Для критиков нравов отечественного дворянства второй половины XVIII века галломания — величайшее зло, превращающее, по выражению Фонвизина, «русских дураков» в «дураков французских». «Молодые российские поросята», писал в том же 1769 году сотрудник и единомышленник Фонвизина Николай Иванович Новиков (по мнению некоторых исследователей, эти слова принадлежат самому Фонвизину), «ездят по чужим землям для просвещения своего разума» и возвращаются в Россию «уже совершенно свиньями». Дома же их учат французские кучера, кондитеры или подлекари и ничего, кроме презрения к отечеству и преданности Франции, внушить не могут и не желают. Жалкий вертопрах, петиметр, одевающийся по французской моде и немилосердно смешивающий русские и французские слова, — вот новый объект ядовитых насмешек русских сатириков.

«Северный Расин» Александр Петрович Сумароков создает комедии «Чудовищи», «Третейский суд» и «Ссора мужа с женой», однокашник и товарищ Фонвизина Александр Григорьевич Карин — комедию «Россиянин, возвратившийся из Франции», а его коллега и враг Лукин — комедию «Щепетильник», один из героев которой утверждает, что «…наш язык самой зверской, и коли бы не мы его чужими орнировали словами, то бы на нем добрым людям без орниру дискурировать было не можно. Кель диабле! Уже нынче не говорят „риваль", а говорят „солюбовник". Ха-ха-ха». Начальник Фонвизина и Лукина, глава литературного кружка, переводчик и драматург Иван Перфильевич Елагин переделывает главное европейское сочинение на эту тему — знаменитую комедию Хольберга «Жан де Франс». К сожалению, текст елагинской комедии не сохранился и процитировать его нет никакой возможности.

Хольберг же, образец и авторитет для просвещенных русских авторов, в своих комедиях, эпистолах и «нравоучительных мыслях» высказался по поводу всех животрепещущих вопросов современности, в том числе и относительно вертопрахов и щеголей, называемых петиметрами. Для датского моралиста эта порода наделена лишь ей присущими свойствами и при этом имеет национальные подвиды: французские петиметры похожи на обезьян, а английские — на медведей. Датские же «поросята», и герой его комедии Ханс Франдсен в том числе, обезьянничают на французский манер и изо всех сил подражают господам французам. Несомненно, главный герой «Бригадира» Иванушка — родной брат и тезка Ханса; разве что, в отличие от своего датского или немецкого (Фонвизин читал немецкий перевод «Жана де Франса», хотя среди европейских Хансов-французов были и настоящие немцы) прототипа, по-французски говорит меньше и так, что его в состоянии понять даже не владеющий этим модным языком российский зритель. В остальном же северные Иваны чрезвычайно похожи: оба глупы, оба побывали во Франции и отреклись от своего отечества, оба должны жениться на добродетельной девушке, сердце которой отдано человеку, оценившему ее достоинства и достойному ее любви, и оба не хотят свадьбы не с француженкой: Ханса мало интересует датчанка Эльсебет, а Иванушку — русская Софья.

Для датских славистов комедия Хольберга — важнейший и бесспорный источник комедии Фонвизина. И не только Фонвизина, но и Сумарокова, и не только «Жан де Франс», но и не переводившаяся на русский язык пьеса «Яков фон Стюбое», главный герой которой, хвастливый, но трусливый солдат, как и фонвизинский Бригадир, сравнивает полюбившуюся ему красавицу с осажденной фортецией. Даже выбор названия — «Бригадир», а не «Иванушка» или, например, «Иван-Француз», скандинавские исследователи объясняют желанием Фонвизина скрыть прямую связь между своей пьесой и творением датского классика. Исследователи недатского происхождения это положение ставят под большое сомнение и находят в сочинении Фонвизина едва ли не цитаты из комедий других европейских авторов, например из «Французской гувернантки» большого почитателя Хольберга немецкого писателя и теоретика литературы Иоганна Кристофа Готшеда. Так, автор первой биографии Фонвизина на французском языке Алексей Стричек специально отмечает, что всем известные реплики Иванушки и Бригадира — «тело мое родилось в России… однако дух мой принадлежит короне французской» и «ты все-таки России больше обязан, нежели Франции. Ведь в теле твоем гораздо больше связи, нежели в уме» — уже произносились героями Готшеда — Францем и Луисхен.

Сопоставляя датского «Жана де Франса» и русского «Бригадира», специалисты отмечают одно чрезвычайно важное и при этом очевидное отличие: если в комедии Хольберга разрабатывается хоть и актуальная для всей Европы, но единственная тема, то в комедии Фонвизина таких тем несколько, и галломания — лишь одна из них. В самом деле, кроме «французского дурака» Иванушки, в комедии участвуют ханжа и лихоимец Советник, солдафон и ругатель Бригадир, ветреница Советница и ничего не понимающая скопидомка Бригадирша, и все они в равной степени глупы и комичны, и все они — хорошие знакомые Фонвизина, его зрителей и собеседников. Хотя не все и не в равной степени: наибольший интерес у автора и «смотрителей» вызывала все-таки Бригадирша.

Из «Чистосердечного признания» следует, что «подлинником к сочинению Бригадиршиной роли» стала мать той самой москвички, с которой он в свое время рассматривал скверные эстампы, а познакомившийся с комедией будущий начальник и покровитель Фонвизина Никита Иванович Панин обратил внимание лишь на этот, восхитительный в своей неподражаемой глупости, персонаж: «Я вижу… что вы очень хорошо нравы наши знаете, ибо Бригадирша ваша всем родня; никто сказать не может, что такую же Акулину Тимофеевну не имеет или бабушку, или тетушку, или какую-нибудь свойственницу… я удивляюсь вашему искусству, как вы, заставя говорить такую дурищу во все пять актов, сделали однако роль ее столь интересною, что все хочется ее слушать».

Несомненно, в «Бригадире» комический талант Фонвизина раскрылся в полной мере, его грубоватые шутки остры и беспощадны, а дурачества потешающих публику героев нелепы, но очень натуральны. По обыкновению Фонвизин начинает свою любимую словесную игру: персонаж произносит самую банальную фразу, которую тут же подхватывает, повторяет на свой манер или «развивает» кто-нибудь из его недалеких собеседников. Как обычно, больше других достается умилительно глупой Бригадирше. Вот например: Софья тихонько называет Иванушку дураком, тот, побывавший в Париже и потому уверенный в своей неотразимости, полагает, что невеста им восхищается, и просит не льстить ему так откровенно. Советник объясняет реплику дочери тем, что она «о чем-то с ума сходит». В разговор вмешивается Бригадир и уверяет окружающих, что перед свадьбой такое случается и что его собственная жена, оказавшись в свое время в такой же ситуации, «недели полторы без ума шаталась». Естественно, здесь «мужчина и бригадир» не только делится жизненным опытом, но и «шпыняет» свою опостылевшую супругу: за годы семейной жизни она поглупела настолько, что умнее, чем накануне свадьбы, не была уже никогда. Говорить об уме Софьи Советник и не помышлял, зато Бригадир нашел случай развить свою любимую тему и рассказать всем, в том числе и влюбленному в его «сожительницу» «соседу», всю правду о глупости Бригадирши.

Еще пример: сведущий в Священном Писании и «книгах церковных» ханжа Советник замечает, что у «Создателя… все власы главы нашея изочтены суть». Эту мысль тут же подхватывает рачительная хозяйка Бригадирша и начинает упрекать мужа, не разделяющего ее страсть считать деньги. Спор раздражает Бригадира, и он, дурак под стать жене и к тому же гневливый грубиян, обещает устроить так, что на ее голове «нечего считать будет». Пример третий: что можно «нажить» без ума? — спрашивает мужа, разъяренного перепалкой с Иванушкой, по своему обыкновению ничего не понимающая Бригадирша. Ты без ума «нажила» такого «урода», как этот «младенец», — отвечает крайне утомленный обществом своих домочадцев Бригадир. И наконец: огорченный любовной неудачей, он, как и всегда, вымещает раздражение на Бригадирше, называет ее «свиньей» и «дурой». Бедняжка крайне огорчена и спрашивает у добродетельных героев: разве не видно, дура ли она? «Еще как видно», — отвечает, как выясняется, язвительный Добролюбов. Что касается «прямых» глупостей, то их говорят практически все действующие в «Бригадире» дворяне: Бригадирша утверждает, что Иванушка побывал не только во Франции, но и в Париже, Иванушка — что мужчины любят вмешиваться не в свои дела и препятствовать любовным увлечениям своих жен, Советница — что Бригадир не вправе требовать от сына разговаривать с ним только на известном ему русском языке, сам Бригадир — что Бог, несомненно, хорошо знаком с любезным его сердцу «Табелем о рангах».

Люди они не только глуповатые, но и недобрые: слова «скотина», «урод», «тварь», «дурак», «скаред», «бездельник» звучат едва ли не в каждой их реплике. И не только у них, но и у человека, чьим «рождением» они были: в своих письмах раздосадованный Фонвизин называет Елагина «уродом», Лукина «тварью» и «бездельником», Сумарокова — «безумным человеком», «поверившим дуре», про некую неизвестную нам госпожу Персильду говорит, что она сильно поглупела и теперь «превосходит уже всякую скотину», а про «старых дураков» Петербурга — что они принялись за «новые дурачества». Похоже, автор «Бригадира» — ругатель посильнее своего героя, именем которого названа комедия.

Правда, предельно резким и лаконичным Фонвизин бывает лишь в состоянии крайнего раздражения, обрушиваясь на своих неприятелей; в более спокойном расположении духа он становится неторопливым и многословно язвительным. Описывая сестре январский 1766 года маскарад и рассказывая об увиденных им танцах, насмешливый наблюдатель отмечает: «А чтоб приключению чем-нибудь кончиться смешнее, то Еропкин, большой сын А.В., напросился один прыгать голубца. Сделан был большой круг, и г. Еропкин доказал, что если он не имеет другого дарования, то он погибший человек». Напомню, что в такой же манере и в том же письме ядовитый человек Фонвизин отзывается о буйном сыне бывшего канцлера Бестужева Андрее Алексеевиче: «Графа А. А. Бестуж. застал я здесь в покаянной, куда посажен он каяться в том, что не поступал он по правилам здравого рассудка, хотя никто не помнит того, чтобы какой-нибудь род разума отягощал главу его сиятельства». Зла Фонвизину эти люди не причинили, а поэтому над их дурачествами можно лишь смеяться, смеяться зло, но без ненависти.

Закончив работу над «Иосифом», за которого переводчик намеревался взять 200 рублей (хорошие деньги: в 1765 году за перевод трех частей книги Й. Г. Г. фон Юсти «О правительствах» Фонвизину было заплачено 150 рублей, и, как видно из письма «матушке сестрице и любезному другу» Аргамакову, этим обстоятельством он был очень доволен), напечатав «Сиднея и Силли» и дописав «Бригадира», Фонвизин заканчивает свое счастливое пребывание в Москве и по настоянию «командира» Елагина все-таки возвращается в Петербург. Не помогли ни настоятельные просьбы продлить отпуск, ни почтительные шутки, ни призванные сломить твердость Елагина смиренные мольбы прочитать «Бригадира» и на правах авторитетнейшего судьи вынести справедливый вердикт. Не помогло ничего, и в 1769 году Фонвизин прощается со своей московской возлюбленной, оставляет любимый город и, смирившись с обстоятельствами, спешит к месту службы.

В Петербурге Фонвизин представляет свои новые творения — читает «Иосифа» и «Бригадира» и, по его собственному свидетельству, быстро добивается признания. Ироничный человек, Фонвизин становится серьезным, когда говорит о своих бесспорных талантах — играть на скрипке и декламировать — и то и другое он делает «с пречудным мастерством» и в высшей степени профессионально. Правда, чтение возвышенно-серьезного «Иосифа» и комически-бытоописательного «Бригадира» требовало мастерства различного рода. Вероятно, разыгрывание ролей удавалось Фонвизину лучше или было больше востребовано в высшем петербургском свете — особым успехом у екатерининских вельмож пользовалась комедия «в наших нравах», ее Фонвизин читает едва ли не каждый день и едва ли не в каждом аристократическом доме. Вероятно, успеху Фонвизина способствовал еще один ценный его талант — талант «дразнения». Сам он неоднократно и с нескрываемым удовольствием рассказывает, как удачно ему удавалось «играть» заикающегося и непрестанно подмигивающего Сумарокова, а потом и своего банкира. Правда, зоилы и недоброжелатели об артистических способностях Фонвизина судили иначе: в своей ядовитой эпистоле «К творцу послания» А. С. Хвостов напоминает Фонвизину о его крупной сценической неудаче, но ни обстоятельств дела, ни деталей этого неприятного для величайшего русского комедиографа и великолепного декламатора «осьмнадцатого столетия» происшествия не раскрывает.

В «Чистосердечном признании» Фонвизин подробно рассказывает, кто из вельмож и в каком порядке слушали его комедию. Первыми, кому посчастливилось познакомиться с «Бригадиром» в исполнении Фонвизина, были генерал-аншефы Александр Ильич Бибиков и Григорий Григорьевич Орлов. Бибиков, по словам Державина, «искусный вождь во бранях» (герой Семилетней войны, чей полководческий талант оценил сам Фридрих Великий, победитель польских конфедератов и удачливый противник Пугачева, вскоре после «разбития злодеев под крепостию Татищевою» в 1774 году «скончавшийся в при городке Быгульме»), «совета муж» (в 1767 году председатель Уложенной комиссии) и «любитель Муз», стал близким приятелем и корреспондентом Фонвизина. Григорий Орлов — второй по возрасту среди знаменитых братьев, фаворит императрицы, «исполнитель премудрых поручений» (как назвал его поэт и переводчик Иван Барков), «друг истины, сердец ценитель», чья душа — «хранилище доброт» (как отзывался о нем другой поэт и переводчик — Василий Петров), спаситель Москвы во время Чумного бунта в 1771 году, ценитель высокой поэзии и, кроме прочего, поклонник творчества Фонвизина и его покровитель. В 1763 году он был одним из первых читателей русского перевода «Альзиры» и читателем в высшей степени ценным. Послушав «Бригадира», он незамедлительно рекомендовал императрице познакомиться с невиданным в отечественной драматургии явлением и пригласить молодого комедиографа прочитать его творение в Петергофе. Затея удалась — Фонвизин с блеском выполнил поручение, Екатерина была довольна и «всемилостивейше приветствовала» автора за его искусную декламацию.

После этой удачи количество желающих пригласить Фонвизина увеличилось невероятно, и следующими слушателями «Бригадира» стали наследник престола Павел Петрович и его воспитатель, начальник Коллегии иностранных дел, в свое время посланник в Дании и Швеции, сторонник так называемой «северной системы», предполагавшей участие России в антибурбонской коалиции североевропейских государств, Никита Иванович Панин. Говоря Фонвизину о желании великого князя послушать «Бригадира» в авторском исполнении, Панин доводит до сведения молодого человека, что комедия эта наделала много шума, ее «похваляет государыня» и «все вообще очень довольны». Не желая упустить предоставленный судьбой шанс, Фонвизин берется развить мысль вельможи и доверительно ему сообщает, что себя он сможет включить в число этих всех лишь в том случае, если «его сиятельство удостоит его своим покровительством». Кажется, прямота и чистосердечие талантливого литератора Панину понравились, и он тотчас же обещает ему свою поддержку. Последовавший за этой сценой по обыкновению успешный «сеанс» чтения «Бригадира» имел для Фонвизина решающее значение: он был допущен в круг наследника престола и стал членом «панинской партии», другом и соратником Никиты Ивановича и его брата — фрондерствующего полководца, покорителя Бендер и победителя Пугачева, «русского генерала Бонера» Петра Ивановича Панина. Вопрос, тревоживший Фонвизина не один год, разрешился на исходе десятилетия: наконец-то ему удалось найти благодетеля, не только довольного профессиональными и моральными качествами своего подчиненного, но и согласившегося принять участие в его судьбе.

После чтения «Бригадира» у Петра Панина Фонвизин с неизменным успехом «выступает» в домах значительнейших лиц екатерининского царствования. Молодого сочинителя и актера приглашают вице-президент Военной коллегии Захар Григорьевич Чернышев, его брат, камергер и член Адмиралтейской коллегии Иван Григорьевич Чернышев, камергер и член Вольного экономического общества граф Александр Сергеевич Строганов, хороший знакомый Вольтера и автор стихотворений на французском языке граф Андрей Петрович Шувалов, мать будущего фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского и старинная приятельница самой императрицы Екатерины Алексеевны Мария Андреевна Румянцева, жена генерал-фельдмаршала Бутурлина Екатерина Борисовна и жена канцлера Михаила Илларионовича Воронцова Анна Карловна. Новые «победы» Фонвизина были блестящими, но после встречи с Никитой Паниным не такими уж и важными. В самом конце 1769 года скромный титулярный советник Фонвизин становится секретарем министра иностранных дел России, производится в чин надворного советника и, отставив на время литературные занятия, принимается за дипломатическую работу.