В стихотворении «Париж (Разговорчики с Эйфелевой башней)» отразились впечатления В.В. Маяковского от поезд­ки в Париж в ноябре 1922 г. Символично, что Париж воспри­нимается поэтом прежде всего как колыбель французской революции. В.В. Маяковский не акцентирует внимание на прелести старинных зданий и уникальности городских досто­примечательностей, как это делали многие известные писате­ли, посещавшие великолепную парижскую столицу.

Автора также не завораживает неотразимый шарм фран­цузских модниц, которых он брезгливо называет «франтихами и дурами». Духи и пудра тоже воспринимаются как атрибуты мещанской жизни.

Обилие шипящих согласных в самом начале произведения имитирует шорох автомобильных шин, шум шагов и другие типичные звуковые образы большого города.

Городской пейзаж у В.В. Маяковского чрезвычайно то­чен и поэтому узнаваем почти через столетие. Лирический герой поэта выходит на Площадь Согласия, или Place de la Concorde, как по-французски называет ее автор. Это одно из примечательных мест исторического центра Парижа, откуда открывается великолепный и запоминающийся вид на го­род. Лувр (резиденция французских монархов, а ныне — крупный художественный музей) находится совсем рядом, а вот знаменитая Эйфелева башня (символ технического и исторического прогресса, нового течения в жизни и искус­стве, залог дальнейших завоеваний человека) видна лишь вдалеке. Это мастерски подмечено В.В. Маяковским в сти­хотворении:

Я жду, пока,

подняв резную главку, домовьей слежкою умаяна, ко мне,

к большевику, на явку

выходит Эйфелева из тумана.

Фотографически точен модернистский пейзаж и самой Площади Согласия:

Вокруг меня - авто

фантастят танец,

из зверорыбьих морд

- еще с Людовиков

свистит вода,

фонтанясь.

В данном случае в произведении имеются в виду знаме­нитые фонтаны, расположенные в центре площади, вокруг которых дорожные ряды совершают круговое движение. На Площади Согласия пересекаются важнейшие городские ма­гистрали. И хотя в начале XX века автомобилей в Париже было поменьше, чем сейчас, это зрелище производило неиз­гладимое впечатление на человека из России, где машин бы­ло значительно меньше. Однако лирический герой чувствует одиночество в этом движущемся потоке людей и автомоби­лей. Он не видит вокруг себя душевной теплоты и потихонь­ку начинает общаться с обобщенным образом города, персо­нифицированным в образах зданий, метро, мостов, рельсов, призывая его к революционному мятежу.

К Эйфелевой башне герой обращается с предложением возглавить предстоящее восстание, стать единомышленником большевиков и даже обещает достать визу в СССР. В.В. Мая­ковский называет этот архитектурный памятник «образцом машинного гения» и в то же время наделяет его чертами оду­шевленного существа.

Фрагментарно, но чрезвычайно метко описывает поэт ху­дожественное своеобразие Эйфелевой башни: ее резную главку, мощное основание («четверку мощных лап, прибитых черте­жами Эйфеля»). Говоря о башне, В.В. Маяковский неоднократ­но подчеркивает, что она передает радиосигналы. Это еще один из поводов обратиться к ней с агитационными призывами. Лю­буясь Эйфелевой башней, В.В. Маяковский одновременно низ­вергает с пьедестала «Париж бульварных ротозеев», который должен скончаться, «в сплошной складбищась Лувр, в старье лесов Булонских и музеев».

В стихотворении имеется любопытная деталь: в нем упо­минаются аполлинеровские вирши (стихи). Г. Аполлинер (1880—1918) — известный французский поэт. В.В. Маяков­ский в данном стихотворении отчасти отталкивается от про­изведения «Зона», в котором Г. Аполлинер также обращается к Эйфелевой башне: «Пастушка, о башня Эффеля! Мосты в это утро блеют, как стадо овец» (Аполлинер Г. Стихи. Пер. М.П. Кудинова, М., 1967, с.23). Кроме того, Аполлинер, как и Маяковский, считается реформатором в поэтической сфе­ре. И того, и другого критики часто относят то к модерни­стам, то к реалистам. Мельком брошенная отсылка к Г. Аполлинеру многое говорит о самом В.В. Маяковском, о его начитанности и поэтических пристрастиях.