссидентами. Их
участь печально известна.
Те же, кто был и оставался в нравственном смысле
"ничем”, притворялись "всем”. Нарождались всё
новые и новые поколения "ткачей”, делавших вид,
"что снимают ткань со станков, кроят её большими
ножницами и потом шьют иголками без ниток”. Как
только ни называли эту никем не видимую ткань: и
свобода, и равенство, и демократия... Жителей
отнюдь не сказочного "королевства” принуждали
изображать восторг, а общество всё глубже и
глубже проваливалось в помойную яму
безнравственности, бескультурья и экономической
беспомощности, так как, заразившись синдромом
приобретённого дефицита совести от чихавших на
них сверху "придворных ткачей”, которые
"нимало не стесняясь... требовали для работы
тончайшего шёлку и чистейшего золота, всё это
припрятывали в карманы и просиживали за пустыми
станками с утра до поздней ночи”, рядовые
граждане сами мало-помалу становились каждый на
своём месте подобными имитаторами.
В 1916 году, накануне революции, призванной как
раз обеспечить торжество правды, открыть глаза
народу на притворство и лицемерие правящих
классов, построить новый, по-настоящему
свободный и справедливый мир, И.А. Бунин
написал рассказ "Старуха”, в котором отправная
точка сюжета – банальный, на первый взгляд,
случай, произошедший в доме, где два человека
много лет притворяются мужем и женой.
Кольцевая композиция рассказа (он начинается и
заканчивается плачем старухи) усиливает
впечатление замкнутого круга притворства,
сковавшего, как ошейник, всю страну. Сначала мы
видим пустые снежные улицы, создающие жуткое
ощущение того, что плачущая старуха –
единственное и последнее живое существо на всём
белом свете. Затем перед нами предстаёт всё то,
что в действительности её окружает. Композицию
можно сравнить с кругами, расходящимися по воде
от упавшего в неё камня.
Первый круг – неодушевлённые предметы
интерьера дома, куда нанята в качестве кухарки
"глупая уездная старуха”.
Глупая, потому что так и не научилась
притворяться, была и осталась такой, какая есть
на самом деле.
Второй круг – люди, которые живут рядом с ней,
мало чем отличающиеся от неодушевлённых
предметов и как бы продолжающие их ряд.
Третий круг – воспоминание о том, что её
окружало в прошлом: "муж – разбойник и пьяница,
потом... чужие углы и поборы под окнами, долгие
годы голода, холода и бесприютности”.
Четвёртый круг – всё пространство от дома
чиновника до столицы, населённое веселящимися
притворщиками разных рангов и мастей и
бедствующим народом. И наконец, в последних
строчках рассказа мы видим камень на самом дне:
горькими слезами плачет старуха, но никто на это
не реагирует в силу того, что ежедневное
хроническое притворство довело людей до
состояния неодушевлённости, превратило в
"граммофоны”, заводимые поворотом ручки и
притворно-отчаянно играющие одну и ту же
пластинку.
Все детали, посредством которых автор
изображает мир, окружающий старуху, несут на себе
несмываемый грим притворства, прикрывающий
пустоту и низменность людских желаний и
побуждений, как бархатная скатерть в зале – стол,
клеёнка – клетку с большой тропической птицей,
крылышко – головку этой птицы, квартирант
усердной работой над "большим, многолетним
сочинением” – свою педагогическую бездарность,
хозяин старящую его седину – краской.
Притворство, приобретая мимикрическую
устойчивость, создаёт новый, искажённый,
бессовестный, бездушный генотип людей-кукол. У
этих заводных кукло-людей единственный признак
жизни – их действия. Но эти действия
притворно-показные, бутафорские, как картонные
граниты, бумажные латы и стеклянные виноградные
гроздья на сценах четырёх театров, являющих
перед нами в завершающей части рассказа апофеоз
лицемерия, как "мёртвые листья” нелепо
раскидывающегося из кадки до потолка
тропического растения, которое должно жить в
тропиках, а в доме чиновника засыхает.
В чём же причина такой тотальной имитации
жизнедеятельности?
Вероятнее всего, в том, что это – самая
настоящая нравственная болезнь, паранойя,
принявшая катастрофические формы эпидемии. В
коротком, но ёмком рассказе Бунина при
внимательном чтении можно найти и описание
симптомов этой болезни, и указание на её
источники, и предупреждение о её страшных
последствиях (страдания народа, бессмысленные
войны, исчезновение цивилизации), и даже гипотезу
о возможных путях выздоровления.
Одна из бредовых идей этой паранойи,
парализующая человеческое сознание постоянным
страхом, – убеждённость в том, что искренность
наказуема. Не случайно в ткань рассказа тонко
вплетён мотив скованного Прометея, жестоко
наказанного за свой искренний поступок по
отношению к людям. Именно так думает о Прометее
пожилой холостяк, учитель прогимназии (сравните
с чеховским Беликовым), когда произносит
характерную для классического имитатора
праведности – щедринского Иудушки – сентенцию:
"Не ссорьтесь, господа, ради
высокоторжественного праздника!”, в которой
слышатся интонации беликовского "как бы чего не
вышло” и шапкинского "отойдём к стороне”, и
когда в классах дерёт за волосы детей, возможно,
пытаясь погасить в них искры искренности, чтобы
не возгорелось пламя свободомыслия.
Ещё одна особенность этой болезни в том, что
(если воспользоваться терминологией
некрасовского лакея-лизоблюда из поэмы "Кому на
Руси жить хорошо”) она не простая, а
"благородная” и, по аналогии с известной
поговоркой о гниющей рыбе, распространяется
сверху вниз, очаг же инфекции находится, как
видно из рассказа, в идолопоклонстве и роскоши.
Центральное место в бунинском произведении
занимает имеющий фактически ключевое значение
образ мальчика-сироты. На его нравственную
потенцию спроецированы лучи авторского
художественного идеала. Этот образ
альтернативен по своей сути.
С одной стороны, бунинский персонаж ещё не
утратил способности андерсеновского мальчика
видеть всё таким, как есть.
Об этом свидетельствует то, что именно его
глазами мы смотрим и на, пожалуй, самую знаковую
деталь – символ имитации – рублёвые часы,
стучащие чётко и торопливо, но стрелки которых не
двигаются и всегда показывают одно и то же время,
и на свинку, до глаз запустившую морду в лохань с
помоям, – анималистическое воплощение людского
безразличия ко всему окружающему их, но не
касающемуся кормушки, до которой они дорвались,
преуспев в притворстве. Именно он видит и то, что
"старуха сидит и плачет: утирается подолом – и
рекой течёт!” Но как раз на этом и обрывается в
рассказе сюжетная линия-росток, связанная с
мальчиком.
С другой стороны, он уже начал незаметно для
себя притворяться прилежным отроком, потому что
"не хотел огорчать своих воспитателей и
благодетелей”, которые были
притворщиками-имитаторами. Следовательно, в этом
образе одновременно слышны и отголоски
андерсеновского искреннего младенца, и
перспектива замятинского "нумера” Единого
Государства, заложника "математически
безошибочного счастья” с фантастическим
марионеточным комплексом благодарности
Благодетелю из романа "Мы”.
На всю жизнь бунинский ушастый мальчик
("Имеющий уши да услышит”) старается запомнить
урок о перспективах развития и причинах гибели
древнегреческой цивилизации, содержащий
предупреждение – диагноз для всех народов. Но
как он, олицетворяющий в рассказе будущее России,
этим уроком воспользуется? Здесь и скрыт ключ,
при помощи которого можно открыть клетку
притворства и выпустить на свободу больную птицу
– душу человеческую. Примечательно, что образ
мальчика возникает в рассказе после
знаменательной аллегорической фразы: "Посинел
во дворе дым вьюги, выше крыши намело сугробы,
завалило ворота и калитку...”
События в
рассказе происходят перед Рождеством, и всё
текстовое пространство пронизывает сквозной
мотив кануна. "Будьте, как дети”, – эта вечная
христианская истина и есть идеал бунинского
художества, в сочетании с мотивом высоединения
культур освещающий путь к выздоровлению.
Сумеет ли мальчик сохранить в себе сокровенно
детское; растопят ли слёзы страдающей невинно
старухи льдинки притворства, уже успевшие
проникнуть в его сердечко коварными осколками
троллевского зеркала; отважится ли он, подобно
андерсеновской Герде, соскребать лёд не ногтями
с оконного стекла, а искренним милосердием с
людских сердец? Такие вопросы, как необходимость
разгребать снежные завалы, чтобы двигаться
вперёд, ставит писатель перед читателями,
извлекая тем самым из скобок истинную значимость
сочетания семейного воспитания и школьного
образования на духовной основе.
Рассказ "Старуха” сегодня не менее
современен, чем в 1916 году.
Так же плачет "глупая уездная старуха”,
которая всю жизнь "трепетала за каждый свой
шаг”, "из сил выбивалась” и теперь еле-еле
существует, в то время когда новоявленные
чиновники, притворяющиеся радетелями о народном
благе, купаются в роскоши...
Неужели и в новом веке мы повторим ошибки
предыдущих?
Неужели всегда обладавшая могущественным
потенциалом и не утратившая его поныне Россия
как великая держава окончательно изнежится,
развратится и погибнет, "как было это, впрочем,
со всеми древними народами, неумеренно
предававшимися идолопоклонству и роскоши”?
Это зависит от того, что мы будем делать дальше:
имитировать жизнедеятельность или жить. |