В сентябре 1925 года Чуковский занес в дневник: «Пишу свой идиотский роман».
В ноябре, страдая над тем же романом, жаловался на «вялость мозга». Между тем уж
чего-чего, а вялости в романе никак не заметно – заметна, скорее, этакая
резвость и прыткость.
«Бородулю» в мае 1926 года начала печатать «Вечерняя Красная газета».
Кинороман выходил в ней крохотными выпусками на протяжении нескольких номеров.
Уже после смерти К. И. роман разыскала Ирина Андрианова и опубликовала в журнале
«Природа и человек» (№ 1, 1987). Во вступительной статье она приводит
предисловие Чуковского к «Бородуле». В нем К. И. уверяет, что рукопись принес
ему «курчавый брюнет», который зарабатывал на жизнь сочинением стихотворных
реклам; отмечает, что повесть дикая, но в ней есть вдохновение. Редакция в своем
предисловии доказывает, что автор на самом деле – Чуковский: «его стиль, его
язык», а Чуковский отвечает, что «имя подлинного автора – Ермолай Натощак». Еще
в двух номерах редакция препиралась по этом поводу с Чуковским, а затем началась
публикация «Бородули» – но под именем «Аркадий Такисяк»!
Суть киноромана такова: в СССР появляется загадочный волшебник по имени Иван
Бородуля, который умеет управлять погодой. Он вызывает дождь в Ленинграде, затем
избавляет от затяжного дождя жителей деревни в Новгородской губернии (деревня
называется «Перегуды»!), устраивает Ходынку на сестрорецком пляже, заставляя
одежду убегать от хозяев (сколько раз Чуковский сетовал в дневнике, как противны
сестрорецкие курортники! А уж брюки, удирающие от хозяина, – просто фирменная
марка автора), спасает Кубань от саранчи, фруктовые сады Черноморья от урагана,
крымский виноград – от северного ветра. При этом сам Бородуля прячется. Его ищут
несколько загадочных иностранцев и советский сыщик Лейтес. Тот где-то перехватил
письма Бородули, но в них написан полный бред. Затем девушка Екатерина Малявина,
чемпионка по гребле, приносит сыщику еще пачку писем, которые выудила из воды,
занимаясь спортом. Из писем сыщик заключает, что ученый Бородуля – страшный
антисоветчик, и хочет его арестовать. Но чемпионка Малявина собирается спасти
гения.
Затем убежище Бородули обнаруживается в склепе на Новодевичьем кладбище, но
когда туда приезжает сыщик – Бородули уже и след простыл. Его бумаги конфискуют,
но их тут же уничтожает шаровая молния, а потом пожар заливает тучка.
Сам Бородуля скрывается в Лахте, куда к нему приезжают Малявина и загадочные
иностранцы, которые чего-то от него хотят. Девушка, вооруженная помойным ведром,
и сам ученый с установкой персонального града дают им отпор. Бородуля
рассказывает девушке свою биографию: самоучка, в Первую мировую попал в плен,
подружился со знаменитым австрийским ученым, стал изобретать. А потом угодил в
лапы мерзавца-фашиста. Фашисты подчинили себе Бородулю – и заслали его в Россию,
чтобы устроить засуху и уморить всю страну. Однако он, вернувшись на родину, так
проникся происходящим в стране, что стал не вредить, а помогать, спрятавшись от
иностранцев в склепе, а те взялись его искать, чтобы принудить к злодейству.
Наконец Бородулю арестовали и стали судить. (В декабре 1925 года Чуковский
записал в дневнике, что ему осталась последняя часть романа – суд. Видимо, никак
ему эта часть не давалась: 24 января он начал ходить в самый настоящий суд, где
слушалось дело о растратчиках. В дневнике написал, что «для преодоления уныний»!
Дело растратчиков так взволновало его, что он продолжал ходить на заседания суда
даже после того, как сдал роман в «Красную»).
Суд Бородулю оправдал, он передал свои разработки государству, и государство
открыло Гутивы – главное и губернские управления туч и ветров. И климат решено
было установить такой, чтобы сельское хозяйство процветало: «Погоду – деревне!»
Бородулю все чествуют, называют его именем центральный Гутив, академик С. Ф.
Ольденбург говорит речь, Бородуле вручают золотую медаль и величают «замбогом» –
заместителем Бога, и сам он чувствует себя новым Саваофом. Конец.
В общем, видно, конечно, что повесть писана абы как: в ней герои берутся
ниоткуда и пропадают никуда, поступки их часто немотивированны, сюжет кое-как
сметан на живую нитку, за любую деталь возьмись – а откуда Малявина узнала адрес
Бородули в Лахте? – и нет ответа. Иногда кажется, что с увлечением писалось, а
иногда – что со злостью: вот, нате вам, только отстаньте, посмотрите, что вы со
мной сделали! Собственно, на примере «Бородули» особенно видна правота Шварца,
который писал в дневнике (и на основе этих записей появился «Белый волк»), что в
стихах у Чуковского «язык есть», – «а в прозе в его развязанности так в тексте
чувствовалась скованность, ограниченность. В прозе выпрямлялась та сила, которая
так легко сгибала и выпрямляла длинную его фигуру, играла его высоким голосом,
жестикулировала ручищами. Актерская сила, с фейерверками, конфетти и
серпантином».
В «Бородуле» фейерверков и серпантина и впрямь хоть отбавляй. Вставлены в
текст и опереточные злодеи, и какая-то красавица Матильда в глубоком трауре,
которая пропадает из романа, едва появившись. Но куда же настоящий кинематограф
двадцатых без злодеев и гордой красавицы в трауре?
И ритм повести тоже кинематографический – как его понимал Чуковский. Как в
«Мойдодыре» (который сам К. И. назвал «кинематографом для детей») – «все
вертится, все крутится, все несется кувырком», сплошь какие-то сапоги всмятку,
не успеешь удивиться, откуда что взялось – а автор нагородил еще семь бочек
арестантов.
А вот один эпизод точно написан безо всякой злости, без «вялости мозга» – и
совсем не левой ногой. При этом он находится в прямом родстве с детскими
сказками Чуковского. Эпизод такой. На замызганной деревенской улице под дождем
появляется человек с яркими разноцветными шариками, которые рвутся в небеса, как
живые, а хозяин их урезонивает, «словно малых детей». Он привязывает к шарикам
скляночку, отпускает в небо, там раздается взрыв и прочищается маленькая
форточка. «И оттуда, из этой форточки, глянуло синее-синее, горячее, давно
невиданное милое небо. Через несколько минут форточка превратилась в окно, потом
в огромные ворота и – ура! ура! – глядите: солнце! глядите, глядите! – тучи так
и пятятся в разные стороны, словно их гонят кнутами».
"Здравствуй, солнце золотое!
Здравствуй, небо голубое!"
Это «Краденое солнце», в том же 1926 году написанное.
«Дождя как не бывало. Солнце! Радуга! Все кинулись к незнакомцу: спасибо!
спасибо!» – «Бородуля».
«Ну, спасибо тебе, дедушка, за солнышко!» – «Краденое солнце».
Можно чуть не из каждой сказки Чуковского подобрать пару строк с
изъявлениями общей благодарности и празднованиями. Следовало бы ожидать еще и
пира на весь мир, но ему в финале «Бородуле» соответствует обещание больших
урожаев.
С самим Бородулей Чуковский даже поделился своей биографией: сделал его
самоучкой, чья мать была кухаркой у мадам Кирпиченко, подарил между делом опыт
пребывания в тюрьме на Шпалерной, наделил собственной несолидностью, детскостью,
непоседливостью. Пожалуй, он и сам хотел бы быть таким волшебником, который
радует людей долгожданными дождями, дарит им солнце, может наслать на нехорошего
человека персональный град. И конечно, ему жалко было бросать такую прекрасную
идею, кое-как реализованную в наспех набросанном киноромане. Одна из дневниковых
записей в феврале 1926 года гласит: читал «Бородулю» Тихонову, тот сказал «мелко
и жидко» – «и я не мог не согласиться с ним».
В эти же дни Чуковский делился своими погодоуправленческими мыслями с
Мейерхольдом. Режиссер загорелся идеей: пусть Чуковский напишет пьесу, и можно
будет поставить буффонадное представление! И напоминал при каждой встрече. И в
«Чукоккалу» об этом запись сделал. А Чуковский пьесы не написал.
Он постоянно пытался привлечь к работе над книгой (пьесой, романом,
сценарием) об управлении погодой кого-то еще, словно боялся, что сам не осилит,
не справится с таким многообещающим сюжетом. С самого начала просил Житкова, но
тот был занят. Потом, в 1932 году, звал Толстого, советовался с Горьким (Горький
обстоятельно рекомендовал «побеседовать с гелиотехниками – в Слуцке, Самарканде,
с полярниками», почитать «Геохимию» Вернадского, поговорить с ленинградскими
химиками-электриками). В 1939-м К. И. всерьез сотрудничал с десятилетним Комой
Ивановым, часами обсуждая с ним, как разгонять тучи – стреляя по ним или
распыляя специальное вещество, вызывающее дождь. Решили распылять. Кстати,
сейчас именно так тучи и разгоняют. В 1948-м советовался о «Госутиве» с
Михалковым.
Но большая книга так и не была написана. А «Бородуля» остался промежуточными
шагом между детской сказкой и взрослым кино, этакой историей о значении фантазии
для народного хозяйства – если хотите, экономическим обоснованием необходимости
сказки, за которую Чуковский уже начал сражаться. |
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
