1931 год внес значительные изменения в жизнь Сент‑Экзюпери. Впрочем, оказался он поворотным и для Линии. Вернувшись в январе в Париж, Антуан не мог еще предполагать, какие испытания ждут его. Из Южной Америки он привез с собой Консуэло, а также и рукопись «Ночного полета». Ее прочел Андре Жид. Издатель Галлимар обласкал молодого писателя. Признание литературного дара Сент‑Экзюпери в художественных кругах было полным и безусловным.
Однако его ожидают совсем неожиданные трудности. Во время работы в Южной Америке он не очень задумывался над тем, почему его отозвали с поста, который он занимал в Буэнос‑Айресе. Скорее он даже радовался прекращению службы, мало соответствующей его устремлениям. Не думал он и о том, что воспетая им Линия, созданная и существующая благодаря непрестанным усилиям ее руководителя и пилотов, может стать столь легкоуязвимой. Даже на своем административном посту Антуан, в силу полного равнодушия к коммерческой стороне предприятия, не мог догадаться о назревающих событиях.
В 1927 году, как уже говорилось, Латекоэр передал сеть своих линий почти полностью крупному промышленнику и финансисту Буйю‑Лафону. Этот незаурядный делец, помимо чисто деловых качеств, обладал в некоторой мере своего рода романтикой предпринимательства. Полюбив дело, он вложил в него все свои капиталы с долей риска, превышающей допустимую, и непомерно раздул предприятие. За недостатком личных средств ему пришлось обратиться за помощью к французскому правительству, поддерживавшему уже Латекоэра и обещавшему ему значительные кредиты. Однако происшедший в 1929 году крах нью‑йоркской' биржи и последовавший за ним сильный экономический кризис с некоторым опозданием перебросился в Европу, вызвав глубокие потрясения в экономике Франции. При создавшихся обстоятельствах правительство оказалось вынужденным отказать Буйю‑Лафону в предоставлении утвержденных уже парламентом кредитов.
Попав в затруднительное финансовое положение, предприниматель пытается оказать давление на правительство и для этого свертывает деятельность компании. Как всегда в таких случаях, к сложной экономической обстановке присоединилась политическая борьба. Для правительства с особой остротой встал вопрос о сохранении национального престижа Франции. Министр авиации Дюмениль тайно вызвал в Париж Дидье Дора и, объяснив ему положение вещей, настаивал на том, чтобы линии продолжали свою деятельность. Дора, не колеблясь, дал согласие. Жизнь созданного им дела являлась для него основной целью.
Разгневанный Буйю‑Лафон, узнав об этом свидании, бросил своему директору горький упрек: «Когда в 1927 году я купил у Латекоэра Линию, единственная настоящая ценность, которую он мне продал, были вы. В этой истории – вы самая тяжелая моя утрата».
Но в том‑то и дело, что Дора отнюдь не считал себя предметом купли и продажи. Со своей стороны, летный персонал, несмотря на невыплату жалованья, продолжал работать. Однако ни самоотверженность летчиков и механиков, ни упорство Дора не смогли предотвратить неминуемого краха. 13 марта компания «Аэропосталь» вынуждена была объявить себя неплатежеспособной.
Разражается крупный политический скандал. Пока ведется судебное разбирательство, выясняющее, кто виноват в разорении акционеров «Аэропосталя», пока в парламенте ведутся дебаты по вопросу о национализации крупной промышленности и предприятий национального значения. Соединенные Штаты и Германия захватывают в Южной Америке позиции Франции, завоеванные мужеством и жертвенностью пилотов Линии. Американская «Пан‑Америкэн Эйруэйз» и немецкая «Люфт Ганза» вытесняют «Аэро‑поста‑Аргентина» из Латинской Америки.
За честь своей Линии вступились пилоты. Им все равно, как будет называться компания, кто будет ее владельцем, – им важно сохранить предприятие.
Мермоз обращается к членам правительства, депутатам, общественным деятелям. «Я заступаюсь не за промышленников, – говорил он, – но немыслимо, чтобы дело, созданное ценою таких жертв во славу Франции, погибло. Мои товарищи вынесли все: и плен и смерть от руки кочевников, они боролись с песками, снегами, горами, океаном, они делали это не для держателей акций, мы хотели служить стране, показать, что Франция способна на великие дела. Нельзя допустить, чтобы в момент, когда мы достигли наивысшего успеха, порыв, усилия стольких самоотверженных людей были сведены на нет. Мы должны продолжать, иначе плоды наших трудов пожнут другие».
В момент, когда началось дело «Аэропосталя», Сент‑Экзюпери находился в трехмесячном отпуске и с тревогой издали наблюдал за ходом событий. Полностью разделяя взгляды Мермоза в этом вопросе, он все же вынужден был оставаться в стороне, не обладая еще в то время достаточным весом. Мермоз был самым знаменитым человеком Франции, ему и положено было говорить. Звезда Сент‑Экзюпери только‑только начинала всходить, да и то в литературном мире.
Правительство назначает временную конкурсную администрацию во главе с Раулем Дотри. Политические страсти вокруг дела «Аэропосталя» не утихают, и конкурсной администрации, как всякой новой администрации, необходимо найти козла отпущения. Этим козлом отпущения становится Дидье Дора. Этого человека, не имевшего ничего общего с финансовой стороной предприятия, обвиняют во всех смертных грехах, вплоть до того, что он якобы вскрывал письма своих подчиненных и, когда самолеты терпели аварию, сжигал доверенную компании корреспонденцию.
В мае Сент‑Экзюпери возвращается на работу в качестве пилота, обслуживающего отрезок линии Касабланка – Порт‑Этьенн, а затем летает и до Дакара. За это время страсти накалились до предела, и, чтобы дать какое‑то удовлетворение общественному мнению, разжигаемому разнузданной прессой, а может быть, и чтобы устранить возможного конкурента на пост директора вновь организуемой компании, Рауль Дотри окончательно устраняет Дидье Дора. Мермоз, Гийоме, Сент‑Экзюпери (на этот раз он полагает, что его слово будет иметь больший вес, ведь он уже небезызвестный писатель) и некоторые другие пытаются вступиться за своего начальника, но напрасно. В июне его увольняют с поста директора эксплуатации.
Как уже было сказано в предыдущей главе, новое назначение Сент‑Экзюпери заставило его переехать с женой в Касабланку. Теперь он летает не один. На почтовом самолете «Лате‑26» появился уже радист. Часто спутником Антуана в это время будет Нэри. Как и его пилот, он человек творческого склада. Нэри – художник и повсюду возит с собой этюдник. В воздухе, сидя один позади другого в открытом самолете, они не могут разговаривать. Когда им нужно обменяться мыслями или впечатлениям», они передают записки. Иногда на этих клочках бумаги вместо слов – рисунки, и оба товарища хорошо понимают друг друга.
В «Земле людей» Сент‑Экзюпери упоминает о Нэри. Он не мог допустить, чтобы его радист – который впоследствии служил радистом у Гийоме, совершавшего рейд через Южную Атлантику и ставшего чемпионом этих перелетов в эпоху, когда это граничило с настоящим подвигом, – чтобы этот радист остался неизвестным. Он включил его имя наряду с некоторыми другими именами в свою книгу, как бы желая его увековечить.
Сколько волнующих воспоминаний для летчика! Между Касабланкой и Дакаром, на этой линии песков, где Сент‑Экс уже жил столько времени, он снова находит свою милую пустыню, жгучее одиночество, трудную жизнь, которая дала ему открыть самого себя и одновременно сблизила с людьми. Он совершает посадки в промежуточных пунктах; каждый из них для него открытая книга, где записаны какой‑нибудь подвиг или жертва – имя исчезнувшего товарища. Вот Агадир, а вот и Джуби с испанским фортом, с бараком за колючей проволокой и тенью старого Варка. Вот Порт‑Этьенн, где его встречает начальник аэродрома Люка. Он «днем и ночью заводит граммофон, который в этом глухом углу говорит с нами на полузабытом языке, навевая беспричинную грусть, странным образом напоминающую жажду». Немного дальше он угадывает в ночи под крыльями самолета военный пост Нуад‑Шотт, где после приключившейся с ним, Ригелем и Гийоме аварии молодой летчик впервые познал «вкус пустыни».
Но вот однажды, в декабре 1931 года, Дюбурдье, находившийся в это время в Тулузе, увидел Сент‑Экса, вылезающего из кабины самолета, доставившего почту из Марокко. «Он весь зарос трехдневной бородой, почернел от выхлопных газов, был обут в старые сандалии и одет в замасленные, изношенные брюки и синее ратиновое пальто с веревкой в качестве пояса, не закрывавшее обнаженной груди».
Наверное, Сент‑Экс никогда так не торопился, как на этот раз: он узнал, что «Ночному полету» присуждена премия «Фемина», и получил разрешение доставить почту в Тулузу и отправиться в Париж, для того чтобы лично присутствовать на церемонии вручения премии.
Но именно это‑то и оказалось для Сент‑Экзюпери роковым. Дело в том, что Дидье Дора, в котором многие узнали главного героя книги Ривьера, создал себе своими методами руководства не только почитателей и друзей, но и многочисленных врагов. Да и выход книги совпал со временем, когда против него велась ожесточенная кампания. Что до летчиков Линии, то Ривьер для них был попросту самим Дидье Дора. Не все они были сделаны из такого теста, как Мермоз или Гийоме. Не все, в особенности из поступивших на Линию в последние годы, смотрели на своего директора их глазами. Он не был для них пионером Линии, занимавшим свой пост благодаря собственным заслугам, он был просто директором, возводящим в некий культ им же самим установленные жесткие правила службы. Все захотели узнать в Ривьере Дора, но не все были согласны с оценкой его деятельности, данной автором.
Сент‑Экзюпери утверждал, что он по‑братски любил всех своих товарищей по Линии. Но, естественно, не со всеми он был одинаково близок. Люди в обществе, в школе, на каком‑либо предприятии, если их и связывает одинаковое отношение к своей профессии, если им и свойственна одинаковая целенаправленность, как это было в «Аэропостале», все же не однородны. Каждый человек чувствует влечение к тому или другому товарищу. Симпатии и антипатии имеют свои причины, которые нам не всегда понятны. Здесь играет, по‑видимому, основную роль общая настроенность.
Летный персонал Латекоэра был весьма разношерстный. Многие из товарищей Антуана вышли из неимущих слоев и вне своей профессии не отличались широким кругозором. Некоторые из них, как Гийоме или Мермоз, вследствие общения с более образованными товарищами значительно повысили свой интеллектуальный уровень. На других работа, требовавшая большой доли сообразительности и моральных качеств, мало повлияла в смысле расширения их умственного горизонта. Такие смотрели всегда на Антуана, на которого воспитание наложило определенный отпечаток, как на некоего аристократа в дурном смысле слова. Его застенчивость, обходительность воспринимались ими как проявление высокомерия. Для них он был «барчуком». В героический период Линии об этом было забыли. Но вот товарищ, который наравне со всеми летал, чистил свечи, монтировал моторы в ангаре Монтодрана или там, на линии Тулуза – Дакар, возвысился над ними, стал директором «Аэропоста‑Аргентина» и писателем. И в книге своей он на первый план выставлял технического директора Линии, хмурого начальника, который открывал рот лишь для того, чтобы отдать приказание или разнести кого‑нибудь. «Ночной полет» показался этим людям апологией одного человека – Дора. Они не поняли, что Сент‑Экзюпери одновременно прославляет и их.
Вдруг, после стольких лет дружеского общения, вспомнили, что Сент‑Экзюпери граф, и, чтобы подчеркнуть пропасть, существующую между ним и рядовыми летчиками, бросили ему самый обидный упрек, какой только можно было придумать: Сент‑Экс, мол, не профессиональный летчик, а любитель, поступивший на Линию от скуки.
Да и некоторые другие, менее приземленные, увидели Сент‑Экса иными глазами. Естественную гордость писателя, которому удалось создать неплохое произведение, получившее высокую оценку квалифицированного жюри, и всячески выражающего свою радость по этому поводу, они приняли за заносчивость. Столь единые в их суровом ремесле, столь великодушные во время опасности, столь наделенные чувством братства, некоторые из этих товарищей не были лишены одной слабости, часто принижающей многих, – завистливости.
Меньше всего Сент‑Экзюпери ожидал нападок со стороны товарищей – и это больнее всего ударило по нему. К этому прибавились различные другие обстоятельства.
Казалось, награждение премией «Фемина» должно обеспечить на некоторый срок его материальное благосостояние. Правда, сама по себе премия невелика, но она обеспечивает автору значительный тираж его книги. А так как автор во Франции получает проценты с продажной стоимости книги, причем процент этот с увеличением тиража прогрессивно возрастает, то присуждение премии сулило Антуану, во всяком случае в первый год, довольно значительный доход.
Однако Сент‑Экзюпери, никогда не отличавшийся экономностью, привык к тому же в Буэнос‑Айресе жить на широкую ногу. Что‑что, а сорить деньгами Консуэло тоже умеет. Супруги живут не по средствам. Сент‑Экс, взявший отпуск для получения премии, возвращается на работу только в феврале 1932 года.
Но как мог быть в почете у временной администрации, уволившей Дора, один из его ярых защитников, автор книги «Ночной полет», приобретшей силу исторического документа, книги, которая как будто возвеличивала того же Дора – Ривьера? И Сент‑Экзюпери получает назначение не на свою милую линию, а на пассажирскую линию Марсель – Алжир, обслуживаемую гидропланами. По распоряжению администрации он должен совершить сначала два рейса Марсель‑Алжир‑Марсель в качестве второго пилота, затем сдать в Мариньяне экзамен на самостоятельное вождение и только тогда получить назначение первым пилотом.
Все это похоже на издевательство. У Антуана создается впечатление, что новая администрация стремится всячески его унизить, отбить желание продолжать работу в авиакомпании. В самом деле, окончание курсов в Бресте и многолетний опыт и так давали ему право на вождение гидропланов. Скрипя сердце он подчинился. Однако же экзамена, по‑видимому, не сдавал и продолжал некоторое время работать вторым пилотом.
Впрочем, недолго. В июле он снова просит предоставить ему отпуск по семейным обстоятельствам и всячески оттягивает возвращение на работу. Сент‑Экс явно растерян: он любит свое ремесло летчика, все же оно обеспечивает ему какой‑то твердый минимум, но его тянет писать. А оба дела трудно совместить. Да и чем жить, если полностью отдаться литературному творчеству? Правда, книга его продается и потянула за собой переиздание «Почты – на Юг», у него договор с издателем на несколько книг вперед, но в лучшем случае это дает возможность получить аванс – на этом жизнь не построишь. Поколебавшись и истратив последние деньги, свои и взятые в долг, – Антуан так же легко брал взаймы, как и давал, когда у него были деньги, всем кто ни попросит, – Сент‑Экс возвращается на работу.
Свидетельства о последующих нескольких месяцах жизни Сент‑Экзюпери противоречивы. По одним сведениям, его уже в этот момент не приняли больше на работу, по другим – с августа он возвращается опять в Марокко и летает с почтой из Касабланки в Дакар. Известен все же один документ – письмо из Порт‑Этьенна, датированное 11 сентября 1932 года:
«В путешествиях ужасно то, что к ним надо относиться с полной серьезностью. Чтобы наслаждаться пребыванием и какой‑нибудь стране, среди какой‑нибудь народности, в какой‑либо среде, надо полностью принять ее обычаи и порядки. Они‑то и дают возможность пустить корни. Жизнь вне обычаев и порядков среды вызывает во мне глубокую грусть. Страдаешь как бы отрывом от реальности. В первый раз, когда я был здесь, я полностью приобщился к этой жизни.
Час утреннего завтрака, колокольчик молочника, ревматизм, который вынашиваешь, а при необходимости и церковная служба создают эту реальность, под сенью которой можно жить. И тогда в мире, приобретшем глубокий смысл, пускаешь росток – и интрижка, которую заводишь с почтовой чиновницей, замечательна в своей человечности...»
И другое письмо, не датированное, но очень сходное по настроению:
«...Мое грустное настроение вызвано, вероятно, моей трудной жизнью. Я только и делаю, что оплачиваю различные счета, и моя тяжелая работа не ведет ни к чему. Я едва‑едва свожу концы с концами... Деньги сами по себе так мало меня интересуют, что это мне безразлично, и все же мало‑помалу у меня создается ощущение крайнего неуюта. Словно предо мной выросла стена. Все мои нужды носят характер срочности. А так хотелось бы на минуту перевести дух...»
Если только не предположить, что письмо из Порт‑Этьенна датировано ошибочно 1932 годом, то приходится остановиться на втором варианте. Да и судя по тому, как развивались события, это выглядит правдоподобнее. Безусловно, новая администрация была явно настроена против Сент‑Экзюпери и, весьма возможно, искала первого предлога, чтобы его уволить, – так, во всяком случае, думал сам Антуан. Но надо принять во внимание его обычную мнительность, к тому же еще обостренную различными неудачами семейного, материального и морального порядка.
Так или иначе, был ли Антуан уволен или ушел сам, имеет для нас второстепенное значение. Нам хорошо известно мнение о нем Дора. А Дора понимал толк в людях и знал, что в трудных условиях полета, в непогоду Сент‑Экс – один из лучших его пилотов. В тихое безветрие, над ровной местностью он мог быть рассеянным, так как на свободе много размышлял о вещах, не имеющих отношения к его профессии. Зато он был неплохим организатором, и Дидье Дора сумел его использовать сообразно с его особыми качествами, не закрывая глаз на его недостатки. Новая, временная администрация не сумела или не захотела этого сделать, да и сам Антуан своим поведением давал повод для обвинения его в некоторой неустойчивости, в некоторой неуравновешенности характера.
«Деньги сами по себе» его «не интересуют». Но они нужны, ох, как нужны! Как раз в этом отношении намечается проблеск. Американская фирма ставит фильм «Ночной полет». Однако права автора оказались плохо защищены, и Сент‑Экзюпери почти никакой материальной выгоды из этого не извлек.
Дора, не утерявший связи с Латекоэром, помогает Сент‑Экзюпери устроиться летчиком‑испытателем на авиазаводе. Погруженный в свои заботы, в подавленном состоянии Сент‑Экс приступает к этой опасной работе, требующей от летчика особенной собранности.
От этого времени сохранилось одно его письмо:
«Возвратился с базы гидросамолетов, где проводил испытания. В ушах стоит шум, руки перепачканы маслом. Пью на террасе маленького кафе, вокруг постепенно темнеет, а у меня нет желания даже пойти пообедать... Живу здесь один, потому что мотаюсь между Тулузой, Перпиньяном и Сен‑Рафаэлем. Дни провожу на лимане – это не море и не озеро, просто безжизненная гладь, я ее не люблю. Соленые воды, если это только не море, всегда тоскливы, не знаю почему. Защищенные воды! Пресные воды называют „мягкой" водой – это так верно. Настоящее озеро, с домами, стоящими вокруг и глядящими друг на друга, представляется мне образом любви. Когда любишь девушку с другого берега, она кажется недоступной и близкой – заманчивое приключение. Кажется, что лодки в этой вечной гавани достигли, наконец, берега желания. А в Сен‑Лоране де ля Саланк, где я провожу дни, дышишь гниющими водорослями. И это тупик, даже внутренний тупик. Здесь я не чувствую себя счастливым. То же происходит и вечерами, когда я возвращаюсь в Перпиньян, – вечера вроде нынешнего бесконечны. Ни с кем здесь не познакомился и не стремлюсь к этому. Обрывки фраз и смех, доносящиеся до моего угла, причиняют мне боль. Эти звуки напоминают бульканье закипающей похлебки. Эти люди булькают в своей кастрюльке до самой смерти. Зачем тогда жить? Меня, правда, навестила чета друзей – молодое семейство, уверенное в своем благополучии, конечно, счастливое, но мне его счастье показалось затхлым. Знаешь, в нем чувствовалось брюзжание слишком благополучных людей. Необоснованная озлобленность счастья. Когда они ушли, я свободно вздохнул. Правда, я их очень люблю, но я ненавижу такую успокоенность. Есть же, наверное, люди, похожие на ветер с моря!»
Да, сам он мечется, как ветер с моря. Консуэло в Париже. Он нигде не находит себе места, он то здесь, то там. И сам не вполне знает, чего хочет.
Андре Дюбурдье, который часто видал его в это время, говорит, что он не мог вполне сосредоточиться на своей работе, а это особенно необходимо летчику‑испытателю.
Однажды Сент‑Экзюпери должен был испытать новую модель трех моторного самолета. Еще на колодках левый мотор стреляет. Это его не останавливает. Он подымается в воздух. Естественно, в полете мотор забарахлил еще больше, и из него пошел дым. Сделав разворот, Сент‑Экс пошел на посадку. Наблюдавшие за ним с земли с ужасом заметили, что от самолета что‑то отделилось – не то часть крыла, не то оторвавшийся от фюзеляжа лист обшивки. Между тем самолет продолжал спуск вполне нормально. На земле выяснилось: оторвавшийся Предмет был дверцей кабины, которую Сент‑Экс забыл закрыть при взлете.
Другой случай еще более характерен. Сент‑Экзюпери принимает партию самолетов «Лате‑28», запроданных Венесуэле. После обязательных в таких случаях испытаний – подъем на три тысячи метров, полет на ограниченном отрезке с максимальной скоростью – Сент‑Экс совершает посадку. Подошедший инженер спрашивает его, все ли в порядке.
– О нет! – восклицает Сент‑Экзюпери. – Этот самолет на большом газу очень сильно кренит, его едва можно выровнять.
– В какую сторону крен? – спрашивает инженер.
Сент‑Экзюпери задумывается: он уже не помнит. Сколько он ни поворачивался лицом к аэродрому, как ни старался представить себе дорогу в Мюре, проходившую слева, положение по отношению к солнцу, садившемуся напротив, он не был в состоянии сказать, в какую сторону кренился самолет. Ему пришлось снова подняться в воздух, чтобы ответить на вопрос инженера.
Товарищи забавлялись подобными происшествиями. Но для инженеров в этом не было ничего смешного.
В ноябре при испытании гидроплана Сент‑Экзюпери чуть не гибнет в бухте Сен‑Рафаэля. Это единственный случай в его карьере летчика, когда авария произошла по его вине, все остальные россказни – легенда. Но в этом случае неправильная посадка на воду привела к тому, что самолет зарылся и начал тонуть. Своим спасением Сент‑Экс поистине обязан чуду. Это чудо – «купание в Сен‑Рафаэле» – он описал в «Земле людей».
Следствием этой аварии явился временный вынужденный отдых. Сент‑Экзюпери закончил сценарий фильма «Анн‑Мари», начатый еще в Буэнос‑Айресе, и написал либретто сценария фильма «Игорь». Русскому читателю будет небезынтересно узнать, что в основу сценария «Игоря» положен эпизод возвращения на родину революционера, за которым охотится царская полиция. Два его товарища жертвуют собой, чтобы дать ему благополучно сойти с корабля на берег. Основное в сценарии – это разработка столь милой сердцу Сент‑Экса темы товарищеской взаимовыручки. Острые драматические коллизии, выявляющие благородство человеческих чувств, коллизии, для которых сюжетной канвой служит революционная деятельность, не привлекли к себе должного внимания и интереса продюсеров. Ни к каким практическим результатам попытки Сент‑Экзюпери писать специально для кино не привели. При его «негибкости» поползновения продюсеров и режиссеров расправляться с творением писателя по своему усмотрению, корежить его произведение как им заблагорассудится в угоду так называемым вкусам широко» публики или своим собственным наталкивались со стороны Сент‑Экзюпери на резкий отпор. Антуан очень разочарован своей деятельностью киносценариста. Он пишет другу:
«Я никогда не рассматривал фильм как свое детище. По существу, фильм всегда коллективное творение, он всегда результат лучших или худших компромиссов, которые никогда не удовлетворяют автора. Я тщательно избегаю чересчур связывать такую работу со своей точкой зрения и пытаюсь приобщить свои усилия к усилиям моих соавторов».
Как видно, совместная работа с режиссером пришлась Сент‑Экзюпери не по душе, и он отказался от дальнейших попыток в этой области. Он хотел бы иметь возможность одновременно писать сценарии и самому ставить фильм, но это ему не удалась.
Сент‑Экзюпери возвращается на работу у Латекоэра. У него появляется некоторый досуг, и, когда к нему обращаются с просьбой написать предисловие к книге Мориса Бурде «Величие и кабала авиации», он с радостью ухватывается за эту соломинку. В этом предисловии он снова изливает всю свою душу, подводит итог своим размышлениям над чудом, каким была для него Линия, раскрывает самое ценное, что давал ему повседневный труд небесного пахаря. В этом небольшом стихотворении в прозе много грусти, навеянной воспоминаниями, но и много подлинной радости.
|
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
