Стихотворение «Мои пенаты» принадлежит к ряду произведений первого
периода творчества К.Н.Батюшкова. Оно было написано в 1811-1812 годах и
впервые опубликовано в 1814 году.
В это время Батюшков сближается с Н.М.Карамзиным и кругом будущих
«арзамасцев» - В.А.Жуковским, П.А.Вяземским, В.Л.Пушкиным, Д.В.Дашковым и
другими. К этому времени определяется облик Батюшкова-поэта, виднейшего
представителя «легкой поэзии». Поэт создает стихотворения, в частности
«Мои пенаты», воспевающие радости земной жизни, дружбу, любовь, которые
сочетаются с утверждением личности и ее права на жизнь в соответствии с
внутренними потребностями.
Данное произведение написано в свойственной духу анакреонтики манере
(как и впрочем, ряд таких стихотворений как «Веселый час», «Счастливец»,
«Мадагаскарская песня», «Источник», «Вакханка» и др.), что дало
основание именовать Батюшкова «Парни российским». К. Н. Батюшков в
поэзии всегда придерживался принципа, который провозгласил в начале
своего творческого пути: "Живи, как пишешь, и пиши, как живешь”. Это
кредо поэта нашло отражение и в данном стихотворении. Лирическим героем этого стихотворения, написанного в форме послания к
Жуковскому и Вяземскому, является поэт, живущий в деревне в старом,
бедном дедовском доме. Однако уже из первых строк мы понимаем, что
именно это жилище и уединенный образ жизни по душе герою, т.е. мы видим,
что весь текст произведения организуется им как субъектом сознания с
прямо-оценочной точкой зрения. Благодаря этому читатель отождествляет
лирического героя с самим поэтом: создание и создателя, что характерно
для лирического произведения. Но на самом деле в образе героя
раскрывается единая личность в ее отношении к миру и к самой себе,
близкая автору. Таким образом, в образе поэта-творца, являющимся
носителем сознания, возникает предмет изображения – объект – авторское
сознание.
В своем послании Батюшков создает дисгармоничное художественное
«двоемирие», в котором естественно сосуществуют образы условной
античности с деталями, воссоздающими действительную жизнь поэта в
деревенском уединении («стол ветхой и треногой», калека-солдат с
«двухструнной балалайкой» и др.) Для создания деталей античного мира
автор применяет большое количество мифологем, которые начинаются уже с
названия стихотворения: Пенаты — (рим. миф.) боги-покровители домашнего
очага, а в переносном смысле — дом, жилище, обитель. Так Батюшков любил
называть свою вологодскую деревню Хантоново на берегу Шексны; Пермес —
(греч. миф.) ручеек, текущий с Геликона (Олимпа) и посвященный музам, а,
в свою очередь, под фразой «Богинь пермесских дар» понимается
вдохновение; Лары — (рим. миф.) души предков, хранители домашнего очага;
Аония — (греч. миф.) область Древней Греции, где находился Геликон и
обитали музы; Стигийские берега — (греч. миф.) т. е. берега Стикса,
подземной реки, обтекающей Аид (клятва Стиксом считалась самой
страшной); Феб — (греч. миф.) Аполлон, бог искусств; Хариты — (греч.
миф.) три сестры, дочери Зевса, богини изящества, дружбы и веселой
жизни; Пиериды — музы; Фортуна — (рим. миф.) богиня судьбы; Вакх —
(греч. и рим. миф.) бог виноделия, вина и веселья, друг музам. В его
честь устраивались «вакханалии», отличавшиеся необузданностью и
разгулом; Парки — (греч. миф.) богини судьбы, выпрядавшие нить
человеческой жизни. При обрыве нити человек умирал. Но хотелось бы
отметить, что при описании мира поэта Батюшков применяет старославянскую
лексику: Цевница — пастушья свирель, а в переносном смысле — поэзия
вообще;
Сретать — (старосл.) встречать. Отсюда «сретение» — встреча.
Все стихотворение построено на противопоставлении скромного положения и
образа жизни, избранного поэтом, «богатству с суетой», составляющим
основной жизненный интерес высоких общественных кругов: «развратных
счастливцев», «философов-ленивцев» с их «наемною душой», «придворных
друзей», «надутых князей». В самих этих выражениях чувствуется некая
ирония, достигнутая посредством оксюморона, который опять же
подчеркивает противоречие. А вот при описании жилища поэта автор
использует совсем иные лексические единицы. Не этим баловням судьбы, а
убогому калеке-воину поэт хотел бы дать приют в своей «смиренной хате»,
которая ему дороже дворцов, так как в этом доме его окружают необычные
вещи, люди, боги, создающие в нем уютную поэтическую атмосферу.
Лирический герой призывает гостей, которых в свою очередь можно
разделить на три круга. Первый круг – это божества: пенаты, лары, музы,
которые призываются с целью принести в жилище поэта гармонию, покой,
счастье. Второй круг представляют античные поэты, такие как Гораций,
Пиндар и др. А третий круг – это русские поэты: Карамзин, Дмитриев,
Жуковский, Вяземский и др. Таким образом, возникает картина любимых
поэтов автора. А жанр послания, в свою очередь, позволяет поэту
непосредственно обратиться к этим личностям, тем самым показать свое
отношение к ним.
Это стихотворение вольной рифмовки, т.е. в нем используется смешение
различных схем рифмовки (смежной, кольцевой, перекрестной) и нет
разделения на строфу. Пары, создаваемые смежными рифмами - это
нестрофические двустишия. Такой тип рифмовки еще раз подчеркивает
дисгармонию.
В структурном отношении стихотворение делится на пять неравных частей. В
первой части мы наблюдаем, как уже было отмечено выше, образ убогого,
но милого сердцу поэта жилища, с лишь тонким намеком на неприятие
роскоши. Во второй части наблюдается уже открытое противопоставление
мира поэта полной излишеств жизни богачей, образ которых представлен в
тусклых тонах («и бледны горделивцы»), а в печи поэта горит «яркий
огонь». Н.Фридман пишет: «Батюшков остро ощущал бесчеловечную природу
современного ему общественного устройства». Батюшков создает образ
простой пастушки, которая кажется герою милее и прекраснее благородных
дам. Явная оппозиционность, как пишет А.Н.Соколов, в отношении к
правящим кругам, отвращение к «придворным узам» отличает эпикурейскую
лирику Батюшкова от сглаживающей противоречия идиллической поэзии
сентименталистов. В третьей части снова возникает мир поэтический,
духовный мир поэта. В этой части наиболее очевидно переливание
мелодичного слога Батюшкова, что становится очевидным благодаря
богатству звуковой организации, которая достигается исключительно
фонологическими средствами, такими как, например, сочетания
фонематических повторов с контрастами: Сложи печалей бремя,
Жуковский добрый мой!
А вот в четвертой снова предстает противоречие страстей и сует светской
жизни и мирной души творца, которая описывается, как было сказано ранее,
особой лексикой (добрый, святой, мирный, беседовать, светлый, небесно,
упоенье, отрадная тишина и т.д.), а светский мир совсем иными словами
(волненье, суета, наемная, развратные, надутые, горделивцы), что,
впрочем, просматривается сквозь все стихотворение. Однако внутренний мир
поэта свободен от зла и противоречий, в нем царят любовь и дружба,
счастье и радость, осуществляется органическая преемственность и
непрерывность культуры:
Слетят на голос мирный
Беседовать со мной!..
И мертвые с живыми
Вступили в хор един!..
Далее мы видим намек на Г. Р. Державина, автора стихотворений «Лебедь», в
котором он вольно подражал Горацию, и «Соловей» — образцов интимной
лирики. Сравнение Державина с Пиндаром и Горацием заимствовано из
посвящения Державину трагедии В.А.Озерова «Эдип в Афинах». Озеров
называет Державина поэтом, который с пареньем Пиндара согласил философию
Горация, «коего стихотворство шумно, быстро и чудесно, как водопад
Суны». На реке Суне в Карелии находится водопад Кивач, воспетый
Державиным в оде «Водопад». Далее Батюшков упоминает пьесу Карамзина
«Афинская жизнь», в которой изображен греческий философ Платон и его
друг, трагик Агатон. «Колыбель славы», упомянутая автором, напоминает
нам о том, что в 1802 году Карамзин напечатал несколько статей по
русской истории. В статье «О любви к Отечеству и народной гордости» есть
такие слова: «Слава была колыбелью народа русского, а победа вестницею
бытия его». Далее под сильфом (и вот еще одна мифологема – дух воздуха
(герм. миф.)), имеется в виду И.Ф.Богданович, автор популярной в то
время поэмы «Душенька». Ю.А.Нелединский-Мелецкий, поэт карамзинского
круга, автор популярных песен, следующий, о ком расскажет нам Батюшков.
Автор в сравнении с Федром (латинский баснописец I века н. э.) и
Пильпайем (древний индийский баснописец Бидпай) говорит о И.И.Дмитриеве,
поэте и баснописце, ближайшем соратнике Карамзина, писавшем в «легком»,
горацианском роде. За этим следует обращение к И. И. Хемницеру, поэту,
автору басен и стихотворных сказок, сочетавшему дидактизм и
чувствительность, и И.А.Крылову. В последней, пятой, части Батюшков
обращается к главным адресатам стихотворения: к Жуковскому и Вяземскому.
Первому он советует «сложить печалей бремя», имея в виду трагически
сложившиеся отношения Жуковского с М.А.Протасовой, а упомянутый Аристипп
(«Аристиппов внук»), греческий философ-гедонист V—IV веков до н. э.,
считавший целью жизни разумное наслаждение, намекает нам на
П.А.Вяземского, названного так за прославление культа наслаждений. В
этой же части заходит речь о конечности мира («стрелою мчится время»):
Пока бежит за нами
Бог времени седой
И губит луг с цветами
Безжалостной косой,..
Образ бегущего седого бога навеян итальянским поэтом Ариосто. Автор
говорит о том, что все временно, что все умрет со смертью поэта. Но эта
проблема разрешается стремлением соединить христианское и античное
начала. Эмблема финала есть сочетание начал.
В заключении хотелось бы еще раз отметить, что раннее творчество
Батюшкова проникнуто чувствами радости жизни, оптимизма, любви. Он –
певец мира изящной античности. Его интересует внутренняя жизнь и
достоинство человека, влечет мир домашнего очага. Батюшков сталкивает
роскошь и бедность, доказывая, что интимный мир благороднее и
возвышеннее блестящей действительности, богатства и суеты, светских
сплетен и интриг. Главные ценности жизни, по Батюшкову, - это любовь и
творчество. Счастье поэта там, где вдохновение, а вдохновение там, где
покой и мир (образ мира – «Висит полузаржавый меч прадедов тупой»). В
своих «пенатах» он желает видеть только единомышленников и друзей —
Жуковского и Вяземского, тщательно ограждая мир «своей смиренной хаты»
от «зависти людской». Ранние стихи Батюшкова— образец художественного
мастерства, они отличаются безукоризненным языком, мелодичностью,
внутренней грацией. По словам Белинского, Батюшков дал русской поэзии
«красоту идеальной формы». Критик отмечает «пластицизм форм»,
«скульптурность», «упругость», «сладостную звукопись», «гармоничность
стиха». «Стих его часто не только слышим уху, но и видим глазу: хочется
ощупать извивы и складки его мраморной драпировки». Эти качества поэзии
Батюшкова позволили Пушкину воскликнуть: "Звуки италийские! Что за
чудотворец этот Батюшков!..."
|