Лирическое произведение и его анализ... Не погубит ли скальпель
хирурга-аналитика тот тонкий волшебный покров, то эмоциональное чудо,
которое возникает в душе читателя при соприкосновении с искусством
поэзии? Нередко перед учителем литературы возникает такой вопрос.
"Разъять музыку, как труп" и не позволить ей потерять при этой операции
живое очарование, удержать эмоциональный читательский накал или даже
повысить его - сложная задача. В одном из недавних выпусков
телевизионной передачи "Апокриф" пожилая учительница, говоря об этой
проблеме, сказала примерно следующее: "Только не лингвистический анализ!
Если вместо "Джоконды" вам преподнесут отдельно глазки, щечки, ручки,
какое художественное впечатление у вас останется?" Но работать с
современными школьниками так, будто за окном девятнадцатый, а не
двадцать первый век, будто научного подхода к изучению художественного
текста не существует, сегодня, без сомнения, нельзя. От учителя
требуется, на мой взгляд, почти невозможное: не теряя высоты
эмоционального тона, предельно осторожно и трепетно относясь к каждому
поэтическому звуку, "поверить алгеброй гармонию".
Эволюции поэзии Анны Ахматовой посвящается обычно целая система уроков в
XI классе. Анализ стихотворения "Приморский сонет" может быть
заключительной работой в процессе изучения творчества поэта. Глубина
содержания и отточенность формы позволяют именно этим шедевром поставить
точку в драматической истории творческой жизни Ахматовой.
Ахматова выбирает жанр сонета. Сонет - канонический жанр лирики, имеющий
твердую, веками заданную форму: 14 строк (два четверостишия, два
трехстишия). И в лирическом содержании сонета наблюдается то же
неукоснительное построение. Сонет - стихотворное рассуждение, в котором
мысль поэта развивается по известной логической схеме: тезис, антитезис,
синтез. Строгость и краткость формы сонета диктуют и тип речи, и
тематический круг. Значит, задача поэта - поделиться мыслями с
читателем. О чем рассуждает поэт?
" Здесь все меня переживет ..." - тема смерти заявлена с первой
строки стихотворения. Оно пишется человеком, прожившим долгую жизнь и
на пороге вечности познавшим ее истину и глубину. Ахматова для разговора
с читателем о жизни и смерти, о вечности и времени выбирает
классический четырехстопный ямб, "спокойный", размеренный ритм
поэтической речи, способствующий неторопливому и обстоятельному
разговору.
Первое четверостишие по закону жанра представляет собой тезис,
утверждение. И первой строкой поэт выдвигает его: жизнь коротка, конец
ее так близок, что все окружающее воспринимается лирической героиней как
некое потомство, остающееся на земле после нее. Но уже во второй строке
нарушается спокойное, плавное течение речи: " Все, даже ветхие скворешни ..." Первая ямбическая стопа утяжеляется, сильное ударение перемещается со второго слога на первый. Таким образом слово " все "
ритмически выделяется, сопровождается паузой. И это, конечно, не
случайно. Это слово несет особую смысловую нагрузку. Все - это мир в
широком смысле слова: от мелких деталей, предметов, примет времени и
даже символов его скоротечности (" ветхие скворешни ") до невидимого, глобального (" воздух "). Следовательно, поэтический разговор пойдет о временном и вечном, о жизни и смерти.
В первой строфе Ахматова создает определенный эмоциональный настрой:
возникает ощущение легкости, свежести, воздушности вследствие повтора
слова " воздух " в третьей строке: " И этот воздух, воздух вешний ..."
И звуковой рисунок строки наполняет ее весенним теплым дыханием.
Следующая строка уточняет, что это не просто воздух весны, но еще и
морской влажный ветер: " Морской свершивший перелет ". Ветер -
дыхание моря - наполняет стихотворение жизнью, весной, юностью и
творчеством. Именно с творческим настроем, поэтическим вдохновением
ассоциировалась у Ахматовой морская влага: "... я никогда не улетала и
не уползала из Поэзии, хотя неоднократно сильными ударами весел по
одеревеневшим и уцепившимся за борт лодки рукам приглашалась опуститься
на дно. Сознаюсь, что временами воздух вокруг меня терял влажность и
звукопроницаемость <...>, и вообще наступало удушье, которое
длилось годами" (дневниковая запись от 13 декабря 1959 г.) .
Вторая строфа сонета должна содержать антитезис и противопоставляться
первой. Что же противопоставляется? Первая строфа начинается со слова " здесь " - во второй встречаем антонимичное ему слово " нездешней ". Здесь - это мир, жизнь. Нездешнее
находится где-то за пределами этого мира, этой жизни, там, где все не
так, как здесь. Эта антитеза подчеркивается отрицаниями: И голос
вечности зовет
С неодолимостью нездешней...
Противопоставлены не только два мира, два "света" (тот и этот), но и
их приметы. В этом мире - временное, сиюминутное, преходящее (" ветхие скворешни "); в том понятие времени пропадает вовсе (" голос вечности ").
Но, несмотря на тематическое противопоставление двух строф, в их
эмоциональном звучании антитезы нет. Более того, ощущение легкости,
свежести, воздушности усиливается во второй строфе сонета. Обилие
гласных звуков и мягких согласных, несомненно, способствует созданию
такого эффекта: неодолимость, сиянье, льет, лёгкий . И
зрительная картина, рисуемая автором, помогает читателю чувствовать
именно так: цветовая гамма тоже легкая, светлая, ножная: "И над цветущею черешней / Сиянье легкий месяц льет ..." - а ведь разговор уже идет о смерти!
По закону сонета третья строфа - синтез. Здесь должны соединиться
тезис и антитезис, жизнь и смерть. И они соединяются, они связаны
дорогой. Образ дороги - сквозной в лирике Ахматовой, и несет он в разных
стихотворениях разную смысловую нагрузку. Чаще всего "дорога" у
Ахматовой - это традиционный жизненный путь:
Смерть стоит все равно у порога,
Ты гони ее или зови.
А за нею темнеет дорога,
По которой ползла я в крови...
("Ты напрасно мне под ноги мечешь...", 1958)
Но уже в тридцатые годы появляется дорога из жизни в смерть:
А надо мной спокойный и двурогий
Стоит свидетель... о, туда, туда,
По древней подкапризовой дороге,
Где лебеди и мертвая вода.
("Одни глядятся в ласковые взоры...", 1936)
Дорога - не страшное слово, это не обрыв, и ведет она в вечность, а не в пропасть:
И кажется такой нетрудной,
Белея в чаще изумрудной,
Дорога не скажу куда.
Почему наложено табу на слово "смерть"? Оно ни разу не произносится в
стихотворении. Вероятно, оно слишком мрачное, слишком темное, оно
лишнее в этой светлой картине. А может быть, Ахматова не хочет не только
произносить, но даже и подразумевать его, так как совсем иначе
представляет себе переход в небытие. Этот путь кажется (так как точно еще не известен) не катастрофой, а нетрудной (но
и не легкой!) дорогой. Но дорогой нереальной, неземной. Обратим
внимание на два крайних слова во второй строке. Она начинается и
заканчивается цветовыми обозначениями - " белея ", " изумрудной ".
Белая дорога ночью (при свете легкого месяца) нереальна в земном,
человеческом измерении. Это может быть только лунная дорожка (не по ней
ли шел булгаковский Понтий Пилат к своему вечному приюту?), но и она
должна потеряться, померкнуть в чаще. Но она видна, она ярко белеет,
потому что в том мире все не так. А изумрудная чаща? Это слишком яркий
цвет для реального леса, тем более чащи, тем более ночной. Наш лес ночью
темный. И на фонетическом уровне жили, и смерть, здесь и там - разные. В
этом мире, здесь - [О], [Э] (тема воздуха); в том, нездешнем - [У]: нетрудной, изумрудной, не скажу, куда (может быть, глубина?).
Таким образом, первая и вторая строфа, тезис и антитезис
переплетаются: вечность похожа на жизнь, но она другая: ярче, красивее,
фантастичнее. И последнее трехстишие сонета развивает это сопоставление.
"Там средь стволов еще светлее ", - опять несоответствие с
реальностью. Ночью в чаще среди деревьев светлее, чем вне ее! Но как
похоже на наш мир: стволы, луна, дорога... Так, значит, смерть -
отражение жизни, но еще светлее самой светлой земной картины.
И все похоже на аллею
У царскосельского пруда.
Сонет заканчивается упоминанием о Царском Селе, духовной родине Анны
Ахматовой, об истоках ее жизни. Рождение и смерть сошлись в одной
точке. Круг замкнулся.
Поэт говорит с читателем о сложнейших философских понятиях лаконичным
строгим языком. Вероятно, то, что открывает Ахматова читателю, настолько
значительно и глубоко, что не требует дополнительных "украшений".
Отсутствие их - тоже своего рода художественный прием, глубокое и мудрое
"не терпит суеты", "должно быть величаво", как библейский стих. И не
случайно, наверное, анафорическое "И" в пяти стихах этого сонета -
библейская тема тяготеет и к библейской форме.
Конечно, литературные и общекультурные ассоциации "Приморского сонета"
Ахматовой не ограничиваются Библией. Можно провести тысячи связей с
решением этой вечной темы в искусстве разных веков и разных национальных
культур. Но, возможно, наиболее оправдана будет параллель с современным
Ахматовой поэтом. Стихотворение Александра Блока "Ночь, улица, фонарь,
аптека" - тоже о смерти. В нем смерть - тоже отражение жизни. Но у
Ахматовой это отражение светло, у Блока - зловеще мрачно. У Ахматовой
вечность в светлой сияющей дали, у Блока - в ледяной воде грязного
петербургского канала. В обоих стихотворениях жизнь и смерть замыкаются в
круг. У Ахматовой этот круг чудесный, идеализированное, улучшенное
отражение жизни в смерти, у Блока - порочный круг, западня, ловушка
("Умрешь - начнешь опять сначала "). Так по-разному и в то же время созвучно решают два поэта одну тему.
"Приморский сонет" - позднее стихотворение Ахматовой, подведение итогов,
завершение поэтической биографии. В предисловии к мюнхенскому изданию
1968 г. Виктор Франк писал: "Устами большого поэта говорит правда.
Правда - всегда и везде редкость. Но в этом мире миража и обмана, в
котором. Ахматова прожила свою большую и трагическую жизнь, этот голос
правды звучал и звучит как трубный глас. В эпоху, когда свыше
навязывался притворный и приторный оптимизм, Ахматова говорила свое;
говорила о том, что важнее всего человеку - о смерти, о старости, об
одиночестве, о бездомности, о вдохновении, и говорила неповторимо
простым и мудрым языком". Поэт заканчивает свой творческий путь как
лирик-философ, говорящий с читателями о глобальном, о вечном. А
начинался когда-то этот путь с мира внутреннего, интимного, в котором
есть только "я" и "ты". Поэтическая дорога привела поэта от мира для
двоих к "голосу вечности". |