Эта "женская сущность" и в то же время значительность человеческой
личности с большой художественной выразительностью представлена в
стихотворении "Не любишь, не хочешь смотреть?" из триптиха "Смятение":
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
1913
Внимательное прочтение стихотворения, постановка логического
ударения, выбор интонации предстоящего чтения вслух – это первая и очень
важная ступень на пути к постижению содержания произведения. Это
стихотворение невозможно читать как жалобу разлюбленной женщины – в нем
чувствуется скрытая сила, энергия, воля, и читать его надо со скрытым,
сдержанным драматизмом. И. Северянин был неправ, назвав ахматовских
героинь "несчастными", на самом деле они гордые, "крылатые", как и сама
Ахматова – гордая и своенравная (см., например, воспоминания мемуаристов
о зачинателях акмеизма, утверждавших, что Н. Гумилев был деспотичен, О.
Мандельштам вспыльчив, а А. Ахматова своенравна).
Уже первая строка "Не любишь, не хочешь смотреть?", состоящая из
одних глаголов с отрицательной частицей "не", полна силы, экспрессии.
Здесь действие, выраженное глаголом, открывает строку (и стихотворение в
целом) и завершает ее, увеличивая вдвойне ее энергию. Усиливает
отрицание, а тем самым способствует созданию повышенного экспрессивного
фона двукратное повторение "не": "не любишь, не хочешь". В первой строке
стихотворения прорывается требовательность, возмущение героини. Это не
привычная женская жалоба, причитание, а изумление: как такое может
происходить со мной? И мы воспринимаем это удивление как правомерное,
потому что такой искренности и такой силы "смятению" не верить нельзя.
Вторая строка: "О, кaк ты красив, проклятый!" – говорит о
растерянности, смятении отвергнутой женщины, о ее подчиненности мужчине,
она сознает свою беспомощность, бессилие, изнеможение. Кстати, о "нем",
кроме того, что он "красив", мы ничего больше не узнаем из этого
стихотворения. И почему "он" "проклятый"? Ахматова редко прибегает к
экспрессивной лексике, обычно она очень строга и сдержанна в выражении
чувств, здесь же она отступает от собственной поэтической традиции. Для
чего? Очевидно, для того, чтобы передать силу переживания, силу любовной
страсти. Но, думается, не только для этого. Репрезентативной деталью
внешности "его" для героини стихотворения (и для нас) становится чисто
внешняя деталь – то, что герой "красив" (героиня же – "крылата", это
характеристика совершенно другого плана), после чего и следует слово
"проклятый". К тому же ударное "и" в слове "красив" придает ему
некоторую утонченность, изнеженность, манерность. Красота "его",
отмеченная экспрессивом "проклятый" (после которого поставлен еще и
восклицательный знак), приобретает "роковой" характер, оттенок
чрезмерности, искусственности, не достойной потрясающей искренности и
"подлинности" самой лирической героини стихотворения. Эта строка –
жесткий ответ (скрытая и, видимо, непроизвольная ирония) своенравной
лирической героини "ему", лишенному внутренней глубины и подлинной
оригинальности.
И далее следуют две строки, совершенно замечательные в этом
лирическом шедевре: "И я не могу взлететь, // А с детства была
крылатой". Такой силы "смятение" может переживать только "крылатая",
свободно парящая, гордая женщина. Своих крыльев, то есть свободы и
легкости (вспомним рассказ "Легкое дыхание" И. Бунина), она не ощущала
прежде, она почувствовала их только теперь – почувствовала их тяжесть,
беспомощность, невозможность (кратковременную!) ей служить. Только так
их и можно почувствовать... Слово "крылатый" находится в сильной позиции
(в конце строки), и ударным в нем является гласный звук [а], о котором
еще М.В. Ломоносов сказал, что он может способствовать "изображению
великолепия, великого пространства, глубины и величины, а также страха".
Женская рифма (то есть ударение на втором слоге от конца строки) в
строке "А с детства была крылатой" не создает ощущения резкости,
замкнутости, а наоборот – создает ощущение полета и открытости
пространства героини. Не случайно "крылатость" становится
репрезентативом Ахматовой (Ахматова!), и не случайно Ахматова
утверждала, что поэт, который не может выбрать себе псевдонима, не имеет
права называться поэтом.
Сраженность разлюбленной героини стихотворения, сосредоточенность ее
на своих переживаниях – утрате крылатости ослепляет ее, в ее глазах
"сливаются вещи и лица", утратившие свою индивидуальность.
В последних двух строках стихотворения пылает огненно-красный
"тюльпан", повторенный дважды и дважды в сильной позиции – на стыке: в
конце одной и затем в начале следующей строки. Вышеприведенное
утверждение М.В. Ломоносова о звуке [а] в полной мере относятся и к
ударному [а] в слове "тюльпан", придавая ему дополнительную силу,
"величие" переживания, соединенного со смятением (по Ломоносову –
"страхом"). Красный цвет является по своей символике двойственным: это и
цвет жизни, полноты ее проявления, но это и знак трагедии.
Непроизвольная сосредоточенность героини на тюльпане еще раз
подчеркивает ее сосредоточенность на своих чувствах, а не на предмете
своей любви, его внешности, глазах. Он того, надо думать, и не
заслуживает. Тюльпан в петлице у него, но тюльпан не может служить его
репрезентативом: для него это просто цветок, украшение. Символом
совершающейся драмы тюльпан становится в глазах лирической героини и
читателя.
Все стихотворение оставляет чувство свободы, "крылатости"
героини, а не ее слабости. И это не только "женские" стихи о любви, но
стихи о человеческой гордости и о любви вообще. Героиня этого
стихотворения Ахматовой – это женщина своевольная, своенравная,
свободная, как стихия. Ахматова, как известно, "научила женщин
говорить". Говорить о себе, о своих чувствах, о своей любви – "пятом
времени года".
|