Кажется, сама судьба помогает Фонвизину найти собственный жизненный путь и стать одним из величайших деятелей отечественного театра: во время первого посещения Северной столицы он приходит в восторг от постановки комедии Хольберга «Генрих и Пернилла» и, «потеряв благопристойность», хохочет над шутками великого «комедиянта» Якова Даниловича Шуйского, в Петербурге же знакомится с прочими «вхожими в дом дядюшки» «великими людьми»: «первым актером» публичного русского театра Федором Григорьевичем Волковым и его коллегой, знаменитым Иваном Афанасьевичем Дмитревским, в 1763 же году начальником Фонвизина становится театрал Елагин, который, по ироническому наблюдению Екатерины II, «умрет от садна слуховой перепонки, произведенного театральной гармонией».

Именной указ о переводе Фонвизина в Кабинет по приему челобитных был подписан 7 октября 1763 года; при этом, поступая в распоряжение нового начальника, он продолжает числиться сотрудником Коллегии иностранных дел и из нее же получать причитающееся ему жалованье (как сказано в Высочайшем указе императрицы, «Переводчику Денису Фон-Визину, числясь при Иностранной Коллегии, быть для некоторых дел при нашем Статском Советнике Елагине, получая жалование по-прежнему из Коллегии»). Поначалу отношения между Фонвизиным и Елагиным складываются как нельзя лучше. В письмах родным, датированных концом 1763 года, Елагин упоминается без малейшего раздражения, в основном в связи с делами службы: «во вторник был я у И. П. на час, а дело дано мне было на дом», «во вторник и в среду все дни пробыл у И. П. — дело было очень велико», «во вторник в 5 часов прислал по меня И. П. курьера, и так я у него пробыл весь день за делом». Если же у молодого секретаря знатного сановника появляются «свободные часы», он проводит их за «полезными увеселениями», наносит визиты важным господам, смотрит русские и французские спектакли, слушает итальянские оперы, посещает балы и маскарады, и Елагин нисколько этому не препятствует: «в понедельник обедал у И. П. Дела было однако не очень, так что после обеда мог я уехать к Dmitrew. (актер Иван Афанасьевич Дмитревский. — М. Л.) и от него au bal masque chez Locat.» (итальянский организатор популярных в начале екатерининского царствования придворных балов-маскарадов Джованни Батиста Локателли. — М. Л.).

Петербургская жизнь Фонвизина наполнена незначительными и суетными событиями: он беспокоится, что не сможет достать билет в «кавалерскую трагедию» (театральные представления, в которых все роли исполнялись придворными), огорчается, что некая «бестия» и «дура» оклеветала его перед отцом русской трагедии и «северным Расином» Александром Петровичем Сумароковым (которого тут же и без всякого почтения именует «безумным человеком», дуре поверившим), хвалится, что играет на своей скрипке «с пречудным мастерством» (в этом его утверждении нет и тени иронии). Жизнь в столице дорога, секретарское жалованье невелико, Фонвизин начинает испытывать финансовые затруднения и пытается поправить положение с помощью удачно проведенной коммерческой операции.

В конце 1763 года в типографии Кадетского корпуса Фонвизин издает свой перевод романа французского аббата Жана Жака Бартелеми «Любовь Кариты и Полидора». Выходу этого сочинения предшествуют длительные и малообъяснимые проволочки (еще в августовском письме сестре Феодосии Фонвизин жалуется, что его труд «все переходит из рук в руки членов кадетского корпуса для подписания»), однако упорный юноша преодолевает все препятствия и приступает к осуществлению своего книготоргового предприятия. Переводчик полагает, что трогательная история любви прекрасных афинянина и афинянки, принесенных в жертву чудовищу Минотавру, заинтересует отечественного читателя, и «издает» целых 1200 экземпляров. По его замыслу, часть тиража должна была попасть в Москву и быть реализованной стараниями Феодосии. Ей поручается получить книги (сначала 60, а потом — 300 штук), отнести их в переплет, затем продать в академическую лавку и как можно скорее отправить удрученному бедностью брату вырученные деньги («Деньги как наискорее, Бога ради, присылай», «Как возможно скорее присылай. Здесь деньги редки»), В Петербурге же книги распространяет сам переводчик — «у переплетчика по полтине». Надо полагать, что в старой столице их покупали без большой охоты, Фонвизин торопится и к началу 1764 года соглашается уступить «Любовь Кариты и Полидора» хоть по 25 копеек за штуку. В это же время он впервые задумывается о переходе на новое место — о своем неудовольствии прямо он еще не говорит, но очевидно, что служба при коллегии и должность секретаря кабинет-министра устраивают его не вполне. Сослуживец Фонвизина князь Федор Яковлевич Шаховской собирается занять место резидента в Данциге и приглашает его отправиться вместе с ним. Фонвизин с радостью принимает предложение и, если бы Шаховской не упустил свой шанс, наверняка продолжил бы свою карьеру в Северной Германии.

В Петербурге Фонвизину приходится тяжело, здесь он чувствует себя «чужестранцем», скучает по родным, непрекращающиеся праздники и балы сильно его раздражают, однако он участвует в придворных развлечениях, надевает розовое домино и «плетется» на маскарад. Он страшно устал и хочет в отпуск в Москву, тем более что дома ожидается событие огромной семейной важности — старшая сестра Феодосия выходит замуж за петербургского товарища Фонвизина, «любезного человека», имеющего «просвещенный разум», сына бывшего директора Московского университета, но при этом «чужестранца в Москве», гвардейского офицера Василия Алексеевича Аргамакова. Фонвизин, узнавший душу, сердце и достаток своего «истинного» друга, рекомендует Аргамакова как достойного и благородного молодого человека, не богатого, но способного «содержать себя честным образом». Правда, уехать из Петербурга на свадьбу сестры и лучшего друга оказывается не так-то просто: послушный сын, он хлопочет о каком-то «батюшкином деле» и не может двинуться с места, пока не дождется окончательного решения. Отец же просит Дениса поскорее приехать домой и одновременно с этим — завершить начатое предприятие. Удалось ли Фонвизину навестить родных в начале 1764 года, до сих пор остается неизвестным.

Зато доподлинно известно, что за время своей многолетней службы в Петербурге в Москву он все-таки выезжал. Например, в самом конце 1765 года он целых 29 дней живет в родном городе в кругу близких ему людей, наслаждается их обществом и отдыхает от столичной суеты. Однако чем приятнее Фонвизину было окунуться в жизнь московскую, тем тяжелее он возвращался к жизни петербургской. Теперь, в начале 1766 года, он еще острее переживает свою разлуку с милыми родственниками, страдает от одиночества, и его самые «изрядные» дни меркнут при сравнении с московскими. В Петербурге ему, честному человеку с чувствительным сердцем, приходится иметь дело со «злодеями» или «дураками». Как полагает сам Фонвизин, от жизни в кругу бесчестных людей начинает портиться его характер, и то, что еще недавно казалось смешным и забавным, теперь приводит в бешенство. Его не веселит история про жену, закричавшую «караул!», когда муж вез ее купаться в проруби, про мужа, едва не поколоченного женой накануне Нового года и на этом основании изъявившего богопротивное желание поскорее с ней развестись, про отправленного на покаяние буйного пьяницу и оскорбителя собственных родителей, сына бывшего елизаветинского канцлера Алексея Петровича Бестужева — графа Андрея Алексеевича, об умственных способностях которого раздраженный острослов отзывается весьма ядовито (в монастырь младшего Бестужева «посадили» «каяться в том, что не поступал он по правилам здравого рассудка, хотя никто не помнит того, чтобы какой-нибудь род разума отягощал главу его сиятельства»). Такая жизнь кажется Фонвизину невыносимой (все здесь говорит о том, что «в свете почти жить нельзя, а в Петербурге и совсем невозможно»), и в создавшейся ситуации он не видит иного выхода, как настоятельно просить своего шефа «переменить» его «судьбину».

Другая причина постоянного раздражения москвича в Петербурге — необходимость ежедневного общения со своим «товарищем» по службе, секретарем Елагина — Владимиром Игнатьевичем Лукиным. Его Фонвизин ненавидит всей душой, презирает за происхождение, душевную низость и бездарность. По его мнению, подлый человек Лукин вкрался в доверие к честному «командиру» Елагину и изо всех сил интригует против добродетельного аристократа Фонвизина, доводит своего коллегу до отчаяния и вынуждает его, забыв про бедность, всерьез задуматься об отставке. На протяжении шести лет, с 1763 по 1769 год, Фонвизин постоянно жалуется на козни «твари», «змеи», «негодяя» и «бездельника» Лукина и пронесет ненависть к удачливому «мерзавцу» через всю свою жизнь. Елагин же к Лукину благоволил, ценил его талант драматурга и мастерство переводчика. Не случайно завершение перевода романа аббата Прево «Приключения маркиза Г., или Жизнь человека, оставившего свет», начатого еще до своего стремительного возвышения при дворе, Елагин поручит любимому секретарю. Лукин справился с поставленной задачей, и перевод последних частей романа Прево был напечатан в 1764–1765 годах в сопровождении благодарственного посвящения начальнику.

Как и Елагин, переделавший комедию Хольберга, Лукин переделывал комедии французов Детуша, Буасси, Дюпати и англичанина Додели (естественно, используя французский текст). При этом Лукин был не только практикующим переводчиком, но и теоретиком, создателем знаменитой концепции «склонения на наши нравы». Переводя иноязычную комедию, полагал автор знаменитого «Мота, любовью исправленного», «Щепетильника» и «Награжденного постоянства», необходимо не столько демонстрировать силу таланта чужестранного драматурга, сколько исправлять нравы отечественного зрителя. Поэтому действие, венцом которого становятся торжество добродетели и осмеяние порока, должно разворачиваться в привычной русскому «смотрителю» обстановке: в русских городах, среди людей, носящих русские имена, облаченных в русские одежды и занимающих «русские» должности. В комедиях Лукина нет места заверяющим брачный контракт нотариусам, зато в них участвуют галломаны Верхоглядовы, верные слуги Василии и добродетельные девицы Клеопатры. Служа под началом Елагина, Фонвизин волей-неволей должен был стать членом его «кружка» и «склонять на русские нравы» иностранные комедии.

Вклад Фонвизина в общее дело — поставленная в конце 1764 года переделка комедии французского драматурга Жана Батиста Луи Грессе «Сидней», в фонвизинской версии — «Корион». Верность Фонвизина принципам, изложенным Лукиным и реализованным на практике Лукиным же и Елагиным, проявляется в самом названии комедии: вместо иноземного Сиднея на сцену выходит русский Корион (имя редкое, но встречающееся: одного из талантливейших стихотворцев второй половины XVII — начала XVIII века звали Карион Истомин). Русификации подвергаются имена других персонажей французской комедии — слуга Дюмон превращается в Андрея, а садовник Анри — в безымянного Крестьянина. Правда, лучшим другом главного героя становится не Лорд Гамильтон, а совсем не русский Менандр (по-гречески «твердый муж»), тезка древнегреческого комедиографа. Другие персонажи «склоненной» комедии Фонвизина также вызывают исторические ассоциации: например, возлюбленную Кориона, Зиновию, зовут так же, как хорошо известную европейскому читателю царицу Пальмиры (в одной из историко-биографических работ Хольберга, на русский язык не переведенной, специально сравниваются Зенобия и российская императрица Екатерина I, и между ними обнаруживается много общего). Зачем Фонвизину потребовалось называть героев своей комедии именами известных исторических личностей, объяснить сложно; отметим лишь, что в этом своем начинании он не оригинален: влюбленную героиню комедии Лукина «Мот, любовью исправленный» зовут Клеопатра, и подобно Зиновии, со своей царственной тезкой она имеет мало общего.

Кроме имен персонажей, Фонвизин изменяет и место действия: события этой совсем не смешной комедии происходят в подмосковной деревне страдающего героя. Москва же с ее колокольным звоном становится прекрасным городом, который вопреки здравому смыслу и дворянскому долгу покинул новоявленный полковник Корион. Изменив своей любимой Зиновии, одумавшись, но не имея надежды увидеть ее в живых, он замышляет самоубийство. Узнав о намерении своего хозяина, преданный слуга Андрей предусмотрительно убирает шпагу и пистолеты, однако предпринятые меры оказываются недостаточными, и Корион принимает яд. Прибывшая в его усадьбу влюбленная Зиновия прощает раскаявшегося изменника, тот обращается к ней с предсмертной пламенной речью, сокрушается, что из-за своего малодушия лишается и жизни и любимой, описывает свою предсмертную тоску. Дело идет к трагической развязке… как вдруг слуга Андрей насмешливо объявляет, что в последний момент он заменил отраву простой водой и жизни Кориона ничего не угрожает. Исцелившийся герой рождается для новой жизни, в которой у него будут верный друг Менандр, усердный слуга Андрей и обожаемая жена Зиновия. Как же обстояли дела сердечные у самого Фонвизина?