Новые материалы, а также переоценка материалов уже известных, легли в основу этой книги.
Новые источники – это записи моих личных
встреч и бесед с очевидцами последних лет Марины Цветаевой; это
материалы частных архивов (в том числе наших соотечественников за
рубежом), а также материалы архивов государственных.
Что касается последних, то больше многого
другого мне необходим был важнейший из документов, прямо относящийся к
1939-1941 годам, о которых я здесь пишу: дневник сына Цветаевой Георгия
Эфрона. Дневник, который он педантично вел в Москве и в Елабуге.
Документ хранится в Российском Государственном архиве литературы и
искусства в Москве. Увы! Только отдельные записи из этого дневника
оказались для меня доступны, – и я отлично понимаю, что это
обстоятельство непременно заставит в будущем не просто дополнить, но
многое и исправить в повествовании, которое я предлагаю теперь вниманию
читателя.
Много плодотворнее оказалась работа в другом
государственном хранилище: архиве КГБ (буду называть по-старому это
учреждение, которое столь часто в последние годы меняет свое название).
Благодаря помощи Анастасии Ивановны Цветаевой, Софьи Николаевны
Клепининой-Львовой и Александра Эммануиловича Литауэра появилась
возможность познакомиться со следственными делами не только мужа и
дочери Цветаевой, но и людей, в окружении которых Марина Ивановна
оказалась сразу после возвращения на родину.
То обстоятельство, что мне удалось прочесть
не одно-два, а несколько «дел», серьезно облегчило их изучение. Их
сравнение и сопоставление, повторяющиеся конкретные детали и особенно
очные ставки, где стенографистка (а не следователь!) записывает
неотредактированные реакции и реплики; множество неожиданных сведений (в
особенности на первых допросах, когда от подследственного, как правило,
требуют рассказа о себе самом), – оказались источником, крайне ценным
для задач биографа.
Эти толстые тома переплетенных протоколов и других материалов, связанных уже с судом и реабилитацией… Открывать их было страшно.
Слишком недавно все это происходило.
Все-таки это не девятнадцатый век. Поискать – - так и тех следователей
еще, пожалуй, найти можно, и методы, коими велось в те годы дознание, не
так давно ушли в небытие. Эти светло-коричневые тома, похожие один на
другой, эти пожелтевшие страницы (внизу каждой – чернильная подпись
допрашиваемого, – и как же отличаются они одна от другой!)… Открываешь –
и кровь проступает сквозь отпечатанные на машинке слова.
Кажется, это звучит почти надрывно. В самом
деле, бесстрастия, столь ценимого обычно у исследователя, мне
действительно не достает. Но повторяю любимый девиз Цветаевой: «Laissez
dire!» – пусть говорят, что угодно. Не ради хвалы или хулы я бралась за
перо.
Однако другой вопрос может задать мне
непредубежденный читатель: насколько необходимо нам знать все это для
восстановления последних лет жизни великого поэта? Не слишком ли увлекся
автор историей арестов и допросов? Оправдан ли его интерес к фигурам
каких-то оперуполномоченных? Не слишком ли сгущена атмосфера всеобщего
страха, заставлявшая, к примеру, маленьких чиновников далекой Елабуги
отказывать в просьбе, едва бросив взгляд на цветаевский паспорт?
Нет, автор не увлекся модной темой. Эта модность, если хотите, как раз смущала, да и сейчас еще явственно мне мешает.
Однако на другой чаше весов – долг. Как я
его понимаю. Долг перед судьбой поэта, которого я люблю, человека и
женщины, которой я восхищаюсь. И этот долг заставляет все неудобные
ощущения решительно отвести в некий подстрочник.
Ибо, вернувшись на родину, Марина Цветаева
разделила судьбу многих замечательных своих современников. Липкие сети
Лубянки стреножили ее с первых же шагов по родной земле. Игнорировать
их, когда появилась, наконец, возможность узнать правду, – чего же
ради?…
Судьба Цветаевой впитала все трагедийное
напряжение нашей эпохи с тем большей силой, что то была судьба поэта. То
есть человека, которого стихии (природы и времени) сотрясают сильнее,
чем кого бы то ни было.
Как самое высокое дерево притягивает к себе в
грозу удары молнии – с той же закономерностью погибла в лихую годину
своей страны Марина Цветаева. ИРМА КУДРОВА
|