По словам И.Бродского, "поэзия есть прежде всего искусство ассоциаций, намёков, языковых и метафорических параллелей”.

В таком ключе разворачивается римская тема в сборнике О.Мандельштама "Камень”. Поэт как бы набрасывает, налагает контексты, которые сквозят друг сквозь друга; порождённые таким образом ассоциации открывают новые и новые смысловые глубины.

Мысль о единстве европейской культуры станет сквозной и определяющей в творческом сознании Мандельштама. Так появляется пластический образ Рима, ставший некоей всемирной тысячелетней твердыней, "началом начал”, колыбелью цивилизации. Но этот образ в поэтической системе координат Мандельштама носит амбивалентный характер — это точно найденный пластический свод сразу двух тем:

1) "Рим, сокровищница классического искусства, — воплощение темы вечно живой культуры”;
2) "Рим, столица одной из мировых религий, — носитель темы "родины духа, воплощённого в Церкви и архитектуре””.

Обе темы сплетаются и подчас носят элегический характер.

Так, стихотворение "С весёлым ржанием…” становится прощанием с Римом. Вечного нет и в Вечном городе.

"С весёлым ржанием пасутся табуны, // И римской ржавчиной окрасились долины”.

Пространство Вечного города разрастается, органично включая в себя мир природы. Появляются мотивы оскудения, упадка, которым охвачена тема Рима (ср.: "Рима ржавые ключи”). Но оксюморонный образ — "сухое золото классической весны” — начисто лишён традиционной элегической интонации по поводу быстротекущего времени, "прозрачная стремнина” которого свидетельствует о бренности бытия. Время — центральная категория поэтического мира Мандельштама ("Мне хочется следить за шумом и прорастанием времени”). Время в стихотворении "С весёлым ржанием…” не только течёт и уносит, оно ещё и катится "державным яблоком”.

Яблоко — образ-символ, который в контексте культуры порождает разрастающуюся ветвь ассоциаций:

Осень для Пушкина — пора наибольшего творческого расцвета, время гармонической завершённости и величавого покоя. Открытая реминисценция становится способом выражения всё того же "римского колорита”. Рим связан с идеей внутренней сосредоточенности, пика творчества и покоя, с идеей духовной свободы.

Но лирический герой в стихотворении выступает в роли Овидия, изгнанного из Рима. В резных очертаниях дубовых листьев угадывается профиль Цезаря (напоминающий ахматовский, отсюда эпитет: "сей профиль женственный с коварною горбинкой” — эта деталь даёт нам ещё одну ассоциативную линию, спроецированную на современную Мандельштаму действительность), а в названии месяца августа слышится намёк на императора Гая Октавия, ставшего его преемником. Но ведь Гай Октавий, названный Августом, и выслал Овидия в глухую провинцию Рима. Возникает противостояние, "архетипическая драма” (И.Бродский) — "поэт против империи”:

Овидий — Август;

Пушкин — Николай I.

Но Мандельштам делает попытку выстроить образ просветлённого и примирённого отношения к миру, почувствовать некую единую гармонию космоса (мира-"яблока”):

В этой формуле выведен закон повторяемости, обратимости времени: закат, осень, "яблоком” катящиеся годы, уносимые "прозрачной стремниной времени”, — всё возвращается к началу, и сквозь месяц август сейчас, в XX веке, улыбнётся Гай Октавий Август.