В первых числах июля 1967 года фотохудожник Игорь Гневашев стал непосредственным свидетелем встречи Высоцкого и Марины Влади. Место встречи: коридор за кулисами Театра на Таганке. Время: после репетиции есенинского «Пугачева». Высоцкий независимо и спокойно шел навстречу, увидел Влади — и все, «мгновенно, с ходу... Увидел «колдунью», чуть опешил и, маскируя смущение, форсированным, дурашливо-театральным голосом воскликнул: «О, кого мы видим!..» Она остановилась: «Вы мне так понравились... А я о вас слышала во Франции... Говорят, вы здесь страшно популярны...». Потом всей кучей сидели в его гримерке, пили сухое вино, и он, конечно, взял в руки гитару...»

Сама Марина Владимировна лишь уточняла: «Я увидела его в «Пугачеве»... Он очень сильно играл... Ну, а после представления пошли все вместе обедать. Володя сел рядом, глаза — в мои глаза. А потом: «Знаете, я люблю вас, и вы будете моей женой». Подобное от многих я слышала не раз. И потому лишь улыбнулась... Мы смотрим друг на друга, как будто всегда были знакомы. Я знаю, что это - ты...»

Летопись дат и событий можно легко исправить и переписать. Так что же говорить о хрупкой хронике чувств, которая меняется в зависимости от капризов настроений и обстоятельств?

Абсолютно верно одно: в июле французская кинозвезда Марина Влади приехала в Москву на V международный кинофестиваль. В один из вечеров московский корреспондент газеты «Юманите» Макс Леон, который помогал Марине в странствиях по российской столице, сказал ей: «В Москве сегодня один театр — на Таганке, и в нем — Высоцкий». После спектакля Леон познакомил их, большой компанией они поехали в ресторан ВТО, а затем сидели у Макса на квартире, слушали, как поют Владимир Высоцкий, потом Золотухин, затем опять Высоцкий. Марина пыталась им подпевать.

«Мы подружились...», — стеснительно скажет она.

Спустя время любопытный Станислав Говорухин спрашивал ее:

— Скажи, что он тебе говорил в первый вечер?

Марина смеялась:

— Ты что, не знаешь своего друга? Он же такой наглец был. Сразу сказал: «Будешь моей женой!» Я только посмеялась...

Правда, потом, уже после смерти мужа, когда время несколько притупило горе и память, в интервью Би-Би-Си Марина Владимировна сказала, что поводом для знакомства был спектакль «Маяковский»: «В то время я плохо еще говорила по-русски и не могла ему сказать, как я считала, какой он гениальный актер и замечательный поэт... То есть, это не было такой, как говорится, кутфуа... Я думаю, что он был влюблен. Но больше в миф — «Марина Влади», чем в меня, женщину... А потом мы стали дружить, и так — потихоньку — влюбились. По-настоящему... Он был небольшого роста, такой серенький, блондин, немножко кругленький тогда был. То есть, он не был красавчиком, но он был жутко талантлив...»

Затем была попытка вновь повторить тот вечер, не слишком удачная. Зато Высоцкий, приобняв Марину в цыганском платке за плечи, пошел ее провожать. Мужики завидовали Владимиру. А женщины, шипя на них, тоже завидовали. Но Марине.

Он был человеком жеста. Это важно для женщины, которая любит сильных. Когда Владимир выходил на сцену и брал первую ноту, он такое делал с залом, что мурашки по спине бегали. Это Марина, видимо, очень хорошо поняла при первой же встрече.

В пресс-баре гостиницы «Россия» на прощальном банкете Марину в легком ситцевом платье кое-кто фазу не узнал: девочка, да и только. Первым спохватился искушенный в женских хитростях и искусстве перевоплощений маститый кинорежиссер Сергей Герасимов (тот самый, отчим друга юности Высоцкого Артура Макарова), только что ставший лауреатом фестиваля. Он был именинником, он галантно пригласил Влади на танец, шутил, она смеялась. Но потом она танцевала только с Высоцким. Его друзья во главе с вездесущим Левоном Кочаряном образовали вокруг них живое кольцо, не допуская никого из охочих плейбоев. Только потом она просила их: «Ребята, вы, пожалуйста, его уведите с собой, а то он будет ломиться в номер...»

Все казалось похожим на знакомую сказку со знакомыми героями — Иван-царевич, Василиса прекрасная... Былина.

В соавторы фантастического романа набивались многие. На роль «свахи» претендовала, к примеру, звезда №1 советского кино 60-х годов Татьяна Самойлова. Она утверждала, что Марина Влади в тот раз приехала в Москву при ее участии: «Мы познакомились на показе фильма «Летят журавли». И когда наши киношные бонзы предложили Марине посетить Москву, она сначала засомневалась, но мы ее убедили. Она приехала, познакомилась с Высоцким, и между ними вспыхнул роман...» Поэт Евгений Евтушенко искренно верил, что именно он был первым, кто ей рассказал о существовании Высоцкого: «У меня была идея, я рассказал ей историю Володи и сказал: «Марина, ну что тебе стоит, познакомься с ним». Директор театра на Таганке Николай Дупак всех уверял, что он, и только он устроил Высоцкому свидание с «Колдуньей»: «Познакомились-то Володя с Мариной после спектакля «Жизнь Галилея» в моем кабинете, а не в знаменитом любимовском...»

 А сколько было анонимных миротворцев! Да Бог с ними.

Продажная западная пресса, конечно, не могла обойти сенсацию стороной. По мнению авторов югославского журнала «Дуга» легендарное знакомство выглядело так «Чтобы до нее достичь и обнять ее, он залез на фасад отеля, где она жила. Перелезая с этажа на этаж, с балкона на балкон, с выступа на выступ, он добрался до ее комнаты, и когда возбужденная Марина отворила окно, он ей безо всякого прямо заявил: «Хочу на тебе жениться, хочу с тобой и быть твоим мужем». Но и Марина была с ним откровенна, резко сказала: «А я всего этого не хочу. Мне все это неинтересно. Я в тебя не влюблена. Нет смысла портить приятельские отношения, которые существуют между нами». Владимир исчез, и ночь он провел с друзьями. Он пил. Ему пришла в голову дурацкая идея: из-за любви к Марине поставить на карту свою жизнь, сыграть в «русскую рулетку». Вынув из кармана револьвер, он зарядил его двумя патронами и повернул вслепую барабан. Владимир нажал на курок. Револьвер не выстрелил...»

No comments. Но некоторые детали ночного разговора Марина Владимировна косвенно подтверждала. Когда Высоцкий заявил ей о своих притязаниях, она холодно ответила: «Прежде всего, я не свободна. Во-вторых, я этого не желаю...»

Дома ее ждали сыновья, новые дела, молодой любовник, наконец. Пора было возвращаться. Марина уехала, не дав Высоцкому и малейшего шанса на успешное продолжение знакомства. И легли на бумагу строки влюбленного поэта, страдающего от разлуки и безысходности:

В отчаянии Владимир попытался «от себя бежать, как от чахотки...». Без предупреждений и звонков внезапно (даже для себя) улетел на «край края земли» — в Магадан, где в местной газете без устали трудился друг-приятель Игорь Кохановский. Высоцкому казалось, что именно он сможет понять и поймет все его проблемы. «Проговорили мы всю ночь, — вспоминает Кохановский. — Тогда я узнал, что Володя влюбился в Марину Влади. Но я как-то не придал особого значения этой новости, так как родилась она, насколько я мог понять, во время... загула. А в такие периоды с Володей могло произойти все что угодно и прекращалось сразу же, как только прекращался и сам загул. Я подумал, что и на сей раз с этой новоявленной любовью будет то же самое...»

Ничего-то, оказывается, не понял Кохановский в своем друге. Поэт не понял поэта. Значит, один из них не поэт?

...В театре на утренней репетиции был переполох. Любимов спрашивает, где Высоцкий. Пауза.

— Зоя! Ассистенты! Здесь есть кто-нибудь? Кто-нибудь знает, где Высоцкий?

— Юрий Петрович, Высоцкий не может приехать на репетицию...

— Предупреждать надо, если он болен. Почему это — полная неизвестность? Почему я не знаю, где кто из артистов находится? Не звонят, не приходят. Кончать надо эту богадельню!

— Он не может прийти, потому что он... далеко, — мнется бедная Зоя.

— Как далеко?

— Он из Магадана звонил...

А взбешенный Высоцкий буквально силой поволок Гарика на магаданский почтамт: звоним Марине в Париж! Представляете себе телефонную линию Магадан — Париж? То-то. Но Высоцкому удалось обаять телефонистку, наговорив массу приятных вещей и комплиментов. Она все-таки связалась с Москвой. Там посмеялись и сказали, что дадут Париж, только если разговор закажет сам Ален Делон, в крайнем случае, Жан Марэ. Ни на того, ни на другою Высоцкий явно не тянул. «Володя был с хорошего похмелья, — вспоминал Кохановский. — Это было заметно даже непосвященному происходящее накануне. К тому же он был небрит — с утра не мог заставить себя побриться... Володя как-то быстро успокоился и стал рассказывать, какой Марина в Москве произвела фурор... и как за ней увивались и Женя Евтушенко, и Вася Аксенов, и еще — какой-то режиссер с «Мосфильма», и как она всем этим знаменитости предпочла его... «Нет, еще ничего не было. Но, кажется, будет...»

Потом он упросил Игоря позвонить «Люсечке» и сказать, что ту него и с ним все в порядке. Кохановский просьбу исполнил. Люся отвечала устало и как-то обреченно, сказав, что уже разучилось волноваться. Но все же напомнила, что Володю послезавтра ждут съемки в Одессе. На следующий день Кохановский усадил Высоцкого в самолет, вручил стюардессе коньяк и попросил давать его уставшему артисту только в крайних случаях и очень маленькими дозами...

В Одессе «уставшего» артиста действительно ждала съемочная группа Евгения Карелова. Но и там он думал только о Марине. Но, Может, это помогало входить в образ? Был суров, малоразговорчив, Шподим. А потому шокировал Инну Кочарян, обратившись к ней на пляже: «Иннуля, надо поговорить... Слушай, у меня роман с Мартой Влади...» Когда об этом узнали в съемочной группе, все просто умирали от хохота. «У него роман с Мариной Влади. Это какая Марина Влади? Подпольная кличка «Как ее зовут?». Никто не поверил».»

Вечером он заставил себя сесть за письмо Люсе, которая укатила отдыхать в Юрмалу: «Люсечка, любимая моя, Люсечка!.. Я, правда, забыл, что такое — отдыхать. И, наверное, это прекрасно... Сейчас у меня всю дорогу день-два съемок, а потом перерыв, потом опять день, а потом опять перерыв, а вот когда перерыв — я изнываю, мотаюсь от гостиницы до студии, от Золотухина и Говорухина и злюсь, что время уходит, а я не работаю, ничего не пишу и скучаю по тебе... А тут я продал новую песню в Одессу, на киностудию. Песню писал просто так, но режиссер услышал, обалдел, записал — и сел переписывать сценарий, который называется «Прокурор дает показания», а песня — про подводную лодку... А у Вити Турова... успел я чуть-чуть сняться, теперь должен лететь в Минск на 2 дня спеть... После чего поеду в Измаил и заставлю что- нибудь снять, чтобы было легче потом...»

«Мне кажется, что я магнит...» — в Измаиле новая картина. Опять времена гражданской войны. Но, по иронии судьбы, теперь большевик-подпольщик Бродский уже белый офицер Брусенцов. Как там по роли он говорит своей визави: «Все с ума посходили! И вы тоже сумасшедшая. Ты покойник лежит, вам бы плакать, молиться, а вы про «белое дело» рассуждаете... Ну что ж, давайте про «белое дело»...», так вроде бы?..

Роль поручика хороша. Это, конечно, не Софрон, не бригадир Маркин или Андрей, как там его, Пчелка. Но и не аристократ-белогвардеец Говоруха-Отрок из «Сорок первого». Тут характер помощнее, независимый, настоящий «кирпич», как Любимов в таких случаях говорит.

Но за Брусенцова пришлось побороться. Утверждение проходило трудно. Высоцкий даже не ожидал такого упорства от режис- сера-постановщика Евгения Карелова. Гуревич, начальник актерского отдела «Мосфильма» оказался настоящей сукой (хорошего человека Адольфом не назовут), кричал, что дойдет до директора студии, Карелов отвечал, что он тоже дойдет. Этот фашист стал грозить именами руководителей Госкино, Евгений Ефимович предложил для экономии времени ходить по начальству вместе. Мотив у Гуревича был один, объяснял Владимир жене, мое старое: питье и «Стряпуха», и Кеосаян.

Все решилось просто. Карелов набрался нахальства, поехал на дачу к больному мастеру Михаилу Ильичу Ромму, привез его на студию, показал отснятые пробы, и старик заявил, что Высоцкий его убеждает. «После чего, — победоносно завершал письмо Высоцкий, — Гуревич мог пойти уже только в жопу, куда он и отправился незамедлительно... Я целую тебя, Люсик, и люблю, хоть это и нахально с моей стороны».

Один из авторов сценария Валерий Фрид рассказывал, что после кинопроб все поняли, «что именно таким... и должен быть Брусенцов... Невысокий, кряжистый и какой-то «непородистый». Зато в каждом движении — характер, яростный темперамент, а в глазах — тоска и ум. В зале был и Высоцкий, сидел слегка смущенный, застенчиво улыбался и, по-моему, не очень верил в то, что роль отдадут ему. Карелов пробовал и Олега Янковского, но получилось совсем неинтересно. Олег играл на пробе всех поручиков, которых видел до этого в кино».

 В фильме рушилась старая Россия, вера, идеи, и на этом все- |енском катастрофическом фоне казалась незначительной пес- |$щкой гибель любви двух человек. Волей случая и режиссера в трагедийно-любовном дуэте судьба свела Владимира Высоцкого и Ию Саввину. Поначалу в представлении Ии актер Высоцкий совершенно не смыкался с поэтом Высоцким. До самого первого съемочного дня. А потом, «когда он спел, я в ту же минуту влюбилась в его песни. Ну, абсолютно. Вся целиком, без остатка... И я, что называется «с открытой варежкой», спросила: «Володя! А кто это все сочиняет?» Он посмотрел недоуменно, и вся группа с явным подозрением, что я немножко не в себе. И только поняв по моему лицу, что я не издеваюсь, а действительно — темнота непробудная в Этом плане, он спокойно сказал: «Моя жена. Все песни мне сочиняет моя жена».

Вениамин Смехов как-то сказал, что когда Высоцкий увлекался человеком, которого он избирал себе в друзья, этот человек автоматически становился Ротшильдом, даже не ожидая того. Высоцкий знал, что Смехов не любил кино, очень возмущался этим и буквально силой вытащил его на съемки. Сказал, что у Карелова есть роль барона какого-то. Мы сделаем из нее большую роль, ты — вылитый барон...

«Это — прекрасный порыв, — говорил «барон», — за который я очень благодарен этому человеку, порыв мужской дружбы — он меня вытащил из Москвы, из-под каблука супружеского, и я полетел на Дунай, в Измаил... «Да кому я там нужен?» — «Ну, поехали, я тебе говорю, тебя там ждут!» Мы подъехали, а там массовые сцены, где все идут по Сивашу... Евгений Карелов узнал, что приехал Высоцкий... Володя что-то суетится, кому-то подмигивает, я ничего не понимаю, иду в полной темноте, под какие-то всполохи света прожекторов, там подготовка к съемке: «Подготовиться ко второму дублю!»... Потом вдруг: «Внимание! В честь прибывших артистов театра на Таганке...» — и запускают наши имена — «салют!»... Действительно, салют! Володя смотрит на меня- «Видал, а?!» На следующий день была какая-то съемка... У него роль главная, ему о себе заботиться надо, а он все время ко мне: «Ну, как себя чувствуешь? Нормально? Давай! Ты текст, главное, знаешь?» — «Да там и текста- то никакого нет». — «Давай-давай!»... «О, усы! Шикарные усы! Типичный барон! Все, делаем!»... — сняли! Вместе улетаем. Я говорю- «Черт, так Одессу и не посмотрел».

Ровно через неделю вызов: «Ваше прибытие необходимо!».. Звонит Володя - у тебя есть два дня, я точно знаю по репертуару, прилетай, потому что усы не подходят, в усах ты какой-то генацвале... надо тебя обкорнать...» Я прилетел в Одессу, он стоит, улыбается, говорит, что в Измаил не надо лететь по погодным условиям, прилетишь через неделю. Два дня у тебя свободных, поедем по Одессе... И он подарил мне Одессу., причем сделал это так, как это мог сделать такой человек, очень просто и необыкновенно»

А в качестве «свадебного» подарка новобрачному, повенчанному с кино, стали бесхитростные, добрые стихи:

Через несколько лет кинорежиссеры Алов и Наумов, рискнувшие экранизировать «Бег» Михаила Булгакова, решили, что на роль белого генерала Хлудова больше других подходит Владимир Высоцкий. Хватит, дескать, ему играть поручиков Брусенцовых, перерос, пора лампасы примерять. Но, оказалось, не все так считали.

***

Высоцкий защищал есенинского «Пугачева» от собратьев-поэтов, а Любимов как постановщик зрелищ чувствовал безусловную правоту великого режиссера Мейерхольда, в свое время предлагавшего автору дописать поэму. За помощью Юрий Петрович обратился к соседу Николаю Эрдману. Старый сказочник предложил Писать оригинальные интермедии. Высоцкий же сочинит частушки-куплеты для трех рассейских забулдыг-комментаторов происходящего:

А перед тем между «господами сочинителями» состоялся не жнее примечательный диалог.

— Николай Робертович, а вы пишете что-нибудь сейчас — сценарий, пьесу или прозу?

— А вы, Володя?

— Я пишу. Только на магнитофоны.

— А я, Володя, — на века...

— Да и я, в общем-то, Николай Робертович, тоже кошусь на эти века.

— Коситесь, Володя, коситесь, у вас получается.

Эрдман писал свои сценки, внимательно проштудировав сочинения просвещенной императрицы. В том числе о потемкинских деревнях. Согнали народ на смотр перед встречей с Екатериной. ГЬнерал придирчиво осмотрел «массовку», нахмурился:

— У вас что, другого народа нет?

— Есть, Ваше превосходительство, счас сделаем, — взяли под козырек уездные наместники. И нахлобучили на народные головы патрицианские венки: готово!..

Любимов хохотал и говорил, что это напоминает ему кадры послевоенного фильма «Кубанские казаки», в котором он имел честь сниматься. Герои картины тоже были сытыми и счастливыми.

На самом деле интермедии исполняли роль подсадной утки, которая должна была спровоцировать справедливый гнев начальства и требование «Немедленно убрать!». Художники в таких случаях обрекали на заклание невинную собачку, нарисованную специально в углу картины, чтобы, исполняя высочайшую волю, спешно ее заретушировать, «дабы общий вид не портила».

17 октября состоялось расширенное заседание художественного совета. «За» голосовали обеими руками. И историки, и искусствовед, и поэты. Особо выделяли монолог Хлопуши. «Это самое сильное место в спектакле, — говорил поэт Степан Щипачев. — Актер Высоцкий доносит его блестяще...» Драматург Эдвард Радзин- ский вторил ему срывающимся тенорком: «Все, что я видел в этом спектакле, это меня потрясает. Актеров, которые работали на этом помосте, я видел раньше и знал, что они прекрасные, блестящие актеры, но в этом спектакле они меня потрясли, особенно Высоцкий, и все, что я мог бы сказать ему хорошего, я ему говорю...»

Монолог Хлопуши для Высоцкого был особенно важен: «Есенин больше всего из своих стихов любил этот монолог... беглого каторжника... Горький рассказывал, что он видел, как Есенин читал этот монолог, и что он до такой степени входил в образ, что себе ногтями пробивал ладони до крови...»

В Хлопуше, по мнению его товарищей по театру, совпало все. Все, чем наградила его природа: талант, широта натуры, яростный темперамент. На прогоне, вспоминал давний приятель Александр Сабинин, Володя рвался вперед, рвался из этих цепей, а в конце зала стоял Любимов... И Володя хрипел, рычал:

Володя делал ударение — этого! человека — и делал жест в сторону Любимова! Это был момент истины — два больших таланта соединились воедино! Потом актеры спустились со сцены, Юрий Петрович подошел сделать замечания... Затем взял Володю за загривок, привлек к себе и поцеловал...

Но была и иная инстанция, устрашающая «госприемка». Появился приказ управления культуры о прекращении репетиций «Пугачева». Главный удар пришелся как раз по интермедиям. Их потребовали вымарать. Вечный игрок на бегах, называвший себя «долгоиграющим проигрывателем», Николай Эрдман благородно сказал: «Юра, спектакль получился, и Бог с ними, с интермедиями!» «Закрасили собачку». Из театра пошла челобитная в ЦК КПСС с просьбой положительно решить судьбу спектакля, многозначительно указывая на то, что спектакль поставлен «к 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции». Снизошли.

Театр не остался в долгу и принял повышенные социалистические обязательства на 1968 год:

1. Провести основную работу по созданию литературного материала к спектаклю, посвященному 100-летию со дня рождения В.И.Ленина.

2. Выпустить новые спектакли «Живой» Можаева, «Тартюф» Мольера, «Хроники» Шекспира» на высоком идейно-художественном уровне.

3. Завершить работу с авторами над пьесами по договорам: с Г. Владимовым, Д. Самойловым и А. Вознесенским.

4. Продолжать улучшать и совершенствовать идейно-воспитательную работу в коллективе театра.

5. Строго следить за тем, чтобы спектакли текущего репертуара сохраняли премьерный вид, шли на высоком художественном уровне.

6. Обеспечить переход театра на 5-дневную рабочую неделю.

7. Продолжать эксперимент по внедрению цветомузыки.

8. Бережно относиться к материальным ценностям.

9. Сократить статью расходов «Эксплуатационные расходы» по содержанию здания театра за счет улучшения работы обслуживающего персонала, бережливого отношения к хозяйственному инвентарю.

10. Наладить работу театрального буфета.

11. Соблюдать в театре чистоту.

12. Экономно и бережно расходовать электроэнергию.

13. Экономно расходовать деньги на рекламу.

А Высоцкий помнил свои личные обязательства. После знакомства с Мариной он в запале сказал себе и друзьям: «Я не буду Высоцким, если на ней не женюсь!»

Сумасшедшая влюбленность превращала его в несмышленыша, толкала на дурацкие, отчаянные поступки. В Одессе он обратился к своей партнерше по «Интервенции» Ольге Аросевой с совершенно неожиданными вопросами и просьбой:

— Оля, а вы когда летите в свои Карпаты?

(Она в то лето параллельно с «Интервенцией» снималась в «Трембите» и постоянно моталась из Одессы в Западную Украину.)

— Завтра, если ничто не помешает, а что?

— А не прихватите ли с собой письмецо?

— Прихвачу, конечно. А кому, куда, из рук в руки, что ли?

— Ну, из рук в руки у вас вряд ли получится... Понимаете, Оля, письмо в Париж, — окончательно смутился Высоцкий. — Марине Влади.

— Влади?! Так у вас правда это серьезно, что ли?

— У меня — да. Так прихватите письмо, Оля?

— А что я там с ним буду делать?

— Из Одессы я, честно говоря, отправлять побаиваюсь. Мало ли что... Знающие люди не советуют. А там, в Карпатах, все-таки граница рядом... Может, проще?

— Ой, чудак же вы, Володя! Гуцулы, по-вашему, письма через границу перебрасывают без почты?.. Возьму, конечно. Стану для вас почтовым голубем... Наивный вы человек. Это на вас, наверное, Бродский плохо действует — тому ведь всюду контрразведка мерещилась...

Сплетни по поводу Влади и мужа Людмила Абрамова комментировала лаконично, сдержанно и сухо: «Любвеобилен...»

В январе 1968 года съемки «Интервенции» закончились. Белые потерпели поражение. Наши победили, радовались в киногруппе, не подозревая, насколько проиграли они и что очень скоро всем будет не до шуток

Композитор Сергей Слонимский, работавший в картине, рассказывал, что «запрещали «Интервенцию» с треском. За то, что смешно, слишком веселятся. Революция изображена как фарс. Большевика с фамилией Бродский играет Высоцкий. Какая-то тройная дуля показана. Какой же это большевик, когда мы знаем, что это поэт-диссидент? И почему Высоцкий его играет? И почему все происходит в Одессе? И почему он веселый остряк, а не унылый партиец? А это был мюзикл, который задумал Полока по принципу «Шербургских зонтиков».

По мнению режиссера, выйди «Интервенция» своевременно, кинематографическая судьба Высоцкого сложилась бы совсем по-другому. Когда спустя 20 лет картину в конце концов «сняли с полки», многие были разочарованы: а из-за чего, собственно, весь сыр-бор? Какая тут была крамола? Ну, скоморошничали, ерничали, и что? С другой стороны, возникли вопросы к режиссеру, который в течение двух десятилетий без устали уверял всех, что «Интервенция» была прорывом, новаторством в отечественном кинематографе, Правда? Если это так, то почему же фильм успел так безнадежно состариться и стать малоинтересным, а песни Высоцкого, написанные для него, слушают и поныне?

«Эстетику фильма растащили, — пытался оправдаться Геннадий Полока, — разворовали все ходы...» Пусть будет так.