Трудность художественного чтения этого стихотворения заключается в том, что учащиеся часто читают жгучие слова стихотворения, не наполняя их своим чувством, своим отношением и необходимыми видениями конкретной действительности, скрытой за этими словами. Увлечение красотой самих слов, их сочетаний, а также звучностью стиха вызывает обыкновенно поток ложного пафоса.

Чтобы правильно прочесть это стихотворение, надо создать те конкретные обстоятельства, которые вызвали бы жгучее желание произнести эти полные любви, огня и ненависти слова Лермонтова.

Представьте себе, что вы только что получили письмо, в котором вам пишут о смерти любимого поэта, в письме сообщается также о том горе, которое переживают его друзья и почитатели, расхваливаются достоинства поэта. Но в письме проскальзывают нотки оправдания тех, кто допустил это убийство. Это первая часть, первое событие.

Вы прочли это письмо, и перед вами ярко встала картина убийства. Вы ошеломлены, вы удивлены, вы не хотите верить тому, что произошло. Окружающие с нетерпением ждут известий о том, что же так взволновало вас, и вот, наконец, вы произносите вслух: «Погиб поэт!» Совершилось непоправимое. Но как? Мало того, что он погиб, он пал, «оклеветанный молвой». «Невольник чести», — в этих скрыт глубочайший смысл трагедии всей жизни поэта, на протяжении которой он подвергался жестокой травле со стороны светской черни. О, эти люди знали, как вести игру наверняка! Они всячески стремились запачкать честное имя поэта. Они были уверены, что он не остановится перед тем, что- бы кровью смыть бесчестье со своего имени, и они не ошиблись.

Погиб поэт! — невольник чести —

Пал, оклеветанный молвой,

С свинцом в груди и жаждой мести,

Поникнув гордой головой!..

Не вынесла душа поэта

Позора мелочных обид,

Восстал он против мнений света

Один как прежде... и убит!

Что же это за «позор мелочных обид»? Вспомните жизнь поэта, те сплетни, которыми стремились враги очернить его имя, недоброжелательное отношение царя, оскорбительное для поэта назначение в чин камер-юнкера, постоянные насмешки. Поэт чувствовал себя одиноким в великосветских гостиных, где он обязан был бывать.

Пусть все эти картины встанут перед вашими глазами, когда вы будете читать слова: «Один как прежде... и убит!»

Вот вы произносите слово «убит». Вы повторяете его второй раз. «Убит!» Его уже нет и никогда больше не будет.

Убит!.. к чему теперь рыданья,

Пустых похвал ненужный хор,

И жалкий лепет оправданья?

Судьбы свершился приговор!

Перед вами встал весь ужас случившегося: «Судьбы свершился приговор!»

Так и в жизни, когда умирает близкий вам человек, вы не сразу оцениваете факт смерти. В первый момент вы отказываетесь понимать то, что произошло. Находясь в каком- то непонятном вам смятении, вы теряете остроту мысли, вы ищете помощи, но вот вы слышите страшное слово, оно доходит до сознания, и только теперь вы понимаете весь ужас случившегося.

Слово произнесено: «Судьбы свершился приговор!»

Мысль заработала в новом направлении. Кто виновник смерти поэта?

Автор срывает маску с тех, кто притворным сожалением хочет прикрыть радость по поводу случившегося. Осознание страшного факта и «жалкий лепет оправданья» вызвали гнев по адресу тех, кто так злобно гнал свободный дар по- эта, кто, увидев, что тяжело переживает клевету, направленную против него, старался потехи ради разжигать в нем это чувство, чтобы довести поэта до дуэли.

Не вы ль сперва так злобно гнали

Его свободный, смелый дар

и для потехи раздували

Чуть затаившийся пожар?

Что ж? веселитесь... — он мучений

Последних вынести не мог:

Угас, как светоч, дивный гений,

Унял торжественный венок.

Все последующие слова об убийце, который, смеясь, дерзко презирая язык и правы чужой земли, не мог даже понять, на кого он поднимает руку, говорят о Том, что фактическим убийцей был не этот чужеземец, что он был только орудием в руках других, настоящих убийц.

Его убийца хладнокровно

Навел удар... спасенья нет:

Пустое сердцё бьется ровно,

В руке не дрогнул пистолет.

И что за диво?.. издалека

Подобный сотням беглецов,

На ловлю счастья и чинов

Заброшен к нам по воле река;

Смеясь, он дерзко презирал

Земли чужой язык и нравы;

Не мог щадить он нашей славы;

Не мог понять в сей миг кровавый,

На что он руку поднимал!..

Здесь оканчивается вторая часть, состояние вновь меняется Последние слова: «На что он руку поднимал!..» — опять возвращают мысль к поэту:

И он убит — и взят могилой.

Невольно вспоминается сцена дуэли Ленского и Онегина.

Как тот певец, неведомый, но милый,

Добыча ревности глухой,

Воспетый им с такою чудной силой,

Сраженный, как и он, безжалостной рукой.

Это сравнение вызвало мысль о том, что ведь поэт так хорошо понимал людей, умел разбираться в их чувствах, так зачем же,

Зачем от мирных нет и дружбы простодушной

Вступил он в этот свет завистливый и душный

Для сердца вольного и пламенных страстей?

Необходимо обратить внимание на построение этого предложения. Определение <завистливый> относится к слову «свет», а определение «душный» к словам второй строчки «для сердца вольного и пламенных страстей». Свет, душный для сердца вольного и т. д.

Зачем он руку дал клеветникам ничтожным,

Зачем поверил он словам и ласкам ложным,

Он, с юных лет постигнувший людей?..

В этих словах звучит легкий укор поэту в том, что он поверил «ласкам ложным».

И прежний сняв венок — они венец терновый,

Увитый лаврами, надели на него:

Но иглы тайные сурово

Язвили славное чело;

Отравлены его последние мгновенья

Коварным шепотом насмешливых невежд,

И умер он—с напрасной жаждой мщенья,

С досадой тайною обманутых надежд.

и вот—                                               

                                                            Замолкли звуки чудных песен,

Не раздаваться им опять:

Приют певца угрюм и тесен, и на устах его печать. —

Здесь кончается третья часть.

Последняя, четвертая часть—это гневное обличение стоящих у трона палачей, гонителей свободы, гения и славы.

В этой части стихотворения необходимо обратить внимание на сложное синтаксическое построение предложений.

А вы, надменные потомки

Известной подлостью прославленных отцов,

Пятою рабскою поправшие обломки

Игрою счастия обиженных родов!

Вы, жадною толпой стоящие у трона,

Свободы, Гения и Славы палачи!

Автор бросает обвинение тем, кто <жадною толпой> пресмыкается у трона. Кто же эти палачи свободы, и славы?

Это бездарные потомки тех, кто прославился когда-то подлостью, низкопоклонством, тех, кто ради своей собственной карьеры не постеснялся уничтожить, затоптать всех, кто был обижен «игрою счастья». Это несомненный намек на Бенкендорфа и его приспешников, ближайших советников, наперсников царя, помогающих ему вешать, ссылать, заключать в тюрьмы тех, кто имел смелость поднимать свой голос в защиту угнетенного народа, в защиту свободы.

Таитесь вы под сению закона,

Пред вами суд и правда—все молчи!..

Но есть, есть божий суд, наперсники разврата!

Есть грозный судия: он ждет;

Он недоступен звону злата,

И мысли и дела он знает наперед.

Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:

Оно вам не поможет вновь,

И вы не смоете всей вашей черной кровью

Поэта праведную кровь!

Этот закон, «под сению», то есть под прикрытием которого таятся эти палачи, не есть закон справедливости и правды. Перед этим законом «суд и правда» молчат. Но

Лермонтов говорит о том, что есть судия и над царями, что рано или поздно и царям придется отвечать за свои дела, и тогда уж им не поможет ничто, они расплатятся своей черной кровью за пролитую праведную кровь поэта.

Только после того, как учащиеся глубоко проникнут в значение каждого слова стихотворения, когда они воссоздадут в своем видении все события стихотворения, когда они в своих пылких сердцах услышат отзвук тех страстных мыслей и чувств, которые волновали Лермонтова, а эти чувства. вызовут желание излить их в словах, они могут читать это замечательное стихотворение.

Необходимо обратить внимание на размер стиха.

В стихотворении четырехстопный ямб постепенно сменяется шестистопной строкой, которая затем опять переходит в четырехстопную, даже в одном четверостишии мы можем наблюдать различные по размеру строки:

И прежний сняв венок — они венец терновый (шесть стоп с наращением),

Увитый лаврами, надели на него: (шесть стон без нарушения)

Но иглы тайные сурово (четыре стопы с наращением) Язвили славное чело (четыре стопы без наращения). Вся эта смена размеров говорит с большой взволнованности, страстности, внутренней силе, смене темпо-ритмов, с которой должно читаться это стихотворение.