Стихотворение Михаила Светлова
«Гренада» появилось в 1926 году. О чем оно?
Разумеется, о революции и Гражданской войне
1917–1921 годов. Однако это еще не весь ответ.
Мы привыкли считать, что речь здесь
идет о красноармейцах. Ничего другого нельзя
было подумать в Советском Союзе и в 1926-м, и в более
поздние годы, когда текст «Гренады» многократно
печатался и исполнялся под музыку. Известно, что
Михаил Светлов в Гражданскую войну был связан с
красными.
Однако русская революция создавалась
не только партией большевиков. Революция
включала широчайший спектр народных движений в
защиту социальной справедливости и равенства.
Главными идеями, объединявшими все эти движения,
были социализм и интернационализм. Обе эти
составляющие нашли свое отражение в «Гренаде»
Светлова:
Я хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать.
Более конкретных указаний на
идеологию героев в стихотворении нет.
Приведенные строки не содержат ничего
специфически большевистского. Они выражают
общереволюционные, общесоциалистические идеалы.
В тексте «Гренады» – ни слова ни о Ленине, ни о
партии или комсомоле, ни о красном знамени.
Вообще не упомянута никакая внешняя символика,
«опознавательные знаки». И ничего не сказано о
противнике, с которым герои сражаются (белые?..
красные?..). Этот противник словно бы совсем
невидим. Было бы слишком смело проводить в этом
случае параллели с русской религиозной
традицией. Однако, хотя революционное действие и
направлено вовне, для Светлова безусловно важен
его внутренний, духовный аспект, который и
заставляет задуматься над возможностью таких
параллелей.
Приведенные выше строки в 1926 г. могли
звучать даже вызывающе. В «Гренаде» трудно не
заметить отзвук троцкистской идеи «перманентной
революции» – революции общемировой и
всеобъемлющей, не знающей никаких
государственных границ, готовой перекинуться с
Украины в далекую Испанию. Нетрудно связать этот
мотив с фактом написания Светловым стихов для
подпольных троцкистских листовок в 20-е годы.
Порыв к социальному равенству в
светловском произведении находит главное
выражение в стремлении «землю крестьянам
отдать». Такой приоритет свойствен был
наследникам народнического социализма – эсерам
и анархистам, тогда как большевики своей главной
опорой считали рабочий класс. В стихотворении
рабочие не упомянуты, что, впрочем, само по себе
неудивительно: в бывшей Российской империи (и в
частности на Украине) крестьяне составляли
огромное большинство населения (как, кстати, и в
Испании, с которой так или иначе связан
мифологизированный образ Гренады). Можно
вспомнить о том, что сам Светлов происходил из
семьи ремесленников, того слоя, который
большевики презирали, считая его «мелкой
буржуазией». Анархисты, напротив, делали ставку
на ремесленников.
Посмотрим на географию стихотворения.
Ответь, Александровск,
И, Харьков, ответь:
Давно ль по-испански
Вы начали петь?
Нет ничего странного в том, что Михаил
Аркадьевич обращается к местам, близким к его
родному городу Екатеринославу (ныне
Днепропетровск). Интересно, однако, обратить
внимание на то, какие события гражданской войны
были связаны с этими местами.
Александровск, упомянутый первым, был
известен тогда по одной главной причине и
вызывал одну абсолютно четкую ассоциацию: здесь
находился эпицентр украинского движения
революционных анархистов. В окрестностях этого
города, в селе Гуляйполе, – родина Нестора Махно,
лидера повстанческой армии анархистов,
сражавшейся как с белыми, так и с красными. В
Харькове также были сильны анархистские
общественные организации.
Обосновавшись в районе
Александровска, махновцы стремились создать
свободное безгосударственное общество на основе
самоуправления. При этом они активно обращались
к опыту зарубежных анархистов, в те времена
особенно многочисленных в Испании. Так, в
организации школьного образования махновцы в
значительной мере опирались на идеи испанского
педагога-анархиста Франсиско Феррера,
расстрелянного в 1909 году. Александровск и
Харьков, которые «по-испански… начали петь», –
это, может быть, не только красивый поэтический
образ, но и намек на реальные события, в 1926 году
еще совсем недавние.
Итак, не исключено, что в «Гренаде»
речь идет о бойцах повстанческой армии Махно, к
1926 году эмигрировавших, убитых или
расстрелянных. Если и не имелись в виду конкретно
они, махновская эпопея скорее всего произвела
впечатление на молодого Светлова, наложила
отпечаток на его восприятие революции и
Гражданской войны. В 20-е годы, когда Светлов, не
принявший нэпа, находился в оппозиции к новой
власти, было бы закономерным его обращение к
опыту небольшевистских революционных течений.
Кроме того, будучи евреем, поэт не мог не помнить:
на Украине Махно был единственным полководцем
своего времени, расстреливавшим виновников
еврейских погромов.
Но в стихотвворении отразилась не
конкретная политическая позиция, а дух эпохи,
романтика и драматизм революции.
Для периодов фундаментального
пересоздания общества характерно особенно
острое восприятие противоречий между
коллективом и личностью.
Стихотворение
начинается с местоимения мы, указывающего на
осознанную общность героев. Эта общность, как
можно понять из дальнейшего, носит характер
содружества, братства. Приятель, хлопец,
мечтатель-хохол, братишка, товарищ – так
называют друг друга его участники. Хотя речь идет
об эскадроне или отряде, здесь ничего не слышно о
командирах или приказах. Нет, это – товарищи,
объединенные общим делом, общими стремлениями. И
все они вовлечены в непрерывное, ускоряющееся
движение:
Мы ехали шагом,
Мы мчались в боях…...
Вслед за общностью, движением, боями
является песня – общая песня:
И «Яблочко»-песню
Держали в зубах.
Эти строки указывают на некое
противоречивое отношение к песне. Она – всегда
вместе с героями, но они ее «держали в зубах»,
словно сдерживали.
Прошедшее время в первых четырех
строках употреблено не случайно. Речь идет о
славной, великой эпохе перемен, которая уже
миновала, прошла, и это подчеркнуто следующим
предложением:
Ах, песенку эту
Доныне хранит
Трава молодая –
Степной малахит.
От прошлого осталась лишь песня, и
«хранит» ее природа – не люди. Тех людей, может
быть, давно уж нет...… Какое необычное восприятие
для поэта в возрасте 23 лет! Да и речь идет о
«степной» траве, то есть о природе тех мест, где
человек появляется не слишком часто (и, возможно,
вызывающих мысль о кочевом образе жизни). Это
здесь еще осталась песня революции (не в
Александровске и не в Харькове!). Интересно, что
сама упоминаемая здесь песня «Яблочко» (точнее,
серия куплетов, в том числе и антибольшевистских)
пользовалась большой популярностью именно среди
анархистов, хотя она существовала во множестве
вариантов, исполнявшихся бойцами разных воюющих
сторон.
2-я строфа противопоставлена 1-й и
противительным союзом но, и прилагательными иная
и дальняя: не только песня иная, но она еще
и о дальней земле. Эту песню
Возил мой приятель
С собою в седле.
Впервые обнаруживают себя (мой
приятель) два индивидуальных героя. Контекст и
здесь наводит на мысль о движении
безостановочном. Приятель, странствуя
верхом, как будто вовсе не касается земли. И песня
– тоже. Они словно находятся в каком-то
промежуточном пространстве между небом и землей,
пространстве пограничном и в то же время их
соединяющем (а именно таковы уходящие в глубь
веков мифологические черты образов коня и
всадника).
Он пел, озирая
Родные края…...
Он «пел» свою песню, это – его основное
действие, «озирая» – действие попутное, недаром
оно обозначено деепричастием, образованным от
глагола озираться. Герой словно озирается
вокруг с удивлением.
Из песни приводятся лишь две строки,
составляющие настойчивое и любовное обращение.
Оно повторяется будто потому, что не находит
ответа. И с этим Гренада, Гренада, Гренада моя!
он пытается обратиться к родным краям. Словно
хочет в знакомой будничной реальности
обнаружить что-то невидимое, незнакомое, трудно
узнаваемое. Слово Гренада в данном случае не
просто географическое название – это еще и
неожиданное слово из совершенно иного
лексического ряда. Оно очень необычно по своему
звучанию – хотя бы потому, что все согласные в
нем – только звонкие. Оно пробуждает мысли о
чем-то прекрасном и никогда не виданном.
У рассказчика вызывает удивление
порыв приятеля. Рассказчик старается найти в
реальности какие-то привычные, знакомые точки
опоры. Он обращается, в свою очередь, к
Александровску, Харькову и даже ко всей
«Украйне»:
Скажи мне, Украйна,
Не в этой ли ржи
Тараса Шевченко
Папаха лежит?
Снова земная природа (рожь)
оказывается хранительницей памяти – о прошлом
еще более давнем. Интересно, что, хотя речь идет о
человеке, заведомо жившем давно, в стихотворении
не говорится, что он умер. Не говорится даже, что
на Украине – его могила. А просто лежит его
«папаха». Как если бы человек ушел куда-то,
оставив свои вещи.
Откуда ж, приятель,
Песня твоя...…
Все-таки рассказчик со своим кажущимся
здравомыслием тоже очарован «песней о дальней
земле», ибо даже свой вопрос он заканчивает ее
словами: «Гренада, Гренада, Гренада моя». От этого
окончания вопрос выглядит уже как звучащий
ответ. Тем более что «Гренада» (обозначение
места) может восприниматься как готовый ответ на
вопрос «откуда…?».
Но далее следует развернутый ответ и
самого «мечтателя хохла». Он признается, что
мечтам его дала начало книга; готов покинуть
«хату» и идти на войну ради свободы гренадских
крестьян. В этом импульсе выражается не только
интернационализм и солидарность со всеми
угнетенными народами, но и революционный
максимализм, не позволяющий терпеть
несправедливости ни в одном, самом дальнем,
уголке мира.
Индивидуальность «приятеля» наиболее
четко окрашена. У него – своя песня, только он
дважды называет себя я. Его мечта зовет
порвать со всеми коллективистскими
привязанностями, очевидно, означая по своему
смыслу нечто более важное:
Прощайте, родные!
Прощайте, семья!
Он и к
семье обращается во множественном числе, видя в
ней скорее совокупность личностей, чем нечто
единое. Именно разрыв с первоначальным родовым
коллективом, с домашним бытом привел его в новое
революционное сообщество, участники которого,
кажется, вовсе не соприкасаются с землей. К ним (мы)
возвращает нас 7-я строфа, чтобы обозначить
сходство этого товарищества с принадлежащим к
нему героем. Они тоже мчались, мечтая...…
Грамматика боя, язык батарей – предмет их
мечты. Такие образы подчеркивают, что мечта эта
тоже носит книжный характер.
Восход поднимался
И падал опять…...
Эти строки словно воскрешают ощущение
бешеной скачки, быстрее времени: небо – то выше,
то ниже, дни и ночи сменяются с невообразимой
скоростью. Расстояние между небом и землей как
будто перестало быть постоянной величиной.
Вновь упомянута общая песня «Яблочко»,
но опять в непроявленном виде. Ее не поют, ее
Играл эскадрон
Смычками страданий
На скрипках времен…...
Эта песня словно воплощается во всем
происходящем.
Вдруг неожиданно:
Пробитое тело
Наземь сползло…...
Опять – ни слова о врагах, об
убийствах. Снова – ощущение, что при жизни
всадник не знал остановки:
Товарищ впервые
Оставил седло.
В конце 9-й строфы песня героя как будто
обрывается. Но прервавшееся слово (Грена...…Да)
как бы шагает в следующую строфу и в другую
интонацию. Смерть оборачивается утверждением,
окончательным и бесповоротным. И продолжением
пути героя в дальнюю область, в заоблачный плес.
Не та ли это самая страна, затаенная мечта о
которой вдохновляла его песню? Ср. ряд
словосочетаний: дальняя земля – Гренадская
волость – дальняя область. Первые два отнесены
к Гренаде, третье – к миру «заоблачному». Но
они образуют единый смысловой ряд. Не сказано,
что песня перестала звучать. Просто ее с тех пор
не слыхали родные края.
Отряд не заметил
Потери бойца
И «Яблочко»-песню
Допел до конца.
Жестока сила боевого коллективизма. О
смерти говорится как о потере бойца – с оттенком
военно-утилитарного подхода. Но и общая песня
эскадрона близится к концу, как вся
революционная эпоха идет к закату.
Лишь по небу тихо
Сползла погодя
На бархат заката
Слезинка дождя…...
Память о прошедшем, скорбь по умершим
снова остаются в природе. Но заметим: если во всех
других случаях хранительница памяти – трава,
растущая из земли, то смерть необыкновенного
героя оплакивает небо. На герое – печать
избранности. Мечта его осталась
неосуществленной, сам он погиб; осталась лишь
странная песня. Между тем уже
Новые песни
Придумала жизнь...…
«Не надо… тужить», – уговаривает себя
рассказчик, переходя просто к беспомощному
повторению: «Не надо, не надо…». И вновь отвечает
себе все тем же:
Гренада, Гренада,
Гренада моя!
|