Во время беседы с М. М. Зощенко 20.VII – с.г. ему был поставлен ряд вопросов, ответ на которые дает представление о его настроениях и взглядах.
1. Каковы были причины первого выступления против вашей повести «Перед восходом солнца»?
Ответ: «…Мне было ясно дано понять, что дело здесь не только в повести. Имела место попытка „повалить" меня вообще, как писателя».
2. Кто был заинтересован в этом? Ваши литературные враги?
Ответ: «… Нет, тут речь могла идти о соответствующих настроениях „вверху". Дело в том, что многие мои произведения перепечатывались за границей. Зачастую эти перепечатки были недобросовестными. Под рассказами, написанными давно, ставились новые даты. Это было недобросовестно со стороны „перепечатчиков", но бороться с этим я не мог. А так как сейчас русского человека описывают иначе, чем описан он в моих рассказах, то это и вызвало желание „повалить" меня, так как вся моя писательская работа, а не только повесть „Перед восходом солнца", была осуждена „вверху". Потом в отношениях ко мне был поворот».
3. Как вы относитесь к статье Еголина, напечатанной в «Большевике»?
Ответ: «…Считаю ее нечестной, т. к. Еголин в отношении моей повести – до критических выступлений печати – держался другого взгляда. Юнович (ред. „Октября") может подтвердить это. Еголин одобрял повесть. Но когда ее начали ругать, Еголин струсил. Он боялся, что я „выдам" его, рассказав о его мнении на заседании президиума Союза Писателей, где меня ругали. Видя, что я в своей речи не „выдал" его, Еголин подошел ко мне после заседания и тихо сказал: „повесть хорошая"».
4. Говорили ли вы кому‑нибудь впоследствии о поведении Еголина?
Ответ: «Говорил Поликарпову».
5. Как отнесся к вашим словам Поликарпов?
Ответ: «Он необычайно заинтересовался моими словами, сказал, что у него есть и другие материалы, подтверждающие мои слова и свидетельствующие о том, что некоторые партийные руководящие работники проводят неправильную линию. Поликарпов потребовал, чтобы я написал об этом, подал заявление о поведении Еголина».
6. Зачем он потребовал от вас письменного заявления?
Ответ: «Он сказал, что перешлет его Щербакову».
7. Подали ли вы это заявление?
Ответ: «Нет, мне стало жаль Еголина».
8. Настаивал ли все‑таки Поликарпов на подаче заявления?
Ответ: «Он кричал на меня, требуя подать заявление, но я этого не сделал».
9. Как вы намерены держать себя в отношении Еголина?
Ответ: «Я напишу повесть, в которой расскажу всю историю своей повести „Перед восходом солнца". В этой повести я выведу Еголина – и выведу во всей неприглядности его поведения».
10. Узнает ли он себя в той повести?
– «Бесспорно узнает, так как я обо всем напишу откровенно».
11. Были ли еще примеры такой двурушнической оценки вашего произведения?
– «Были. В частности, могу назвать Шкловского – Булгарина нашей литературы – до „разгрома" повести он ее хвалил, а потом на заседании президиума союза ругал. Я его обличил во лжи, тут же на заседании».
12. Как оценивает вашу повесть Тихонов?
– «Он хвалил ее. Потом на заседании Президиума объяснил мне, что повесть „приказано" ругать, и ругал, но ругал не очень зло. Потом, когда стенограмма была напечатана в „Большевике", я удивился, увидев, что Тихонов меня так жестоко критикует. Я стал спрашивать его, чем вызвана эта „перемена фронта"? Тихонов стал „извиняться", сбивчиво объяснил, что от него „потребовали" усиления критики, „приказали" жестоко критиковать, – и он был вынужден критиковать, исполняя приказ, хотя с ним и не согласен».
13. Как вы расцениваете снятие ваших рассказов в «Ленинграде»?
– «Объясняется все тем, что в „Ленинграде" все делают с оглядкой на Москву, в данном случае на статью Еголина, не зная истинного отношения Москвы ко мне».
14. А какое к вам теперь отношение в Москве?
– «Хорошее. Об этом я сужу на основании слов Тихонова. Когда я его видел в Москве, Тихонов сказал, что я уже „вышел из штопора". Потом, в последний свой приезд, он снова сказал мне, что статья Еголина – пустяки, и отношение ко мне, независимо от этой статьи – наилучшее».
15. Речь шла об отношении писателей или об официальном отношении?
– «Тихонов намекал на отношение „верхов"».
16. Есть ли факты, подтверждающие слова Тихонова?
– «Да, есть. В последнее время ко мне обратились „Известия" с просьбой регулярно давать острый сатирический фельетон в моем старом плане. Ясно, что это согласовано с ЦК – иначе были бы не объяснимы ежедневные звонки с просьбой скорее дать фельетоны».
17. Какой материал вы им собираетесь дать?
– «Очень острый, в моей старой сатирической манере, бичующей наши недостатки. Один из этих фельетонов – острый рассказ о начинающем писателе и плохом редакторе, портящем произведение, – стало быть, – об искусстве и его задачах.
В рассказе этого начинающего писателя рассказывается о том, как погиб пароход, а редактор, боясь того, чтобы было сказано о гибели у нас парохода, правит рукопись и делает рассказ бессмысленным, заменяя повествование о гибели парохода рассказом о гибели лодки».
18. Пропустят ли такой фельетон?
– «В Ленинграде его не пропустили бы, так как не знают еще новых установок, проводящихся в Москве: зло бичевать наши недостатки».
19. Как вы оцениваете общее состояние нашей литературы?
– «Я считаю, что литература советская сейчас представляет жалкое зрелище. В литературе господствует шаблон, все пишется по шаблону. Поэтому плохо и скучно пишут даже способные писатели».
20. Как вы расцениваете партийное руководство литературой?
– «Руководить промышленностью и железнодорожным транспортом легче, чем искусством. Нет зачастую у руководителей глубокого понимания задач искусств».
21. Как вы думаете о судьбе писателей в революционные годы?
– «Поэты оказались менее стойкими, чем прозаики, среди поэтов много трагических смертей: Маяковский, Есенин, Цветаева – покончили самоубийством; Клюев, Мандельштам – умерли в ссылке, трагически погибли Хлебников, Блок (он выливал лекарство во время предсмертной болезни, так как ему не хотелось жить):из молодых – Корнилов, Васильев и др. тоже кончили трагически – не „сжились" с временем».
22. Считаете ли вы ясной теперь причину смерти Маяковского?
– «Она и дальше остается загадочной. Любопытно, что револьвер, из которого застрелился Маяковский, был ему подарен известным чекистом Аграновым».
23. Позволяет ли это предполагать, что провокационно было подготовлено самоубийство Маяковского?
– «Возможно. Во всяком случае, дело не в женщинах. Вероника Полонская, о которой было столько разных догадок, говорила мне, что с Маяковским интимно близка не была».
24. Чья судьба вам кажется трагичной, если доведется говорить о ныне живущих писателях?
– «Меня особенно волнует судьба Юрия Олеши, жившего в Ашхабаде. Он говорил, что его ждет гибель, – я был прав».
25. Как вы думаете о своей дальнейшей жизни?
– «Мне нужно переждать. Вскоре после войны литературная обстановка изменится, и все препятствия, поставленные мне, падут. Тогда я снова буду печататься. Пока же я ни в чем не изменюсь, буду стоять на своих позициях. Тем более потому, что читатель меня знает и любит. Недавно я выступал на одном военном вечере, вместе с Прокофьевым и Мирошниченко. Меня встретили овацией, оглушительной овацией.
Кроме того, следует учесть, что ругали не одного меня. Меня успокаивали, например, Леонов, Д. Бедный. Леонов говорил: „Все пройдет. Вот не печатали же меня 2 года, потом – сразу были прорваны шлюзы".
Бедный говорил: „Меня 4 года не печатали, потом все изменилось. Только вот жалко, что библиотеку мне пришлось распродать".
Что ж, только трудно будет с деньгами. Да у меня, впрочем, всегда было с ними трудно, тиражи у меня всегда ограничивали. Единственное, что облегчает – лимит».
26. Кроме «Известий» вы где‑нибудь еще предполагаете выступить в печати?
– «Мои рассказы приняты Голубевой в „Звезде". Она их послала в Москву, а из Москвы пока нет ответа. Впрочем, я думаю, что их не утвердят, так как Голубева их изуродовала правкой, ей хотелось привести их в такое состояние, чтобы их наверняка пропустили».
27. Считаете ли вы, что вами все было сделано для того, чтобы отстоять свою повесть «Перед восходом солнца»?
– «Я сделал все, но мне „не повезло". Мы с академиком Сперанским написали письмо товарищу Сталину, но это письмо было направлено в те дни, когда товарищ Сталин уезжал в Тегеран, и попало в руки к заменявшему товарища Сталина Щербакову. А Щербаков, понятно, распорядился иначе, чем распорядился бы товарищ Сталин».
28. Как вы расцениваете нынешнее руководство в Союзе писателей?
– «Странная вещь: на Фадеева раньше нападали многие, а теперь все в Москве изменилось: Фадеева Москва все‑таки любит, а Тихонова – нет, т. к. Фадеев – человек, любящий советскую литературу, а Тихонов – человек холодный, равнодушный.
Поликарпов – человек резкий и прямой, так видно из случая, когда он требовал от меня, чтобы я написал заявление о двурушничестве Еголина».
29. Как вы расцениваете общую политическую обстановку сегодня?
– «Вести с фронтов радуют. Заявление немецкого генерала Гоффмейстера показывает, что гибель Германии близка. Сталин все видел гениально. Потрясает его уверенность в самую трудную пору, в то время, когда почти все советские люди думали, что крах неизбежен, что гибель государства близка».
30. Предполагаете ли вы, что после войны изменится политическая обстановка в литературе?
– «Да. Литературе будет предложено злей и беспощадней писать о наших недостатках».
31. Предполагаете ли вы в ближайшее время съездить в Москву?
– «Нет».
Таковы основные вопросы, затрагивавшиеся во время беседы.
РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 460. Л. 10–16
Копия, машинопись
|
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
