Тип сатирической комедии, характерной дли Островского,
складывается в 1868 году в пьесе «На
всякого мудреца довольно простоты». В это: пьесе драматург, прославленный как
открыватель целого пласта русской жизни —
купеческого быта, впервые обращается к изображению дворянского общества. Сам
материал, выбранный для новой современной пьесы, свидетельствует о большом
историческом чутье Островского. Реакция дворянства на
реформу, социально-политические и нравственные изменения, происходящие в
дворянской среде в связи с падением крепостного
права, - это тема в высшей степени актуальная для
конца 60-х годов XIX века. Исторический
момент, изображенный в пьесе, почти совпадает со
временем ее написания: вторая половина 60-х годов. Комедия допускает столь
точное приурочение благодаря тому, что нарисованные в ней состояние общества,
социальное самочувствие и общественное поведение
изображенных типов обладают четкостью и достоверностью почти научного
исторического анализа.
Несмотря на то что реформы
сохранили в русской жизни множество феодальных пережитков, все-таки это были буржуазные преобразования, и они,
безусловно, дали толчок росту и развитии в России
капиталистических отношений. Возникают различного рода акционерные компании,
продолжается и усиливается строительство железных дорог. Определенные — и все большие
— круги общества охватывает стяжательская лихорадка, стремление к наживе овладевает и вчерашними барами,
благосостояние которых ранее было обеспечено трудом крепостных. Если еще
недавно единственным достойным стилем жизни в дворянских верхах считалась
барская неторопливость и свобода от какой-либо деятельности, то теперь в моду
входит деловитость. Разумеется, эта эпоха выдвинула и подлинно «деловых» людей,
умевших наживать огромные капиталы, использовать новые, предоставленные
временем, возможности обогащения. Но еще больше распространилась «призрачная деловитость», пустопорожняя суета и
видимость деловой жизни. О настоящем буржуазном дельце Островский вскоре
напишет другую комедию («Бешеные деньги»), а «На всякого мудреца довольно простоты» — пьеса, где суетятся
мнимые деловые люди. Все герои, кроме Курчаева, куда-то
спешат, страшно заняты. Даже Мамаев — «богатый барин», как сказано в перечне действующих
лиц, — хочет казаться деловым человеком. Курчаев говорит о нем: «...Третий
год квартиру ищет. Ему и не нужна квартира, он просто ездит разговаривать, все
как будто дело делает. Выедет с утра, квартир десять осмотрит, поговорит с
хозяевами, с дворниками, потом поедет по лавкам пробовать
икру, балык, там рассядется, в рассуждения пустится. Купцы не знают, как его
выжить из лавки, а он доволен, все-таки утро у него не пропало
даром» (V, 108—109). Городулин тоже завален делами: Городулин. ...
Мне завтра нужно спич говорить за обедом, а думать решительно некогда (V, 129). Или: Городулин. Дела, дела. То обеды,
то вот железную дорогу открываем (V, 141).
Особенно модной стала общественная деятельность. Все
мечтают влиять на умы, заставить прислушаться к своему мнению. Смешную страсть Мамаева подавать советы разделяет и Крутицкий. Но ему не интересно поучать кого попало, он
хочет советовать правительству и обществу. Прошло время, когда произносили речи
в салонах, печать в гласность — вот два
столпа общественной жизни, о которых
столько говорят в пореформенном обществе. И генерал Крутицкий провозглашает:
«Прошло время, любезнейший Нил Федосеевич, прошло
время. Коли хочешь приносить пользу, умей владеть пером» (V, 119).
Итак, в пьесе Островского
изображен острый, и во многих отношениях переломный момент в жизни русского
общества. Думается, не случайно, что в этой пьесе о пореформенном дворянстве не
оказалось истинно «деловых людей» (кроме Глумова, но о нем речь впереди).
Дворяне — это уже прошлое. Не только
будущее, но и настоящее им не принадлежит. Поэтому Островский изображает не
подлинных дельцов, а героев, лишь воображающих себя деловыми, не настоящее буржуазное оживление, а лишь тень его,
не подлинную, а мнимую общественную деятельность. Глубокий художественный смысл
приобретает в этой связи и место действия —
Москва, «столица дворянской фронды», по удачному выражению С. Н. Дурылина. «Это была грибоедовская Москва, показанная через сорок лет после
Грибоедова»
«Говорить о настоящем России — значит говорить о Петербурге, ... о городе настоящего, о городе, который
один живет и действует в уровень современным и своеземным
потребностям на огромной части планеты, называемой Россией. Москва, напротив,
имеет притязания на прошедший быт, на мнимую связь с ним; ... всегда глядит назад, увлеченная
петербургским движением, идет задом наперед и не видит европейских начал
оттого, что касается их затылком», —
писал в 40-е годы Герцен.
С популярным в журналистике противопоставлением делового
Петербурга и старозаветной Москвы перекликаются слова Глумова: «Конечно, здесь
карьеры не составишь, карьеру составляют и дело делают в Петербурге, а здесь
только говорят. Но и здесь можно добиться теплого
места и богатой невесты, — с меня и
довольно. Чем в люди выходят? Не все делами, чаще разговором. Мы в Москве любим
поговорить. И чтоб в этой Обширной говорильне я не
имел успеха! Не может быть ... Я начну с
неважных лиц, с кружка Турусиной, выжму из него
все, что нужно, а потом заберусь и повыше» (V,
106). Полный текст статьи скачивайте вверху страницы.
|