В стихотворении «Размышления у парадного подъезда» H.A. Некрасов пишет о социальном расслоении общества. «Па­радный подъезд» в нем выступает как символ государства. К подъезду все время приходят просители, лишь по торжествен­ным дням приезжают самодовольные люди, имеющие званье.

К начальству допускают не всех просителей. В дверях стоит швейцар, который отгоняет оборванную чернь. H.A. Некрасов не случайно помещает в стихотворение развер­нутый портрет пилифимов: «загорелые лица и руки, Армячишка худой на плечах, По котомке на спинах согнутых, Крест на шее и кровь на ногах, В самодельные лапти обутых». Портрет наглядно показывает те условия, в которых живут просители: нищета и непосильный труд. На лицах мужиков застыло «выраженье надежды и муки». Они богобоязненны (носят кресты, крестятся на церковь). Швейцара, не пустивше­го их на порог, они с их насущными проблемами не осуждают, говоря «суди его бог!», а сами лишь безнадежно разводят ру­ками и уходят.

Описанию несчастных странников H.A. Некрасов проти­вопоставляет по принципу контраста портрет «владельца рос­кошных палат». В то время как убогие просители стоят у две­рей, сбив в кровь ноги от долгого пути к «парадному подъезду», тот, на кого они уповают», еще спит. И вообще он ведет праздный образ жизни, упиваясь лестью, волокитством, обжорством и игрой. H.A. Некрасов гневно восклицает: «Во­роти их, в тебе их спасение! Но счастливые глухи к добру...». Чиновнику жизнь кажется вечным праздником. В преклонные годы он будет наслаждаться небом Сицилии и показной офи­циальной славой, которая на деле обернется проклятьем от­чизны.

В финальной части произведения художественное про­странство заметно расширяется. Частный случай чиновничье­го произвола перерастает в масштабную картину народных страданий: «Назови мне такую обитель, Я такого угла не ви­дал, Где бы сеятель твой и хранитель, Где бы русский мужик не стонал?» — с такими словами обращается поэт к родной земле. Этот всеобщий народный стон перерастает в протяж­ную песню бурлаков на Волге. Волга в данном случае высту­пает как символ всей России. Образ народной скорби гипер­болизируется, разрастаясь до масштабов вселенской трагедии. Для этого H.A. Некрасов сравнивает его с половодьем. В сти­хотворении встречается выражение «аркадская идиллия». Ар­кадия — это область в Древней Греции. По преданию она бы­ла населена беззаботными пастухами и пастушками. H.A. Некрасову этот образ нужен был для того, чтобы под­черкнуть контраст между этой идиллией и тяжелым положе­нием народа в России.

В произведении много восклицаний и риторических во­просов, которые усиливают экспрессивное начало финала. H.A. Некрасов видит, как всеобщая скорбь подавляет духов­ность русского народа, и искренне беспокоится о его даль­нейшей судьбе: «Что же значит твой стон бесконечный? Ты проснешься ль, исполненный сил, Иль судеб повинуясь зако­ну, Все, что мог, ты уже совершил — Создал песню, подоб­ную стону, И духовно навеки почил?..».

Прототипами образа «владельца роскошных палат» стали министр государственных имуществ М.Н. Муравьев, которого впоследствии за зверства при подавлении восстания в Польше в 1863 году прозвали (Муравьев-Вешатель), и князь А.И. Чернышов, насаждавший при Николае 1 палочную дис­циплину в армии. Именно А.И. Чернышов доживал свою ста­рость в Италии. Стихотворение, написанное в 1850 году, сразу же подвергалось цензурному запрету. Впервые оно было опубликовано в 1860 году в газете «Колокол» в Лондоне. На родине поэта же оно к тому времени было широко известно в рукописных списках.