Посланник князь Григорий Гагарин знал, как следует поступать в подобных обстоятельствах. Он на собственном опыте изведал, во что обходится любовь дипломатам. В молодые годы князь подавал блестящие надежды: в 28 лет был пожалован чином статского советника и в октябре 1811 года стал статс-секретарем Государственного совета. В это время князь Гагарин работал непосредственно с государем Александром I, и даже придворные дамы знали, что официальный министр иностранных дел канцлер граф Николай Петрович Румянцев «занимал свою должность только для виду». Князь мог стать естественным преемником министра. Отечественная война 1812 года положила конец блистательной карьере. Гагарин сформировал на свой счет целый полк, однако уклонился от чести быть при особе императора во время боевых действий, и именно граф Нессельроде занял его место при государе. Александр I покинул Петербург и отправился к армии — князь Гагарин под предлогом болезни остался в столице. Взаимная страсть связала его с Марией Антоновной Нарышкиной, официальной любовницей императора Александра I, матерью его дочери Софьи. Об этом стало известно царю. Князь был вынужден покинуть службу: вышел в отставку и отправился «для поправления здоровья» за границу. Хотя через несколько лет он и смог вернуться на дипломатическое поприще, однако в итоге сделал весьма заурядную карьеру.

Тяжелобольной посланник, которому оставалось жить менее года, сделал всё возможное для того, чтобы его подчиненный был выведен из-под удара и не поплатился отставкой. 18 июля 1836 года баронесса Эрнестина фон Дёрнберг покинула Мюнхен, вклеив на память о дне разлуки с возлюбленным засушенный цветок в свой альбом-гербарий. Федор Иванович был вынужден вспомнить о своих служебных обязанностях и в течение почти двух месяцев «на время отсутствия посланника исправлял с успехом должность поверенного в делах», за что и был поощрен. 18 июля 1836 года Тютчеву «в вознаграждение ревностной службы» была выдана в уплату долгов тысяча голландских червонцев, и тогда же он был пожалован чином надворного советника со старшинством с 31 декабря 1835 года, то есть со дня получения придворного звания камергера. В июле 1836 года Тютчев провел две недели в Вене, а осенью посланник отчитался за его курьерскую дачу в 680 гульденов для поездки в столицу Австрийской империи и обратно.

Жизнь постепенно налаживалась, однако оставаться далее в Мюнхене ни он, ни Элеонора более не могли. Они понимали, что в этом городе у них нет будущего. Роман камергера Тютчева и баронессы Эрнестины фон Дёрнберг не был тайной для современников. О нем знали как в Мюнхене, так и в Петербурге. Приехавший в столицу племянник посланника и младший сослуживец Федора Ивановича по дипломатической миссии в Баварии, князь Иван Сергеевич Гагарин не только передал тютчевские стихи в «Современник», но и дал друзьям поэта необходимые биографические комментарии. 17 декабря 1836 года Александр Иванович Тургенев, сам безнадежно влюбленный в Эрнестину, зафиксировал в дневнике очередную сплетню: «Князь Гагарин сказал мне о вдовушке с брюшком от Тютчева».

Вице-канцлер граф Нессельроде оставил дипломата на службе, но не внял просьбе князя Гагарина и не извлек Тютчева из Мюнхена. Найти подходящую вакансию было не так-то просто. Для этого требовалось время. Тогда младший секретарь стал хлопотать об отпуске, чтобы провести с семьей зиму в Москве, и получил разрешение покинуть свой пост сроком на четыре месяца. В Россию он намеревался отправить Элеонору с детьми одну, а сам хотел в очередной раз получить курьерскую дачу и навестить в Варшаве брата Николая. На сей раз разлука с мужем и тяготы предстоящего путешествия менее всего беспокоили эту хрупкую женщину. Ее откровенное письмо, адресованное матери Федора Ивановича, не нуждается в комментариях и как нельзя лучше характеризует нашего героя.

«Я предпочитаю путешествовать с тремя грудными младенцами, нежели с одним Теодором. Таковы наши планы. Самое большое затруднение — это, как всегда, деньги. Я экономлю целый год всеми возможными средствами, чтобы отложить необходимую сумму… <…>

<…> …клянусь вам, любезная маменька, Теодору крайне необходимо прервать то существование, которое он здесь ведет, — и если для себя я этого хочу, то для него я этого требую, — в полной перемене обстановки я вижу единственный для нас шанс на спасение. Если б вы видели, любезная маменька, каким он стал за год, — подавленный, удрученный, больной, опутанный множеством неприятных и тягостных для него отношений, освободиться от которых он неспособен в силу уж не знаю какого душевного бессилия, — если бы вы видели его, вы убедились бы так же как и я, что вывезти его отсюда — волею или неволею — значит спасти ему жизнь. <…> Простите, что я докучаю вам своими жалобами, но я погружена в заботы, а при том состоянии, в котором находится Теодор, я не смею даже заговорить с ним об этом и тем более не могу надеяться на его совет или поддержку».

Умирающий посланник попросил Федора Ивановича отложить свой отъезд и задержаться в Мюнхене до весны. Тютчев любезно согласился и остался с угасающим князем Гагариным, которому не суждено было дожить до весны. Младший секретарь занялся делами дипломатической миссии, хотя прекрасно осознавал бесперспективность своего пребывания в Баварии. «Мой удел при этой миссии довольно странный. Мне суждено было пережить здесь всех и не унаследовать никому» — к такому неутешительному выводу пришел Федор Иванович в письме родителям. Впрочем, он не отказал себе в удовольствии отпустить остроту по поводу собственных неудач. «Вице-канцлер пишет мне любезные письма и неоднократно самым благосклонным образом высказывался на мой счет. Стало быть, если он ничего не делает для меня, на это есть причины. Может быть, он полагает, что привязанность, столь искренняя, как та, которую он ко мне питает, не нуждается во внешних проявлениях». Прошло более полутора лет, прежде чем Федор Иванович дождался этих внешних проявлений…