В 1653 году, когда Мольер находился в Лионе, на
сцене его театра была поставлена трагедия Корнеля «Андромеда». В
третьем акте этой пьесы, среди других действующих лиц, появляется
Нереида. Ее роль невелика, всего несколько стихов, и эту роль в театре
Мольера исполнила десятилетняя девочка, по афише – Мену. Настоящее имя
малолетней актрисы было Арманда Бежар. Она считалась сестрою Мадлены, но
действительно ли это было так, – над этим вопросом испорчено немало
перьев. Разрешая его, биографы Мольера распадаются на два лагеря: одни
считают Арманду сестрою, другие – дочерью Мадлены.
В пользу того мнения, что матерью Арманды была Мадлена,
говорит, по-видимому, та нежная привязанность, которую обнаруживала
Мадлена к своей «сестре». Умирая, она оставила ей всё свое состояние.
Арманда сопровождала ее и в провинциальных скитаниях с труппой Мольера: в
такой обстановке могла удерживать при себе ребенка только любящая мать,
а не сестра.
По словам неизвестного автора памфлета «Знаменитая
актриса» («La fameuse comédienne»), первые годы своей жизни Арманда
провела у какой-то дамы в Лангедоке. Потом, когда Мольер направился в
Лион и во время дальнейших скитаний с труппой, ребенок не расставался с
Мадленой и в Лионе получил театральное крещение. С этих пор десятилетняя
Арманда постепенно начинает превращаться в очаровательную девушку.
Черты ее лица не отличались правильностью: у нее были маленькие глаза,
большой рот, рост ниже среднего, но все ее существо производило тем не
менее неотразимое впечатление. Мольер вскоре почувствовал на себе
влияние красивой Мену и тем сильнее поддавался этому влиянию, что его
отношения к Мадлене, еще до кратковременного увлечения актрисами Дебри и
Дюпарк в первые же годы его провинциальных странствований, потеряли
прежний характер горячего увлечения. Он жаждал глубокой привязанности,
беззаветной любви, и когда счастье начало улыбаться его таланту, он стал
мечтать о женитьбе на Арманде. С юных лет она воспитывалась под его
ближайшим влиянием: он хотел «создать» себе таким образом верную подругу
жизни и думал, что создал.
Еще до постановки «Школы мужей», этого отражения его дум
об Арманде, Мольер обратился к своим товарищам по театру с просьбою
выделить ему две части театральных доходов. До этого времени эти доходы
делились на двенадцать частей, и Мольер получал одну на свою долю.
Просьба Мольера была уважена: доходы труппы с 1661 года стали делиться
на тринадцать частей, из которых две решено было выдавать Мольеру, когда
он женится. Для сотрудников великого писателя не было тайной, кому
принадлежало его сердце.
Любила ли Мольера Арманда?.. Жорж Санд в своей комедии
«Мольер» рисует ее холодною, расчетливою девушкой. Арманда, по словам
знаменитой писательницы, видела в Мольере выгодную партию: его состояние
росло, а звание директора труппы и талант писателя возвышали его над
остальными актерами – вот чего искала молодая девушка, соглашаясь на
брак. Попытка Жорж Санд изобразить интимную жизнь Мольера – во всяком
случае только попытка: события после свадьбы не всегда сопоставимы с
событиями до нее. Как бы то ни было, Мольер женился на Арманде с ее
согласия. Влюбленный писатель встречал противодействие с совершенно
другой стороны. Три главные актрисы его труппы: Мадлена Бежар, Дебри и
Дюпарк (и первая, конечно, больше всех),– не без основания считали, что
особенное расположение директора должно принадлежать одной из них, без
сомнения той, которая так думала. Каждая из них претендовала на
выдающееся положение в труппе, на лучшую роль в пьесе, часто все трое на
одну и ту же, и Мольер нередко переживал тяжелые минуты. Об этом можно
судить по письму к нему Шапеля, товарища Мольера по урокам у Гассенди.
Письмо относится к весне 1661 года. Шапель пишет его и прозой, и
стихами. Он сожалеет, что не может вернуться в Париж ранее пяти-шести
дней и рассеять горе Мольера. Затем описывает весеннее оживление природы
и, переходя от прозы к стихам, говорит об иве, которая страстно
простирает свои ветви к зеленеющей у ее корней молодой траве и, завидуя
лугу, дает себе слово через пять или шесть дней «привлечь» эту зелень на
свою вершину. «Вы покажете эти прекрасные стихи, – замечает Шапель, –
только одной m-lle Мену, они изображают вас и ее». В конце своего письма
Шапель переходит к жалобе Мольера на ссоры трех его главных актрис
из-за ролей и сравнивает его положение с положением Юпитера во время
Троянской войны… Ссоры богинь, окружавших Мольера-Юпитера, лишь возросли
при слухах о его женитьбе… Автору «Школы мужей» шел сороковой год;
Арманде было восемнадцать. Без сомнения, перед Мольером не раз возникал
вопрос, возможно ли счастье при такой разнице лет; но любовь взяла свое,
и 23 января 1662 года его свадебный контракт был подписан. По этому
контракту Мадлена обещала выдать невесте десять тысяч ливров приданого.
Здесь она еще раз доказала свою привязанность к Арманде, по всей
вероятности, привязанность матери, а не сестры… Несколько недель спустя,
20 февраля, труппа Мольера давала представления в частном доме. Она
исполнила там пьесу Демаре «Мечтатели» и «Школу мужей» с Мольером в роли
Сганареля. По окончании спектакля актеры отправились в церковь, и там, в
присутствии старика Поклена, совершено было бракосочетание Мольера и
Арманды Бежар.
Семейному счастью, о котором мечтал Мольер, не суждено
было сбыться. Молодые супруги поселились сперва на улице Ришелье, но
вскоре опять перебрались в один дом с Мадленой. Веселые дни совместной
жизни Мольера с Армандой быстро сменились для писателя днями тяжелого
сознания ошибочности его расчетов на привязанность Арманды. Он отнюдь не
воспитал ее для себя, как думал. В молодой женщине с первых же месяцев
после брака проснулась ветреная кокетка, любительница блеска,
развлечений и внимания немалой свиты поклонников, хотя бы и
бескорыстных. Литературным памятником мук, пережитых в эту пору
Мольером, можно считать «Школу жен».
Первое представление этой пьесы происходило 26 декабря
1662 года, почти через десять месяцев после свадьбы Мольера. Если
вспомнить, как быстро писал Мольер даже самые лучшие свои произведения,
то необходимо допустить, что «Школу жен» он и задумал, и написал после
женитьбы, под живейшим впечатлением первых месяцев новой своей жизни. В
страданиях Арнольфа сказались страдания самого писателя. Подобно своему
герою, он ждал любви, а встретил почти равнодушие, если не первые
признаки отчужденности; подобно Арнольфу, он страдал, ненавидел и опять
любил. Если и была разница в положении Мольера и Арнольфа, то разве
только в том, что первый еще не видел своего Opaca, он лишь чувствовал
возможность его скорого появления.
Я изнемог; я, как шальной, брожу И мучаюсь, и голову ломаю, И все не нахожу, Какую б западню расставить шалопаю. Негодная! во все глаза глядит — И хоть бы что: едва не уморила, А у самой такой безгрешный вид, Как будто и воды не замутила. Смотрю я на нее, кипит от злости кровь — И все растет безумная любовь; Готов убить – и восхищаюсь: Улыбка, взгляд… От страсти сам не свой — Горю, томлюсь и задыхаюсь. Ни разума, ни власти над собой!.. Так
восклицает Арнольф… Он узнал, что Агнеса полюбила Opaca. То, чего он
боялся, от чего охранял ее, – совершилось… Это комическое и в то же
время глубоко трагическое лицо. Без сомнения, настроение писателя не
везде созвучно с настроением Арнольфа. Мольер разделяет его муки или,
лучше, наделяет его своими; но там, где в голосе героя начинают звучать
гаремные тенденции, автор сливается с Кризальдом…
Впечатление от «Школы жен» напоминало впечатление от
«Жеманниц». Пьеса имела шумный успех и при дворе, и в Пале-Рояле.
Представления в театре Мольера и на этот раз не обошлись без криков из
публики; во время одного из таких спектаклей некто Планиссон,
разгневанный сочувствием зрителей к пьесе, поднялся со своего места и,
показывая кулак партеру, закричал: «Смейся же, партер, смейся!»
Планиссон был «патентованный» представитель отеля Рамбуйе, и велик был
его гнев, если он забыл «Словарь хорошего тона» и прибег к недостойной
жестикуляции. Старые раны, нанесенные сатирою Мольера поклонникам
жеманства, опять раскрылись под влиянием «Школы жен». Ее откровенный,
вполне естественный язык страсти был новым отрицанием их изысканной
риторики. Они находили пьесу грубой и даже кощунственной. В десяти
«правилах супружества, или обязанностях замужней женщины в ее
повседневном быту» они видели пародию на десять заповедей. Но на этот
раз Мольер был неуязвим. Пьеса понравилась королеве-матери и королю.
Людовик XIV открыто принял сторону автора «Школы жен» и занес его в
список своих пенсионеров.
В июне 1663 года, ободренный покровительством ко роля,
Мольер сам выступил в защиту своей пьесы и написал «Критику „Школы
жен"». Нанося жестокие удары своим противникам, автор попутно
высказывает здесь свой взгляд на искусство. Писатели во вкусе отеля
Рамбуйе любили высокопарные разглагольствования о счастье, о судьбе, –
они постоянно изображали высокие чувства. Мольер смеется над ними. По
его мнению, такой литературный прием не требует особенного труда, стоит
только предаться своей фантазии и забыть о действительности. Гораздо
труднее изображать людей такими, какие они есть: здесь требуется
сходство с действительностью, и вы ничего не сделаете, если не изучите
людей своего века. «Нужно писать с натуры» – в этих словах Мольера
заключается сущность его творчества. Как бы в подтверждение своих слов
он вывел в своей «Критике» недалекого и, вследствие недалекости, скупого
на слова маркиза, причем герцог Лафейлад не замедлил узнать себя в этом
портрете. Говорили, что Лафейлад отомстил писателю. Он встретил его во
дворце и, в ответ на его поклон, до крови оцарапал ему лицо пуговицами
своего платья. Гораздо вернее, что ничего подобного не было. Мольера
ненавидели, но в то же время помнили, что ему покровительствует король.
В ответ на «Критику „Школы жен"» противники Мольера, в
том числе не лишенный дарования драматург Эдме Бурсо, выпустили целый
ряд произведений, в которых пытались разбить его доводы. Но вся эта
литературная кампания была парализована для Мольера сочувствием Буало.
Несколько позже первого представления «Школы жен» автор получил от
знаменитого стилиста небольшое стихотворение, в котором Буало кратко и
выразительно определил значение пьесы. Обращаясь к Мольеру, он говорит:
«Напрасно тысячи завистливых умов пренебрежительно
критикуют твое лучшее произведение. Его милая простота сохранится и
будет во все века увеселять потомство».
Еще ранее этого, после представления «Недовольных» в
замке Во-Леконт у Фуке, талант Мольера поразил баснописца Лафонтена. «Я в
восторге от него, это человек в моем вкусе», – писал тогда Лафонтен к
своему другу Мокруа; он отметил при этом появление Мольера как новую
литературную эпоху: «Мы переменили наши приемы, Жоделе потерял наш
интерес, и теперь ни на шаг не следует отступать от природы». В словах
Лафонтена явно звучит мольеровский девиз: «Нужно писать с натуры».
Не найдя утешения в семейной жизни, Мольер находил его в
обществе своих литературных друзей. Четыре знаменитых писателя: Расин,
Буало, Лафонтен и автор «Школы жен», – были связаны одно время самою
тесною дружбой. Они часто собирались вместе, обыкновенно у Буало, на
улице Коломбье, или за городом. Они говорили большею частью о
литературе. Симпатии Мольера и Лафонтена склонялись в сторону народных
произведений. Буало преклонялся пред творениями древних и призывал
Мольера к подражанию их манере. Лучшим произведением своего друга он
считал «Мизантропа». Но все четыре приятеля сходились на требовании от
искусства правдивости и простоты и одинаково ненавидели чопорное
направление отеля Рамбуйе. Иногда их общество собиралось в какой-нибудь
гостинице. В таких случаях к ним присоединялись еще и другие: известный
уже нам Шапель, композитор Люлли, писавший музыку для балетов Мольера, и
Фюретьер, автор «Буржуазного романа». Если кто-нибудь из собеседников
грешил при этом против логики или языка, его заставляли в наказание
прочитать пару стихов из поэмы Шаплена «Девственница». Шаплен был
почетным гостем отеля Рамбуйе, и приятели осмеивали таким образом
господствовавшее там направление… Буало до самой смерти Мольера
оставался его искренним другом. Когда автора «Мизантропа» не стало, он
взял на себя издание его сочинений и, как видно по некоторым данным,
написал биографию знаменитого писателя; но враги Мольера добились
запрещения и того, и другого.
С Расином дружба Мольера продолжалась недолго. В 1667
году они были уже врагами. Расину не нравилась постановка его драмы
«Александр» на сцене Пале-Рояля, он отдал ее в Бургонский отель и с тех
пор расстался с Мольером. Вместе с ним труппу Мольера покинула и Дюпарк.
Какое значение имела для Мольера дружба с его
знаменитыми литературными коллегами? Их тесное сближение начинается с
1664 года. К этому времени Мольер был уже автором «Школы жен». Путь его
таланта был уже намечен. Нельзя говорить поэтому о коренной перемене в
творчестве этого писателя под влиянием кого-нибудь из его друзей. Но
чрезвычайно отзывчивый на всё выдающееся, он выносил из бесед с
приятелями новые краски для своих произведений, новые линии в их
архитектуре. Здесь главная доля влияния бесспорно принадлежала Буало.
Буало был классиком до мозга костей, не лишенный, правда, значительной
односторонности. Его советы придали строгие контуры лучшим произведениям
Мольера в эпоху дружбы обоих писателей; но то, что Мольер, вопреки
мнениям Буало, не переставал в эту пору создавать свои веселые комедии,
своего рода «роздыхи» после работ над шедеврами, как нельзя лучше
показывает, что его внимание к советам друга не носило в себе элементов
рабского подчинения. Он был для этого слишком цельной натурой и гораздо
выше Буало. Он был гением.
В 1663 году Мольер написал «Экспромт в Версале»
(«L'impromtu de Versailles»). 14 октября пьеса была поставлена при дворе
и тоже в Версале. Это – злая сатира на современных Мольеру актеров и их
почитателей-маркизов. Говорят, сам король указал автору эту тему. Пьеса
представляет, так сказать, театр в театре. Директор труппы учит своих
актеров, как они должны играть – с какими жестами, с какою интонацией.
Это дало Мольеру возможность посмеяться над его сценическими
противниками. Но рядом с этим он намечает устами своего героя новую
сферу для комедии. Он говорит, что пора вывести на сцене смешного
маркиза. Прежде в комедиях изображали смешных слуг, теперь роль шута
должна неизменно принадлежать маркизу. Такие речи звучали перед
блестящею придворною публикой, состоявшей наполовину из маркизов!.. Ряды
врагов Мольера росли от часа к часу.
Что касается актеров других театров, то они пытались
отплатить Мольеру его же монетою. Великий писатель был слаб как актер,
или, скорее, своеобразен в трагических ролях, и Монфлери-сын направил на
это свои насмешки. Он написал «Экспромт в отеле Конде». Мольер
парировал его удары рядом представлений своего «Экспромта» на сцене
Пале-Рояля.
Бессильная злоба противников должна была найти другой
выход. Слухи о сомнительности родословной Арманды Бежар не замедлили
проникнуть в среду врагов Мольера. Их розыск в прошлом писателя напомнил
им о связи его с Мадленой, а злобное чувство не замедлило сделать
вывод: Мольер женат на своей дочери. Оружие было найдено, и
Монфлери-сын, справедливо недовольный лаврами своего контр-«Экспромта»,
донес королю о незаконности брака Мольера. Положение обвиненного было
тяжким. Он, по всей вероятности, знал истинную генеалогию Арманды, и
если матерью его жены была Мадлена, Бежары были виноваты в подлоге… Но
Людовик дал делу совершенно неожиданный оборот. 19 января 1664 года
Арманда родила сына, и король объявил Мольеру, что будет крестным отцом
новорожденного. Во время последовавшего обряда крещения место Людовика
занимал герцог Креки, а место крестной матери, герцогини Орлеанской, –
герцогиня дю Плесси. Таким образом, толки о незаконном браке Мольера
должны были прекратиться.
Рождение сына заставляет предполагать, что в доме
писателя царствовал в эту пору семейный мир. Новый знак королевского
расположения лишь усилил счастье довольного мужа и отца. При таких
обстоятельствах Мольер встречал первые дни 1664 года. Неверный муж, но
счастливый любовник г-жи Лавальер, Людовик XIV тоже находился на вершине
своего счастья и отражал избыток его на своих окружающих. Он как бы
забывал на время свой сан. В январе 1664 года Мольер поставил при дворе
одноактную пьесу «Женитьба по принуждению» («Le mariage forcé») –
полубалет, полукомедию, – и сам король выступил здесь в роли египтянина.
Это была прелюдия к майским праздникам в Версале. Они
начались 7 мая и кончились 13-го. Обширный парк Версаля на неделю
превратился в уголок волшебного мира. Сотни приглашенных, аристократы и
знатные горожане, актеры и певцы, танцоры и музыканты, многочисленный
штат придворной прислуги наполняли все здания этого местечка.
Празднества открылись процессией на тему «Неистового Роланда» Ариосто.
На отдаленном острове волшебница Алцина, построив магическою силою
дворец, держит там в плену несколько рыцарей, и в том числе Рудигера.
Зорко сторожит своих пленников Алцина; ей помогают ужасные чудовища, но
мудрая фея Мелисса проникает в ее дворец и вручает Рудигеру магический
перстень Анжелики. Рудигер надевает перстень, раздается удар грома, и
дворец Алцины вместе со всеми чудесами острова превращается в ничто. В
роли Рудигера выступил Людовик. На дорогом коне в драгоценной сбруе,
украшенной золотом, серебром и драгоценными камнями, король в сверкающем
алмазами панцире открывал шествие. За ним, разделяясь группами
музыкантов, следовали аллегорические фигуры: пестревшая золотом и всеми
цветами радуги пышная колесница с богом Аполлоном, двенадцать часов дня,
двенадцать знаков зодиака, пажи, пастухи и другие. Большую часть
исполнителей представляли актеры Мольера: Лагранж изображал Аполлона,
Дебри читала стихи в честь королевы – король адресовал их, конечно,
другой, – сам Мольер выступал в костюме Пана…
Среди пышной обстановки празднеств, носивших
название «Утехи Очарованного острова», на Мольера обрушились два
несчастия. Его труппа исполнила здесь новую его пьесу «Элидская
принцесса», а потом – «Женитьбу по принуждению» и, наконец, «Тартюфа» –
величайшее произведение этого писателя. «Тартюф» был поставлен только
перед избранною частью версальских гостей. Король остался чрезвычайно
доволен, но представления «Тартюфа» в Париже не разрешил. Это было
первым несчастьем Мольера. Измена Арманды – вторым. Кто был ее
соблазнителем? Циркулировавшие по этому поводу сплетни называли графа
Лозена, аббата Ришелье и графа де Гиша. Автор пасквиля «Знаменитая
актриса» указывает на всех троих… Новейшие биографы Мольера склонны,
однако, оспаривать самый факт измены Арманды; они доказывают alibi
названных соперников великого писателя во время версальских празднеств;
но это «обеление» Арманды, кажется, малоосновательно. По крайней мере, с
мая 1664 года между Мольером и его женою начинаются холодные отношения,
даже больше: Мольер почти не живет с этих пор с Армандой и большую
часть времени, свободного от спектаклей, проводит на своей даче в
окрестностях Парижа, в Отейле. 4 августа 1665 года Арманда родила дочь;
ее первенца, королевского крестника, в это время не было уже в живых.
Новый ребенок говорит о непродолжительном перемирии между супругами…
Мольер, подобно Арнольфу, несмотря на измены, не переставал любить
Арманду. Он помнил, что она гораздо моложе его, и как только ее симпатии
возвращались к нему, он забывал свой гнев, ее неверность и снова
чувствовал себя счастливым. Но такие периоды выпадали все реже и реже,
Мольер все сильнее начинал сознавать свое одиночество. Боль этой великой
души отразилась в «Мизантропе». В «Дон-Жуане» он бичует соблазнителей. |