Друзья Гюстава уходят один за другим. После такой невосполнимой потери, как Луи Буйе, в начале 1870 года настал черед уйти из жизни Жюлю Дюплану, верному другу, скромному, всегда остававшемуся в тени человеку. Он не был писателем и занимал невысокие должности (последняя из них — кассир в банке). В то же время он оказывал Гюставу неоценимую помощь, сообщал новости из Парижа, изыскивал материалы, необходимые для написания книг. Он ничего не просил взамен, кроме дружбы и участия в отдельных приватных чтениях.

Немного погодя, в июне 1870 года, приходит к концу и жизнь Жюля де Гонкура — он умирает на руках своего старшего брата, едва дотянув до сорокалетия из-за сифилиса в последней стадии. В наше время трудно представить, насколько спешили жить эти люди.

Уход из жизни близких друзей выбивает Гюстава из седла, к тому же он продолжает сокрушаться по поводу провала своего романа. Гюстав утрачивает вкус к жизни. Писать? Для кого? Те люди, которые разделяли его взгляды и понимали его, ушли в мир иной, а те, кто еще ходит по этой земле, — полные глупцы. «Так мало людей, которым нравится то, что нравится мне, которых волнует то, о чем тревожусь я». Он признаётся, что ощущает себя «переполненным гробами кладбищем».

И все же у Флобера постоянно возникает на горизонте, словно мираж в пустыне, святой Антоний. Это произведение — его убежище, высшее наслаждение, источник, к которому он всегда возвращается. Книга, не пользовавшаяся малейшей популярностью среди читателей, занимает мысли писателя на протяжении всей его жизни. Как никакая другая, она дорога его сердцу, словно маленькая секретная комната. К «Святому Антонию» более всего подходит определение, сформулированное Марио Варгасом Льоса: «вечная оргия». У автора существует физическая потребность в этой оргии слов, видений, буйстве красок, причудливых форм. Он нуждается «в чем-то экстравагантном, ни на что не похожем, чтобы вновь обрести вдохновение».

И надо же так случиться, что война, которой, казалось бы, удалось избежать, становится реальной неизбежностью. Война — это игра, кто кого обманет. Война — дело рук больших хитрецов. Перспектива пустить в ход кулаки будоражит умы самых воинственно настроенных людей. Нацеленная на экспансию Пруссия, которая даже планирует посадить на испанский трон немецкого короля, превращается в непосредственного врага Франции. Можно ли французам согласиться с тем, чтобы на востоке и на западе их страны хозяйничали тевтонцы? Разногласия с Испанией, возможно, можно было бы решить путем переговоров, но Бисмарк устраивает Наполеону III западню: он сливает в прессу рассказ об оскорбительном для Франции и для ее посла деле. Речь идет о знаменитой Эмсской депеше, которая служит предлогом для войны с Пруссией. И это лишь начало кровавой бойни, которая повлечет две другие, но уже мировые войны.

19 июля 1870 года, после проведения широкой и шумной патриотической кампании, Франция объявляет войну Пруссии. Каковы глубинные причины войны? Флобер дает исключительно точный анализ сложившейся ситуации, о чем свидетельствует письмо, написанное 20 июля 1870 года старой доброй подруге Жорж Санд: «Я угнетен и подавлен глупостью моих соотечественников. Тупое варварство человеческого сообщества погружает меня в тоску и печаль. Глядя на это всеобщее воодушевление, не имеющее в качестве мотива никакой идеологической базы, мне хочется умереть, чтобы больше не видеть этого. Добропорядочному французу захотелось пустить в ход кулаки, который полагает, что:

1) на это его спровоцировала Пруссия;

2) дикость и кровожадность — естественное состояние человека;

3) война содержит в себе некий мистический элемент, приводящий в движение массы…»

Две франко-германские войны XX века, принявшие размах мирового конфликта, почти вычеркнули из исторической памяти французов события 1870 года. Надо отметить, что эта давно забытая война была тем не менее жестокой, кровопролитной и исключительно унизительной для Франции.

Война еще не была развязана, а Флобер уже кипел от ярости. Эта война начнется из-за принятия всеобщего избирательного права. Так происходит, когда толпа начинает управлять государством. Правящий режим сходит с ума по-своему. Если правительство состоит из влиятельных особ, то нам ничего не остается, как готовиться к худшему. Следует отказаться от материального комфорта, который, похоже, является заветной мечтой всего человечества. Флобер решительно отказывается встать на сторону какой бы то ни было доктрины. «Глупость буржуазии» ему претит, так же как и наивность «сторонников прогресса», в особенности когда она опирается на лирические иллюзии секуляризованного мессианизма.

В начале августа французская армия ведет бои в окрестностях Фрешвиллера и в Форбаша. Прусские войска вторгаются на территорию Франции. Это немного охлаждает пыл воинственно настроенной части общества. Увы! Слишком поздно. Политика премьер-министра Оливье терпит крах. На пост военного министра назначен граф Паликао, сторонник правой идеологии.

Не в силах больше отсиживаться в своем медвежьем углу, Флобер едет в Париж, где констатирует, что в городе происходит «всеобщее помешательство». Ему достаточно всего пары дней, чтобы поставить диагноз своим соотечественникам: «Какое невежество! Какое самомнение! Меня тошнит от моих соотечественников». Он готов идти воевать, сражаться с оружием в руках, чтобы внести свой вклад в дело защиты родины от врага. «Лучше драться, чем томиться от скуки, как это делаю я».

Весь август Гюстав томится действительно от скуки. Он предвидит, что произойдет со страной, когда падет империя, которая уже обречена: «У нас возникнут социальные конфликты, а затем начнется период жесткой и длительной реакции». Осознавая, что настроения сторонников войны — этой огромной глупости, являющейся главной движущей силой истории, — начинают в обществе преобладать, Флобер впадает в депрессию.

Между тем полным ходом идет эвакуация раненых в тыл. В Руан они прибывают переполненными повозками. В конце августа в доме Флобера в Круассе находит приют семья Бонанфан, прибывшая из Ножан-сюр-Сен, которая спасается бегством от нашествия пруссаков. В доме Гюстава полно незнакомых людей, его покой нарушен. Могли он поступить иначе?

Похоже, что война будет недолгой, но только ее результаты окажутся не в пользу Франции. 1 сентября французская армия под предводительством императора (по крайней мере символического) терпит поражение под Седаном. Наполеон III взят в плен вместе с 83 тысячами французских солдат. Его перевозят в Германию. Этот разгром, несомненно, приводит к концу империи и провозглашению республики, третьей по счету. Все происходит очень быстро: провозглашение республики и тут же ее установление. Третья республика просуществует до 1940 года, когда она не устоит под натиском Германии…

Нет худа без добра, не правда ли? Некоторая часть французского общества поверила в республику и в то, что Франция наберется сил и одержит победу, как в сражении при Вальми. В их числе Жорж Санд. Что же касается Флобера, он впадает в глубокий пессимизм. К тому же ему мешают сосредоточиться и работать шумные гости, заполонившие его дом. Пришел конец латинскому миру — думает он. Франция станет колонией саксонцев, затем наступит очередь России вгрызться в тело Европы. Со своей стороны он «просит только об одном — уйти в мир иной, чтобы обрести покой». Столь крайняя реакция на экстремальные события сигнализирует о том, что неустойчивое состояние нервной системы писателя отнюдь не осталось в прошлом…

Тем не менее подавленное моральное состояние не мешает Гюставу вступить в национальную гвардию Руана в звании лейтенанта. Война еще не закончилась. Новоиспеченная республика отказывается сдаться на милость победителя. Бисмарк требует аннексии Эльзаса и Лотарингии. Немного погодя Флобер проходит военную подготовку в Руане, что позволяет ему на время оставить своих шумных родственников, которых он приютил в Круассе.

Гюстав переживает нелегкие дни и очень волнуется за судьбу своих близких. Каролина должна отправиться в Англию, чтобы провести четыре месяца в семье Жюльетт Эрбер. Нельзя допустить, чтобы она осталась во Франции и попала в плен прусских солдат, которые не отличаются хорошими манерами и дворянским воспитанием.

А где же принцесса Матильда? Ходят слухи, что она сбежала вместе со всем своим золотом в Англию. И все же эти слухи оказываются ложными. Поскольку принцессе Матильде не удалось сесть на корабль в Дьеппе, она отправилась в конце концов в Бельгию. В Англию же бежала императрица Евгения, едва услышав о поражении под Седаном.

И вот наш Гюстав уже в военном мундире. Он относится к своей новой роли с большой ответственностью, несет офицерские дежурства, хотя не всегда соблюдает устав. Бывает, что он сильно повышает голос на своих подчиненных, угрожая проткнуть их животы шпагой, если они отступят перед врагом. Он просит их поступить таким же образом и с ним в случае, если они увидят, что он бежит с поля боя. Его раздражают отсутствие выправки у солдат, их неловкость и неуклюжесть. Гюстав грозится, что подаст в отставку. Впрочем, он осуществит свое намерение 23 октября.

И все же воинственный дух не покидает его. Он не отказывается от мысли отправиться воевать. Ему не терпится побывать в настоящем бою. И не важно, каким будет его исход. Коллективная воля к победе способна ли одержать верх над безупречной организацией прусской армии?

Тем не менее все происходит именно так, словно судьба противится тому, чтобы он перешел к активным действиям. Прусские войска приближаются к Руану. Для большей безопасности, как он говорит, Гюстав отправляет своих дальних родственников в город, в квартиру, принадлежащую семье Комманвиль. В Круассе вновь воцаряются тишина и покой. Но совсем ненадолго. Прекращается поставка продовольствия. Вокруг дома бродят группы голодных людей в гражданской одежде. Они требуют хлеба. Днем Флоберу приходится держать закрытыми жалюзи на окнах. Когда Гюставу предоставляется возможность, он раздает имеющиеся у него продукты питания.

На протяжении всей осени Флобер пробует по мере сил работать над дорогим его сердцу «Святым Антонием». Зима в том году приходит очень рано, словно сама природа спешит добавить трудностей. Уже в ноябре выпадает снег. Гюстав несколько дней в неделю проводит в Руане. Он сбегает в город, спасаясь от одиночества в Круассе.

Пруссаки не заставляют себя долго ждать. Ничто не смогло остановить триумфальное шествие этой армии варваров, которая тут же приступает к грабежам, вандализму и насилию. Прусские солдаты держат в страхе все местное население, убивают и бесчинствуют при первом представившемся им случае. Флобера возмущает поведение этих «людоедов», мечтающих «снести Париж с лица земли, потому что он красив». Он видит, как на его глазах рушится мир, который он любил, несмотря на все плохое, что он о нем говорил. Флобер страдает, он безутешен в своем горе.

Прусские солдаты водворяются в Круассе. Вначале их не больше десятка, затем их становится все больше и больше. Теперь их уже около сорока. Они хозяйничают, как у себя дома, выбрасывают и уничтожают книги и семейные реликвии. Флоберу хочется поджечь и спалить собственный дом. Порой он даже желает, чтобы исчезла с лица земли вся униженная и оскорбленная Франция. Отныне он отказывается носить свой орден Почетного легиона. Какой тут, к черту, почет?

Январь 1871 года выдается очень холодным. Пруссаки занимают квартиру в Руане, где Флобер укрылся вместе с матерью. Руан практически отрезан от мира, и доходящие до него редкие новости отнюдь не радуют Гюстава. Париж осажден и подвергается бомбардировке, правительство давно покинуло его. Вначале оно обосновалось в Туре, затем перебралось в Бордо.

Осаду Парижа прусская армия снимает в конце января. Обескровленный и голодный город сдается на милость победителя. Флобер в ярости: он предпочел бы полное разрушение столицы Франции, чем бесчестье. Он возмущен и удручен до такой степени, что уже готов просить Тургенева сообщить ему, «что надо сделать для того, чтобы стать русским».

Последствия этой проигранной войны будут ощущаться на протяжении еще сорока лет, вплоть до следующей войны. «О! Какая ненависть! Какая ненависть! Она душит меня! И это я, кто родился таким добрым, переполнен теперь желчью». Назначенному главой исполнительной власти республики Адольфу Тьеру предстояло вести переговоры об условиях заключения унизительного для Франции мира. Германия устанавливает свои требования: Франция теряет Эльзас и часть Лотарингии, к тому же она обязана выплатить пять миллиардов франков контрибуции.

Флобер предвидел, что вслед за подписанием унизительного мирного соглашения разразится гражданская война. И как в воду глядел. 18 марта вспыхивает восстание рабочих. Это — Парижская коммуна.

Гюстав проводит в Париже совсем короткое время. Накануне восстания он отправился в Брюссель, чтобы повидаться с принцессой Матильдой.

Восстание парижан поражает воображение как своей внезапностью, так и мощью. Народ отказывается признать себя униженным и побежденным. Правящий класс, буржуазию, провозглашающую себя республиканцами, а на самом деле способную лишь на то, чтобы заключить постыдное соглашение после стольких нанесенных войной страданий и бедствий, простые парижане называют предателями. И вот уже создается войско, готовое отобрать пушки у национальной гвардии, которое представляет собой народную армию, детище революции. Объявлена независимость Парижа, ставшего автономной коммуной. Охватившая умы лихорадка и всплеск эмоций становятся последней конвульсией уходящего века революций. Он заканчивается кровавой бойней. Правительство Тьера в спешном порядке покидает Париж и переезжает в Версаль, откуда готовится перейти в наступление и утопить революцию в крови. По мнению Флобера, Адольф Тьер не является достойным политическим деятелем. Четырьмя годами ранее в письме Жорж Санд Гюстав уже безапелляционно высказывался о нем: «Можно ли видеть более круглого дурака и идиота! Более гнусного и мерзкого буржуа! Нет! Ничто не вызывает во мне столь тошнотворного состояния, чем эта старая перечница, сдабривающая свою глупость буржуазным навозом». В последующие недели Гюставу, к несчастью, пришлось проявить больше сдержанности по отношению к этому образчику полной посредственности…

Какое-то время Гюстав находится вдалеке от происходящих во Франции событий. После Брюсселя он пересекает Ла-Манш, чтобы повидаться с Жюльеттой Эрбер. Затем он едет в Довиль, где находятся его мать и племянница. Все вместе они возвращаются в Круассе и удостоверяются в том, что их фамильное гнездо не понесло большого материального ущерба в результате нашествия пруссаков. И Гюстав вернулся к своим пенатам, как будто войны нет и в помине…

Флобер так и не увидит своими глазами, что стало с Парижской коммуной.

С некоторым сожалением нам придется поведать о том, как реагировал писатель на революционные события в Париже. Его поведение не делает ему чести, и это самое меньшее, что можно сказать, каково бы ни было ваше мнение о том темном и кровавом эпизоде в истории Франции, принадлежите ли вы к лагерю реакционеров или же к когорте «друзей прогресса». Голос Флобера звучит громко и с истерическими нотками. Вместо беспристрастного и невозмутимого художника мы видим ярого стража порядка. На память приходят слова Жана Поля Сартра, высказанные в статье «Что такое литература?»: «Я считаю Флобера и Гонкура ответственными за те кровавые события, которые последовали за Коммуной, потому что эти люди не произнесли ни единого слова, чтобы предотвратить их». Без всякого сомнения, писатели могли даже выступить в роли подстрекателей, если бы у них была такая возможность. Во всяком случае, Гюстав совсем распоясался, по крайней мере в словесной форме. По его мнению, Франция отброшена в середину Средневековья. Он ненавидит демократию, «потому что она опирается на христианские моральные ценности, то есть возвеличивает милосердие в ущерб правосудию, в том числе отрицает правовые нормы. Короче говоря, демократия вредна для общества». Любопытное определение… По мнению Флобера, коммуна «реабилитирует убийц». И в том же письме Жорж Санд, которая как социалистка должна была содрогнуться, читая его выпады против своих единомышленников, Флобер с тем же пафосом встает на защиту идеи «правительства влиятельных особ», поскольку народ остается «всегда на вторых ролях». И, продолжая излагать свои мечты о мире, которым управляет разум, он изрекает: «Если бы было больше просвещенных людей, если бы в Париже было больше людей, знающих историю, у нас не было бы ни Гамбетты, ни Пруссии, ни Коммуны».

Это называется переписать историю. И все же ему нельзя отказать ни в полной искренности, ни в некоторой прозорливости. Однажды он произнесет ворчливым тоном: «Ничего этого не произошло бы, если бы люди поняли, о чем идет речь в „Воспитании чувств"». И это правда, он уже облек в слова историю…

На выборы 30 апреля Гюстав отправляется, еле волоча ноги. Коммуна умирает в предсмертных судорогах. Ее руководители вскоре отправятся кто на каторгу, кто в изгнание. Как, например, живописец и скульптор Курбе, который сбегает в Швейцарию, чтобы забыть о том, что последовало за разрушением Вандомской колонны, — скольких людей арестовали и после поспешного вынесения приговора расстреляли. Что же касается Флобера, он идет на выборы с таким чувством, словно его голос «стоит двадцати голосов избирателей в Круассе».

Пруссаки вовсе никуда не делись и по-прежнему остаются во Франции. Время от времени они проходят под окнами Флобера. Писатель вновь вернулся к своему дорогому святому Антонию, который позволяет ему погружаться в мир безудержных фантазий.

Он оказывается прав в своих предвидениях о том, что мерзости гражданской войны заставляют его терпимее относиться к присутствию пруссаков. Он уже готов многое простить им. Вот до чего дело дошло. В Париже, куда он приезжает в июне 1871 года, его удручает отравляющая город атмосфера всеобщей ненависти. «Мое короткое путешествие в Париж меня до крайности взволновало», — пишет он Жорж Санд. И это еще мягко говоря. В действительности, его реакция становится все более резкой по мере того, какой моральный шок он испытывает. Не одобряя его язвительных высказываний, все же можно предположить, что за ними кроется глубокая боль человека, разочарованного в человечестве, которое уже ничем невозможно исправить. Его тревожит больше всего то, на что это человечество способно.

В мае он узнаёт о смерти Мориса Шлезингера, супруга его первой юношеской возлюбленной. Похоже, что всё постепенно приходит на круги своя. Всплеск ностальгии? Возвращение к костру, засыпанному пеплом давно забытого прошлого? Он пишет письмо Элизе в надежде на то, что она вернется во Францию. И тогда вместе с ней он сможет погрузиться в дорогие его сердцу воспоминания о лучших днях канувшей в Лету юности. Увы! Его мечтам не суждено сбыться. Элиза остается в Германии. В эту страну, заявляет он, никогда по доброй воле не ступит его нога. Он не допускает даже мысли о том, что сможет когда-нибудь обратиться к немцу. Гюстав добавляет: «Ах! Как же я настрадался на протяжении долгих десяти месяцев! Мне было так плохо, что я едва не сошел с ума и не покончил жизнь самоубийством». Мы не уверены, что человек, живший в плену эмоций так, словно с него живьем содрали кожу, страдал лишь от избытка патриотических чувств.