Но наступил декабрь 1825 года, а за ним и новое царствование. За несколько дней до восстания декабристов камер-юнкер Тютчев, находившийся в это время в отпуске, из Москвы прибыл в Петербург. (Отпуск был дан сроком на четыре месяца, но не отличавшийся дисциплинированностью чиновник только через восемь месяцев вернулся в Мюнхен.) Ни он, ни его старший брат не были членами тайного общества, однако их имена были упомянуты в доносе, который юнкер Артиллерийского училища Ипполит Завалишин 26 апреля 1826 года направил на имя императора Николая I. В дополняющей донос «Записке» от 25 июня доносчик утверждал, что братьям Тютчевым были известны замыслы декабристов, то есть формально их можно было привлечь к следствию за недонесение на злоумышленников. Следователи обратились за разъяснениями к находившемуся под следствием лейтенанту Дмитрию Завалишину, старшему брату доносчика. Лейтенант флота дал благоприятный отзыв о молодом дипломате: «Он совершенно немецкий Придворный, любящий этикет и в полном смысле слова Аристократ. <…> Я одно смело могу подтвердить, что Федор Тютчев был весьма привязан к покойному Императору».

К счастью для братьев Тютчевых, донос был подан слишком поздно: в это время следствие уже подходило к концу, и следователи, выполняя высочайшую волю, сознательно не хотели без особой нужды увеличивать число подозреваемых. Если бы юнкер Завалишин подал свой донос тремя месяцами ранее, то Тютчевым скорее всего не удалось бы избежать ареста. Однако братья не только не были арестованы, но над ними даже не был учрежден «бдительный надзор», и донос никак не сказался на их судьбе.

В августе 1826 года, после того как русская миссия в Мюнхене получит приговор по делу декабристов и другие материалы судебного процесса, возвратившийся к своему месту дипломат напишет, но так и не опубликует при своей жизни стихотворение «14 декабря 1825».

Написаны сотни томов о том, как при Николае I резко изменилась общественная атмосфера, но все они меркнут на фоне трех пушкинских строк из стихотворения «Друзьям»:

В это время Тютчев продолжал служить в спокойном Мюнхене, который постепенно превращался в заштатную европейскую столицу. И русская миссия в Баварии, и сам Тютчев волею судеб оказались в стороне и от двух войн, персидской и турецкой, и от надежд начала николаевского царствования, и от каких-либо значимых для Империи трудов.

Кажется, что именно это и помешало Николаю I своевременно обратить внимание на молодого дипломата и дать ход представлениям его начальников: Тютчев продолжал переписывать в Мюнхене чужие депеши и был в стороне от большой политики. Но это всего лишь иллюзия. В книгах о царствовании Николая I очень мало сказано о тех изменениях, которые произошли в механизме бюрократического аппарата и были обусловлены нежеланием императора пускать молодежь во власть. Представления молодых чиновников к очередным чинам месяцами лежали без движения: прохождение документов по инстанциям намеренно затягивалось.