В автобиографии, озаглавленной «Коротко о себе»,
Анна Ахматова писала: «Я родилась 11(23) июня 1889 года под Одессой (Большой
Фонтан). Мой отец был в то время отставной инженер-механик флота. Годовалым
ребенком я была перевезена на север — в Царское Село. Там я прожила до
шестнадцати лет.
Мои первые воспоминания—царско-сельские: зеленое,
сырое великолепие парков, выгон, куда меня водила няня, ипподром, где скакали
маленькие пестрые лошадки, старый вокзал и нечто другое, что вошло впоследствии
в «Царско-сельскую оду».
Каждое лето я проводила под Севастополем, на
берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление
этих лет—древний Херсонес, около которого мы жили.
Читать я училась по азбуке Льва Толстого. В пять
лет, слушая, как учительница занималась со старшими детьми, я тоже начала
говорить по-французски.
Первое стихотворение я написала, когда мне было
одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с
Державина («На рождение порфирородного отрока») и Некрасова («Мороз Красный
нос»). Эти вещи знала наизусть моя мама. Училась я в Царско-сельской женской
гимназии...».
Семья была большая: мать Инна Эразмовна (1852—
1930), отец Андрей Антонович (1848—1915), сестры Ирина (1888—1892), Инна
(1883—1905), Ия (1894—1922), братья Андрей (1886—1920) и Виктор (1896—1976).
Наиболее близка детям была мать—натура,
по-видимому, впечатлительная, знавшая. литературу, любившая стихи. Впоследствии
Анна Ахматова в одной из «Северных элегий» посвятит ей проникновенные строки:
...женщина с прозрачными глазами
(Такой глубокой синевы, что море
Нельзя не вспомнить, поглядевши в них),
С редчайшим именем и белой ручкой,
И добротой, которую в наследство
Я от нее как будто получила,
Ненужный дар моей жестокой жизни...
Северные
элегии
В родне матери были люди, причастные к литературе.
Например, ныне забытая, а когда-то известная Анна Бунина (1794—1829), названная
Анной Ахматовой «первой русской поэтессой», приходилась теткой отцу матери, Эразму Ивановичу Стогову, оставившему
небезынтересные «Записки», опубликованные в свое время в «Русской старине»
(1883.—№№1—8).
Инна Эразмовна, мать Анны Ахматовой, вела свой род
по женской линии от татарского хана Ахмата. .
«Моего предка хана Ахмата,—писала Анна Ахматова, —
убил ночью в его шатре подкупленный русский убийца, и этим, как повествует
Карамзин, кончилось на Руси монгольское иго. В этот день, как в память о
счастливом событии, из Сретенского монастыря в Москве шел крестный ход. Этот
Ахмат, как известно, был чингизидом.
Одна из княжон Ахматовых—Прасковья Егоровна— в
XVIII веке вышла замуж за богатого и знатного сибирского помещика Мотовилова.
Егор Мотовилов был моим прадедом. Его дочь Анна Егоровна—моя бабушка. Она
умерла, когда моей маме было 9 лет, и в честь ее меня назвали Анной...»
Следует еще упомянуть, что мать Анны Ахматовой в
молодости была каким-то образом причастна к деятельности «Народной воли».
Об отце, по-видимому, всегда несколько отдаленном
от семьи и мало занимавшемся детьми, Ахматова почти ничего не написала, кроме
горьких слов о развале семейного очага после его ухода. «В 1905 году мои
родители расстались, и мама с детьми уехала на юг. Мы целый год прожили в
Евпатории, где я дома проходила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала
по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов...»
О быте семьи известно очень мало—по-видимому, он
мало чем отличался от образа жизни более или менее обеспеченных семей Царского
Села. Довольно подробно Ахматова описала лишь свою комнату в старом
Царскосельском доме, стоявшем на углу Широкой улицы и Безымянного -переулка:
«...окно на Безымянный переулок... который зимой был занесен глубоким снегом, а
летом пышно зарастал сорняками—репейниками, роскошной крапивой и
великанами-лопухами... Кровать, столик для приготовления уроков, этажерка для
книг. Свеча в медном подсвечнике (электричества еще не было). В углу—-икона.
Никакой попытки скрасить суровость,
обстановки— безд<елушками>, выш<ивками>,
откр<ытками>...»
В Царском Селе, писала она дальше, «делала все,
что полагалось в то время благовоспитанной барышне. Умела сложить по форме
руки, сделать реверанс, учтиво и коротко ответить по-французски на вопрос
старой дамы, говела на Страстной в гимназической церкви. Изредка отец... брал с
собой в оперу (в гимназическом платье) в Мариинский театр (ложа). Бывала в
Эрмитаже, в Музее Александра III'. Весной и осенью в Павловске на музыке—
Вокзал ... Музеи и картинные выставки... Зимой часто на катке в парке...»
Когда отец узнал,
что дочь
пишет стихи, он выразил неудовольствие, назвав ее почему-то
«декадентской
поэтессой». По сохранившимся в памяти отца представлениям, заниматься
дворянской дочери стихами, а уж тем более их печатать совершенно
недозволительно. «Я была овца без пастуха,—вспоминала Ахматова в
разговоре с
Лидией Чуковской.—И только семнадцатилетняя шальная девчонка могла
выбрать
татарскую фамилию для русской поэтессы... Мне потому пришло на ум взять
себе псевдоним, что папа, узнав о моих стихах, сказал: «Не срами мое
имя».—И не надо
мне твоего имени!—сказала я...» |