Ги де Мопассан отныне входит в узкий круг близких друзей писателя. Гюстав просит или скорее требует, чтобы молодой человек присутствовал на его воскресных ужинах в новой квартире в предместье Сент-Оноре. Ги безропотно соглашается стать постоянным участником литературных вечеров. Но все же он заслужил это посвящение в рыцари. В апреле того же 1875 года, накануне летних трагических событий, он поставил в мастерской художника Лелуара написанную им пьесу порнографического содержания «Лепесток розы». Вещь совершенно низкопробная, однако она заставила Гюстава смеяться до слез, несмотря на все его душевные страдания и переживания. Флобер принял также участие в одной из репетиций, во время которых вместо декораций использовались огромные картонные листы с нарисованными на них гигантского размера человеческими органами. Дух «мальчика» вовсе не умер от старости, и, похоже, Ги будет его достойным наследником…

И вот наш Флобер становится духовным наставником школы молодых литераторов. Они называют свое искусство «натуралистическим». Что касается дружбы, то тут нет никаких сомнений: Гюставу нравятся его молодые конкуренты на литературном поприще, а они, в свою очередь, восхищаются его талантом и относятся к нему с большим уважением. Что же касается литературных теорий, проводниками которых они являются вместе с Эмилем Золя, то это совсем другая история. В глазах Флобера под такими названиями, как «реализм» или «натурализм», скрываются совершенно неприемлемые для него понятия. Еще в те далекие времена, когда он писал «Госпожу Бовари», Гюстав со всей прямотой высказал свое мнение: «Считают, что я без ума от реализма, когда на самом деле я ненавижу его. Ибо именно ненависть к реализму и подвинула меня на работу над этим романом». В феврале 1876 года он продолжает свой вечный спор с Жорж Санд. Писательница не в первый раз упрекает его в том, что в своих литературных изысканиях он слишком большое внимание уделяет вопросам формы, и это, помимо всего прочего, связывает его со «школой» реализма, с представителями которой он часто встречается. Она имеет в виду участников его маленького литературного кружка. В ответном письме старой подруге Флобер излагает свои «утилитаристские» концепции литературного произведения (защищать униженных и оскорбленных, просвещать толпу). Он не забывает упомянуть и о концепциях, предлагаемых Эмилем Золя, будущим автором статьи «Экспериментальный роман», что также является попыткой завладеть и без того тесным книжным рынком. Впрочем, любители литературных теорий, лучшие педагоги и гениальные создатели классификационной системы, давно размышляют над тем, что же однажды сказал Флоберу Золя. Если верить Эдмону де Гонкуру: «Да, это правда, что я смеюсь так же, как и вы над словом „натурализм". Между тем я без конца повторяю его, потому что нужно называть вещи своими именами, чтобы публика поверила в то, что они новые».

В ответном письме Жорж Санд Флобер с предельной ясностью расставляет все по своим местам: «Что касается моей „недостаточности убеждений", то увы! Убеждения вызывают у меня удушье. Я едва сдерживаю гнев и возмущение. В идеале Искусство с большой буквы, по моему мнению, не должно ничему учить, а личность настоящего художника должна проявляться в своем произведении не больше, чем божественная сущность в окружающей природе. Человек — ничто, а художественное произведение — всё!

Что касается моих друзей, то вы их называете „ваша школа". Бьюсь об заклад, что у меня нет никакой школы! Я не признаю никакой школы. Те люди, с которыми я часто встречаюсь, находятся на пути к тому, что я ненавижу. В то же время они проявляют некоторый интерес и к тому, что волнует меня. Технические детали, местные реалии и, наконец, историческая сторона и точность описываемых вещей интересуют меня в последнюю очередь. Главное, к чему я стремлюсь, — это „красота", которую почти совсем не ищут мои сотоварищи. Когда я испытываю восхищение или ужас, они не чувствуют ничего. Меня приводят в восторг фразы, которые кажутся им банальными. Гонкур, например, весьма счастлив, когда посреди улицы ему в голову приходит слово, которое он может вставить в книгу. Я же доволен, если мне удается написать целую страницу без повторов и созвучий».

Месяц спустя, 6 февраля 1876 года, Флобер, словно ощущая в этом потребность, уточняет: «Заметьте, что мне ненавистно все, что принято называть реализмом».

И в последующие месяцы Гюстав пускает свои отравленные стрелы в сторону натурализма, «школы», которую защищают именно те люди, которых он принимает у себя дома воскресными вечерами. «Что могут дать такие лишенные смысла слова, как „натурализм"». Немного позднее, в декабре 1877 года, Тургенев получает от Флобера письмо со следующими гневными словами: «Всякий раз по понедельникам я испытываю приступ гнева, когда читаю статью Золя. После реалистов мы имеем натуралистов и импрессионистов — какой прогресс! Группа шутников, которые хотят заставить верить самих себя, да и нас с вами в то, что они открыли Средиземное море».

«Три повести» в какой-то мере являются ключом к этому литературному спору. Начатую в Конкарно «Легенду о святом Юлиане Странноприимце» Флобер продолжает писать на протяжении всей зимы. На сочинение этого произведения Гюстава вдохновил витраж кафедрального собора в Руане. Юлиан — блудный сын. Он покидает отчий дом, чтобы вести разгульную, полную приключений жизнь. В итоге он женится на дочери императора. И тут же на него нападает черная тоска. Он пытается найти утешение в охоте. В один прекрасный день он возвращается домой после этого паскалевского развлечения. Дома его ожидают двое стариков, которых в его отсутствие приютила его жена. В приступе беспричинного гнева Юлиан убивает их. И тогда ему становится понятно, что он расправился с собственными родителями. Оставив все свое богатство, он убегает из дома. Юлиан нищенствует и заканчивает свои дни, как святой, поскольку спасает одного прокаженного.

Что могло привлечь внимание Флобера в этой религиозной истории? Конечно, ее глубина, поэзия и мистика, которой насыщены христианские сюжеты в средневековой литературе. Похоже, что писатель хотел избавиться от «натурализма», ставшего основой для литературного творчества. Окрашенная в мягкие тона легенда воспринимается, как наивная сказка. Неоднозначность святого Юлиана дает Флоберу возможность отдохнуть от вредоносных миазмов, исходящих от пары глупых простаков, Бувара и Пекюше. К ним писатель намеревается еще вернуться. Помимо всего прочего, написать повесть — это еще и возможность преподать урок стиля своим молодым сотоварищам, показать, что такое «красота» в литературе и настоящая экспрессия. «Была бы идея, а слова всегда найдутся».

8 марта 1876 года умирает Луиза Коле. Ее уход в мир иной, как пишет Флобер Эдме Роже де Женетт, вызывает у него «противоречивые и сложные чувства». «Ожившие в моей душе воспоминания заставили меня пересмотреть всю мою прошлую жизнь. Ваш друг, однако, за последний год заметно укрепил свое моральное состояние. Я вычеркнул из своего прошлого столько всего ненужного, чтобы иметь возможность жить дальше. <…> Мне пришла на память смерть первой жены Шарля в „Госпоже Бовари": „Она любила его. И это главное"». Гюстав проводит полдня в воспоминаниях о прошлом… Затем принимается за работу.

Флобер берется за вторую повесть под названием «Простое сердце». Если в «Легенде о святом Юлиане Странноприимце» можно увидеть реминисценцию «Искушения святого Антония», то «Простое сердце» по своей тональности и месту действия напоминает «Госпожу Бовари». Это история служанки, которой Флобер приписывает некоторые черты характера Жюли, прислуживавшей в его доме с 1825 года! Вот что 19 июня 1876 года пишет Флобер Эдме Роже де Женетт: «История „Простого сердца" — это рассказ о непримечательной жизни бедной деревенской девушки, набожной, но без фанатизма, в меру преданной и по характеру мягкой, как свежий хлеб. Вот в какой последовательности она любит: сначала мужчину, затем детей своей хозяйки, далее племянника, после чего старика, за которым ухаживает, и, наконец, своего попугая. Когда умирает ее попугай, она делает из него чучело. Оказавшись, в свою очередь, на смертном одре, она путает попугая со Святым Духом. В этом нет никакой иронии, как вы могли бы предположить, напротив, все серьезно и очень грустно. Я хочу вызвать слезы жалости у особенно чувствительных душ, поскольку и сам к ним отношусь».

Ради этой повести Гюстав совершает в апреле поездку в Пон-л’Эвек и Онфлёр. Погрузившись в знакомую с детства атмосферу, писатель предается воспоминаниям. «Простое сердце», возможно, самое пронзительное и самое личное из всех его произведений. И пресловутый «реализм» присутствует здесь во всей своей красе. Попугай Фелиситэ — это волшебная магия простых душ, воспевание их смирения. Автор описывает эту историю с желанием показать истинную красоту литературного языка. При этом он наделяет своего персонажа глубокими человеческими чувствами. Гюстав ведет мысленный разговор со своей старой доброй подругой Жорж Санд, словно «Простое сердце» адресуется именно ей, чтобы она, наконец, его одобрила.

Жорж Санд, однако, умирает 8 мая 1876 года в страшных муках из-за непроходимости кишечника. Ей было 72 года. Гюстав убит горем. Он составляет список близких ему людей, ушедших в мир иной за последние годы. «Мое сердце превращается в некрополь, — пишет он принцессе Матильде, — я чувствую вокруг себя такую бескрайнюю пустоту».

С уходом Жорж Санд Гюстав теряет не только подругу. В каком-то смысле писательница заменила ему мать. Она была для него собеседницей, понимавшей его с полуслова. Между ними не было никакого соперничества, тем более флирта. Общение этих творческих личностей было исключительно высокоинтеллектуальным. На церемонии похорон Жорж Санд, куда он прибывает вместе с Александром Дюма-сыном, Эрнестом Ренаном и принцем Наполеоном, Гюстав рыдает, как дитя. Согласно последней воле старой подруги Гюстава она приняла смерть без церковного причастия, но была похоронена по всем религиозным канонам и правилам. Что поделаешь? Сопротивляться давлению семьи бесполезно.

Возвратившись в Круассе, Флобер словно обретает второе дыхание. Он берется за работу с удвоенной энергией. Благотворное влияние лета? Писатель надеется, что закончит вторую повесть за три месяца. В музее Руана, с директором которого он знаком, Гюстав берет на время чучело попугая, чтобы, поглядывая на него, описывать историю Фелиситэ. Довольно странное впечатление производит чучело в рабочем кабинете писателя. На какие только жертвы он не идет ради Искусства с большой буквы… Сидя перед чучелом попугая, писатель произносит вслух и даже громко выкрикивает целые фразы. Он работает как каторжник, как вол, который тащит свой тяжелый воз. Столько усилий, чтобы сочинить повесть всего на 30 страниц? Эдмон де Гонкур по привычке не упускает случая, чтобы не съязвить по поводу того, какая пропасть лежит между затраченными усилиями и конечным мизерным результатом. Это говорит о том, что «заклятый друг» Флобера ничего толком не понимает в «безумии» писателя, его желании поднять стиль, как флаг, над всем, что пишется в литературном мире, приблизиться к идеалу красоты. С «Простым сердцем» писатель уже находится на вершине своего творчества.

И вот, чтобы закончить проект, Флобер подумывает о третьей повести «Иродиада» на библейский сюжет. Речь идет об истории смертной казни святого Иоанна Крестителя, чья голова была преподнесена Саломее, дочери Ирода после ее знаменитого танца.

Для того чтобы написать эту повесть, писателю, так же, как в старые добрые времена, когда он работал над «Саламбо», о котором теперь часто вспоминает, придется изучить огромное число литературных и прочих письменных источников. Когда действующими лицами произведения становятся библейские персонажи, писателю, безусловно, придется прибегнуть к особой форме повествования. В этом произведении, описывая танец Саломеи, Флобер воскрешает в памяти свое путешествие на Восток и встречу с прекрасной Кучук Ханем.

Ушедший с головой в новую работу, Флобер проводит часть зимы 1877 года в Круассе. Эмиль Золя уже начинает беспокоиться. Без воскресных ужинов у «старика» маленькое литературное сообщество натуралистов чувствует себя осиротевшим. Компания распалась и больше не собирается. Флобер заверяет Золя, что приедет в Париж, как только закончит «Иродиаду»…

У Гюстава есть особая причина для того, чтобы превратиться в отшельника: он сильно нуждался в средствах. Никогда еще он не испытывал столь полного безденежья. Что касается ежедневных затрат, то и тут он едва сводит концы с концами. От Комманвиля Гюстав не получает ровно ничего. Он погряз в новых долгах и не мог расплатиться даже с Лапортом, который продолжает тем не менее материально поддерживать писателя и помогать ему в работе.

Флобер теперь настолько стеснен в средствах, что у него нет денег даже на билет, чтобы отправиться на корабле из Круассе в Руан. Он не имеет возможности послать в Руан даже свою служанку. Накануне Рождества при посещении кладбища, где покоится прах его родителей, Гюстав вынужден заплатить 150 франков за содержание в порядке могил родственников, что наносит сокрушительный удар по его кошельку.

Его последняя надежда: закончить как можно скорее «Иродиаду», продать повесть на выгодных условиях, чтобы хоть как-то поправить финансовые дела. Январь наступившего года проходит в трудах и заботах. Гюстав окончательно подрывает здоровье: он не спит, пьет литрами воду и кофе, постоянно находится в экзальтированном состоянии.

Наконец 1 февраля 1877 года он торжественно сообщает своей племяннице, что закончил «Иродиаду». Где он нашел деньги, чтобы вернуться в Париж и возобновить воскресные приемы? Тайна, окутанная мраком. В этом и состоит скромное обаяние буржуазии.

Между тем Флобер чувствует себя таким усталым и опустошенным, словно выжатый лимон. При первом же выходе в свет к своему издателю Шарпантье у Гюстава начинает так кружиться голова, что он вынужден, пошатываясь и задыхаясь, уйти с вечера.

Однако он с удовольствием окунается в парижскую жизнь. Своим друзьям Флобер не перестает рассказывать о том, что собирается написать роман о Второй империи. Похоже, что эта тема весьма привлекает его. А «Бувар»… Гюставу кажется, что у него есть в запасе как минимум еще три года, чтобы посвятить это время своим «двум идиотам». Гюстав читает «Иродиаду» в салоне принцессы Матильды, за что получает очередную письменную «оплеуху» от Эдмона де Гонкура в его «Дневнике»: «Несмотря на мычание и завывания чтеца, по моему мнению, в невинном повествовании переплелись археологические изыскания и мироощущение автора, проникнутое идеализацией действительности».

Тем не менее читатели с нетерпением ждут выхода в свет «Трех повестей». Флобер старается обеспечить своему произведению светлое будущее, о чем постоянно говорит со своими друзьями.

Флобер прочитал книгу Золя «Западня». Хотя Гюстав и не одобряет художественного стиля младшего товарища по писательскому цеху, он все же признаёт, что речь идет о незаурядном романе: «Было бы неправильным сочинять много подобных книг, однако местами она великолепна и подкупает правдивостью сюжета».

Что касается «Трех повестей», которые у Шарпантье должны выйти из печати однотомником, вначале они печатаются в журналах: «Простое сердце» и «Иродиада» в «Ле Монитёр универсель», а «Легенда о святом Юлиане Странноприимце» — в «Бьен пюблик». В этот раз Флобер делает все, чтобы его произведения принесли ему хотя бы какие-то деньги: он договаривается продать издателям каждую повесть за тысячу франков. Теперь у него есть возможность немного свободнее дышать… Затем благодаря содействию Тургенева Россия платит ему по «два франка за строчку», получив права на издание его повестей на русском языке. Гюстав неожиданно начинает гордиться тем, что проявил себя столь опытным переговорщиком.

Задумывается ли он о том, что пришло время разобраться в своих бумажных делах? Однажды вечером Гюстав вместе с Максимом Дюканом перечитали все письма, которыми они обменивались с 1843 по 1857 год. Друзья решили сжечь их, чтобы после смерти избежать чьего-то нескромного любопытства. «Как же мы любили друг друга!» — шепчет Гюстав, перебирая эти дорогие его сердцу реликвии. Удивительно, но письма Максима не постигнет печальная участь быть уничтоженными: у Гюстава не поднялась рука, чтобы предать их огню.

Нельзя сказать, что смерть Эмиля Амара, отца Каролины, заставила Гюстава проливать горькие слезы. Похоронная речь писателя была сдержанной и краткой. Леония Бренн, по всей видимости, к этому времени становится для Гюстава подругой, которой он теперь изливает душу, за неимением возможности вступить с ней в более интимные отношения (по его собственному признанию, он «умирает от желания кусать до крови ее мраморные плечи», однако это всего лишь слова). Он пишет: «Невелика потеря. Я уже пролил скупую слезу по этому человеку, когда у него лет 25 назад съехала крыша. Увы! Его смерть погрузила меня в тяжелые воспоминания».

Прославленных представителей старой гвардии писателей, а именно: Гюстава Флобера, Эдмона де Гонкура и Эмиля Золя — 16 апреля приглашают то ли на рыцарское посвящение, то ли на преждевременные похороны молодые натуралисты, в скором будущем учредители знаменитых «Меданских вечеров». Из присутствующих на этом собрании можно назвать Жориса Гюисманса, Анри Сеарда, Поля Алексиса, Леона Энника, Октава Мирбо. И конечно здесь был Ги де Мопассан, который по-прежнему упорствует в написании порнографических сцен в своих романах и к тому же переживает драму: у него только что нашли сифилис «в особо тяжелой форме, от которого скончался Франциск I». «Теперь я больше не боюсь его подцепить», — добавляет он. Впоследствии болезнь приведет его к сумасшествию и преждевременной смерти в возрасте сорока двух лет…

В любом случае праздник удается на славу. На стол подают изысканные блюда: суп-пюре Бовари, пулярку с трюфелями «Святой Антоний», артишоки «Простое сердце»…

Однако Флобер пребывает в мрачном настроении. Ни при каких условиях он не желает возглавить модное направление в литературе. Гюстав опасается, что представители этого течения могут использовать его имя в своих интересах. И главное, он не хочет, чтобы его имя упоминалось в связи со «школой», которую он постоянно критикует!

Неделю спустя после этого банкета, 24 апреля 1877 года, из печати выходит однотомник, в который входят «Три повести». Критики дают этому произведению самую лестную оценку. Теодор де Банвиль в «Насьонале» пишет следующее: «Три абсолютных и безупречных шедевра, созданные с поэтической мощью автором, уверенным в своем таланте. Об этом произведении, достойном пера гения, можно говорить только с восхищением». Неужели долгожданный успех и признание критиков позволят Гюставу обрести наконец финансовое благополучие, в котором он так нуждается?

Увы! Похоже, что на этот раз писателю навредит политическая обстановка в стране. Известно, что книги, как, впрочем, и все то, что называется «культурной продукцией», становятся первыми жертвами разного рода кризисов: экономических, военных и даже правительственных! И вот случилось так, что избранный в 1873 году монархистами президент Мак-Магон выказывает недоверие правительству во главе с его председателем-республиканцем Жюлем Симоном и 16 мая 1877 года отправляет Кабинет министров в отставку. Новые выборы будут на руку республиканцам. Атмосфера хаоса и политической нестабильности весьма неблагоприятно сказывается на продаже литературы. «Что же касается моей несчастной книги, то ей пришел конец», — жалуется Флобер.