Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный — Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры Навстречу северной Авроры, Звездою севера явись!
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, На мутном небе мгла носилась; Луна, как бледное пятно, Сквозь тучи мрачные желтела, И ты печальная сидела — А нынче... погляди в окно:
Под голубыми небесами Великолепными коврами, Блестя на солнце, снег лежит; Прозрачный лес один чернеет, И ель сквозь иней зеленеет, И речка подо льдом блестит.
Вся комната янтарным блеском Озарена. Веселым треском Трещит затопленная печь. Приятно думать у лежанки. Но знаешь: не велеть ли в санки Кобылку бурую запречь?
Скользя по утреннему снегу, Друг милый, предадимся бегу Нетерпеливого коня И навестим поля пустые, Леса, недавно столь густые, И берег, милый для меня.
Необычайной бодростью и свежестью веет от стихотворения А.С.Пушкина
«Зимнее утро» (1829), написанного излюбленным Пушкиным размером —
четырехстопным ямбом. Его мерное, неустанное движение подхватывает нас,
несет с собой. Помогает этому ощущению и особое построение строфы: две
рядом стоящие строки скреплены женской рифмой, затем строка (третья)
оканчивается ударным («мужским») слогом, и опять две женские рифмы, а в
заключение твердый мужской слог, созвучный с окончанием третьей строки.
Поэт сразу же вводит нас в обстановку: «Мороз и солнце; день чудесный!»
Краткое, стремительное начало. Все дальнейшее — обращение, призыв,
приглашение на прогулку по сверкающим, зим¬ним снегам. Присмотримся
ко второй и третьей строфам. Пушкин построил их на приеме
противопоставления: вторая строфа— это «вчера», третья — это «сегодня».
Вчера злилась вьюга, луна едва проглядывала сквозь тучи, и ты была
печальна. Сегодня сверкают на ярком солнце снега, небо уже голубое.
Резкая перемена произошла за ночь, неузнаваемым все стало кругом.
Но и эти две строфы, в свою очередь, противопоставлены всему
дальнейшему. В них было рассказано все то, что видно из окна
дере¬венского дома. А четвертая строфа возвращает нас в комнату, где
тепло и уютно, где весело потрескивает только что затопленная печь.
И вновь мысль поэта устремляется к контрасту: хорошо сидеть дома, но не
лучше ли велеть подать сани и предаться бегу нетерпеливого коня?
Все у Пушкина в этом стихотворении построено на контрастах, на смене не
похожих картин. И эти кар¬тины, каждая в отдельности, насыщены, казалось
бы, очень простыми, но вместе с тем выразительными подробностями
(«деталями»). В самом деле, возьмем хотя бы вторую строфу, ту, где
гово¬рится о вчерашней непогоде. Обратим внимание на ее эпитеты: небо —
мутное, луна — не светлый круг, а расплывчатое пятно, и притом еще
бледное; ты сидела печальная. Все окрашено в грустный тон. Начинается с
того, что «вьюга злилась». Кстати, вот вам и простая, но много говорящая
метафора. Вьюге придана черта человеческого характера. Обратимся
теперь к третьей строфе, где все залито ярким светом погожего утра. Небо
уже голубое, ковры снегов — великолепные. И отчетливо видно то, чего
никак нельзя было заметить при вчерашней вьюге. Лес прозрачен, ель
зеленеет, сквозь иней, речка блестит подо льдом. Какая наблюдательность и
какая точность видения! До сих пор поэт давал нам чисто зрительные образы. Но вот четвертая строфа. Вслушайтесь в эти строчки: Вся комната янтарным блеском Озарена. Весёлым треском Трещит затопленная печь.
Не правда ли, вы не только видите этот янтарный отблеск огня (меткий и
точный эпитет), но и слышите потрескивание сухих, охва¬ченных пламенем
поленьев? Вероятно, здесь сыграли свою роль твердые звуки: [т], [р].
Этот приём звукописи получил название аллитерации. Остановимся на некоторых эпитетах последней строфы. «... предадимся бегу нетерпеливого коня».
Опять ёмкое и выразительное художественное определение. Почему конь
назван нетерпеливым? Очевидно потому, что ему не стоится на месте, что
его пощипывает мороз, что он тоже по-своему охвачен ощущением этого
бодрого зимнего утра — и рвется вперед и вперед. Как много можно сказать
одним умело выбранным словом! А последний эпитет этих стихов — на этот раз «сложный эпитет» из трех слов: «И берег, милый для меня».
Разве не заставляет он вообразить картину каких-то, возможно и сложных,
но счастливых и милых для памяти человеческих отношений? Автор ничего
не говорит о них, но весь тон стихотворения, бодрый и радостный,
свидетельствует о светлом, ничем не омраченном счастье. У Пушкина
немало стихотворений о зиме, о глубоких снегах, о зимнем солнце, но это
изображение сверкающего утра особо выделяется своими светлыми,
жизнерадостными красками. |