1837 год, принесший Достоевскому серьезные
испытания, потери и перемены, стал важным и сложным периодом в его
жизни. Зимой этого года от чахотки умерла любимая и любящая мать,
скончался А. С. Пушкин, гибель которого юный Федя воспринял как личное
горе. Андрей Михайлович Достоевский писал: «Брат Федя в разговорах со
старшим братом несколько раз повторял, что ежели бы у нас не было
семейного траура, то он просил бы позволения отца носить траур по
Пушкину». В этом же, 1837-м году отец отвез старших сыновей Михаила и
Федора в Санкт-Петербург, где оба брата приступили к учебе в
подготовительном пансионе военного инженера К. Ф. Костомарова.
Так закончились годы детства и отрочества
Федора Достоевского, самыми светлыми воспоминаниями из которых были
мать, «брат Миша», Пушкин, милая деревня Даровое, нянины сказки, любимые
книги и первые поэтические замыслы… Впереди будущего писателя ожидали
годы учебы и тревожная юность.
По окончании пансиона К. Ф. Костомарова по
настоянию отца братья Достоевские должны были поступить в одно из лучших
заведений Петербурга – Главное Инженерное училище. Вместе с отцом
Михаил и Федор, в нетерпеливом ожидании «взрослой, самостоятельной»
жизни, отправились в столицу. «Был май месяц, – вспоминал Федор
Михайлович эту поездку годы спустя, – мы ехали на долгих почти шагом и
стояли на станциях часа по два, по три. Помню, как надоело нам, наконец,
это путешествие, продолжавшееся почти неделю. Мы с братом стремились
тогда в новую жизнь, мечтали о чем-то ужасно, обо всем «прекрасном и
высоком». Тогда это словечко было светло и выговаривалось без иронии. И
сколько тогда было и ходило таких словечек! Мы верили чему-то страстно, и
хотя мы оба знали прекрасно все, что требовалось к экзамену из
математики, но мечтали мы только о поэзии и о поэтах. Брат писал стихи,
каждый день стихотворения по три, – даже дорогой, а я беспрерывно в уме
сочинял роман из венецианской жизни».
Однако в Петербурге старший Михаил не прошел
медицинскую комиссию и вынужден был поступить в инженерные юнкера и
уехать в Ревель, чтобы продолжить службу и учебу там. Эта первая неудача
тяжело подействовала на Федора: ему не только пришлось расстаться с
любимым, единственным в жизни другом, но и провести в одиночестве целые
годы.
В Главном Инженерном училище Ф. Достоевский
начал обучение в январе 1838 года. Это учебное заведение располагалось в
самом центре столицы, у Марсова поля, в Михайловском замке. Именно в
этом замке в ночь с 11 на 12 марта 1801 года был убит Павел I. Через
много лет схему его убийства, совершенного с молчаливого согласия сына,
Достоевский воспроизведет в своем романе «Братья Карамазовы».
Никакого призвания к военному строительству
будущий писатель не чувствовал совершенно. Ему бы учиться в Московском
университете, рядом с Островским, Писемским, Аполлоном Григорьевым – его
будущими товарищами по литературе.
Но с творческими склонностями своих сыновей
Михаил Достоевский не считался. «Стихокропание» его сердило как
«совершенно пустое дело». По его разумению, он выбрал для сыновей
блестящую карьеру – деятельность военных инженеров, которая считалась в
то время самым выгодным поприщем. Определив старших сыновей на учебу, а
дочерей отдав на попечение родственникам покойной жены Куманиным, сам
Михаил Андреевич прожил недолго. Он скончался в 1839 году при до конца
не выясненных обстоятельствах (по официальным сведениям, умер от
апоплексического удара, но по воспоминаниям родственников и устным
семейным преданиям – был убит крестьянами своего имения). В конце своей
жизни М. А. Достоевский, окончательно уединившись с младшими детьми в
Даровом, опустился и крайне ожесточился, все чаще находя утешение на дне
бутылки. Младший брат писателя Андрей, который жил в ту пору вместе с
отцом, вспоминал об этом позднее: «Пристрастие его к спиртным напиткам,
видимо, усиливалось, и он почти постоянно пребывал в ненормальном
состоянии». Хотя отношение Федора к отцу оставалось непростым, он очень
тяжело пережил его смерть. Это известие так потрясло его, что
спровоцировало тяжелейший нервный припадок – предвестие будущей
эпилепсии, которая преследовала Федора Михайловича до конца жизни.
Живя в Инженерном училище строго по
расписанию, в условиях суровой воинской дисциплины, будущий писатель
только и мечтал о том, как бы поскорее закончить учебу. Обычный свой
день здесь он описывал так: «…с раннего утра до вечера мы в классах едва
успеваем следить за лекциями. Вечером мы не только не имеем свободного
времени, но даже ни минутки… Нас посылают на фрунтовое ученье, нам дают
уроки фехтованья, танцев, пенья, в которых никто не смеет не
участвовать… ставят в караул, и в этом проходит все время…»
Неудивительно, что склонный к лирическим фантазиям, начитанный молодой
человек страдал от чуждых его интересам дисциплин и от одиночества, его
угнетали военная атмосфера и муштра. Художник К. А. Трутовский, который
учился вместе с Федором и был с ним дружен, вспоминал: «Во всем училище
не было воспитанника, который бы так мало подходил к военной выправке,
как Ф. М. Достоевский. Движения его были какие-то угловатые и вместе с
тем порывистые. Мундир сидел неловко, а ранец, кивер, ружье – все это на
нем казалось какими-то веригами, которые временно он был обязан носить и
которые его тяготили. Нравственно он также резко отличался от всех
своих более или менее легкомысленных товарищей. Всегда сосредоточенный в
себе, он в свободное время постоянно задумчиво ходил взад и вперед
где-нибудь в стороне, не видя и не слыша, что происходило вокруг него».
Тяжелое впечатление о «каторжных годах»
учения Достоевскому скрашивали его приятельские отношения с В.
Григоровичем, врачом А. Е. Ризенкампфом, дежурным офицером А. И.
Савельевым, художником К. А. Трутовским. Одним из счастливых моментов в
первые годы жизни и учебы Достоевского в Петербурге стало его общение с
поэтом-романтиком И. Н. Шидловским. Вот что писал он об этом брату
Михаилу: «…О, какая откровенная, чистая душа!.. О, ежели бы ты знал те
стихотворения, которые написал он прошлою весною…» Беседы с Шидловским,
прогулки с ним по Петербургу и его окрестностям, совместные чтения
любимых авторов, журналы и стихи, монологи и философские споры – все это
было настоящей «романтической школой», противопоставленной самою жизнью
«дрянной, ничтожной кондукторской службе!..».
С товарищами же по учебе Достоевский
особенно не сближался. Его любимым развлечением были прогулки в
одиночестве. «Он и в юности был по виду таким же стариком, каким он был в
зрелом возрасте. И в юности он не мог мириться с обычаями, привычками и
взглядами своих сверстников-товарищей. Он не мог найти в их сотне
несколько человек, искренно ему сочувствовавших, его понятиям и
взглядам… Он очень далеко держал себя от начальства и старших
товарищей… – вспоминал А. И. Савельев. – Его можно было видеть и в
бытность его в старшем классе большею частью одного – или сидящим за
своим столиком, занимающимся, или гуляющим по комнатам, всегда с
понуренною головою и сложенными назад руками! Нравы инженерного училища,
допускающие господство старших товарищей над младшими, драки, кутежи, –
совсем ему не нравились». А вот что писал Д. В. Григорович: «Федор
Михайлович уже тогда выказывал черты необщительности, сторонился, не
принимал участие в играх, сидел, углубившись в книгу, и искал
уединенного места… В рекреационное время его всегда можно было… найти… с
книгой». Об этом же свидетельствовал и К. А. Трутовский: «Достоевский
держался замкнуто, несколько отстраненно, однако поражал товарищей
начитанностью, вокруг него сложился литературный кружок».
Действительно, начитанность Достоевского
создала ему определенный авторитет среди друзей и соучеников. Он читал
приятелям «Египетские ночи» Пушкина и «Смальгольмского барона»
Жуковского, «Астролога» Вальтера Скотта и «Кота Мура» Гофмана.
«Литературное влияние Достоевского не ограничилось мной, – вспоминал об
этом Григорович, – им увлеклись еще три товарища: Бекетов, Витковский и
Бережецкий – образовался таким образом кружок, который держался особо и
сходился, как только выпадала свободная минута».
В училище оформились и первые собственные
литературные замыслы будущего писателя. В 1841 году на вечере,
устроенном братом Михаилом, Достоевский читал отрывки из своих ранних
драматических произведений, которые не дошли до нас и известны только по
названиям – «Мария Стюарт» и «Борис Годунов». Эти романтические драмы
рождают ассоциации с именами Ф. Шиллера и А. С. Пушкина, самыми
глубокими литературными увлечениями молодого Достоевского. В юности он
читал горячо, с увлечением, не дававшим ему уснуть ночами, «Историю»
Карамзина знал почти наизусть, зачитывался У Шекспиром, В. Гюго,
страстно любил романы Жорж Санд. Он столь серьезно увлекся
произведениями французской писательницы, что и много лет спустя после
знакомства с ее первым романом писал о ней: «Появление Жорж-Занда в
литературе совпадает с годами моей первой юности, и я очень рад теперь
(1876 г.), что это так уже давно было, потому что теперь, с лишком
тридцать лет спустя, можно говорить почти вполне откровенно. Надо
заметить, что тогда только это и было позволено, – т. е. романы;
остальное все, чуть не всякая мысль, особенно из Франции, было строжайше
запрещено… Жорж-Занд не мыслитель, но одна из самых ясновидящих
предчувственниц (если только позволено выразиться такой кудрявой фразой)
более счастливого будущего, ожидающего человечество, в достижение
идеалов которого она бодро и великодушно верила всю жизнь и именно
потому, что сама, в душе своей, способна была воздвигнуть идеал.
Сохранение этой веры до конца обыкновенно составляет удел всех высоких
душ, всех истинных человеколюбцев… Она основывала свои убеждения,
надежды и идеалы на нравственном чувстве человека, на духовной жажде
человечества, на стремлении его к совершенству и к чистоте, а не
муравьиной необходимости. Она верила в личность человеческую безусловно
(даже до бессмертия ее), возвышала и раздвигала представление о ней всю
жизнь свою – в каждом своем произведении, и тем признавала ее свободу…»
В литературных увлечениях главным товарищем
Достоевского был его брат Михаил, и на этой общности умственных
интересов и выросла их дружба. Известно, что в юные годы Достоевский был
очень увлечен произведениями Н. Гоголя. Великий сатирик стал целой
эпохой в становлении и росте начинающего писателя. Задолго до своих
первых выступлений в печати Достоевский уже знал в основном «всего»
Гоголя – и его украинские рассказы, и «Петербургские повести», и
«Ревизор», и «Мертвые души».
Страстно увлеченный литературой, Достоевский
продолжал учиться на военного инженера, впрочем, без какого-либо
энтузиазма. В феврале 1841 года он сдал экзамен на чин прапорщика
полевых инженеров, а 5 августа того же года последовал приказ о
производстве Достоевского в нижний офицерский чин – полевые
инженеры-прапорщики. После нескольких лет казарменной жизни это был хоть
какой-то проблеск свободы, поскольку прапорщики-офицеры могли жить уже
не в стенах Инженерного замка, а на частных квартирах. Но даже
проживание в отдельной квартире не давало Федору Михайловичу той полной
свободы, которой он хотел. Возможности заниматься только лишь
литературным трудом не было, и в письмах к брату он все чаще жаловался
на тяготы службы. 12 августа 1843 года Ф. Достоевский окончил полный
курс наук в верхнем офицерском классе. Увлеченный своими творческими
замыслами, он закончил училище далеко не первым и был зачислен на
скромнейший пост при Петербургской инженерной команде «с употреблением
при чертежной инженерного департамента». Начальство доверяло
новоиспеченному инженеру лишь в узких кабинетных масштабах
начертательной геометрии и полевой картографии. «Нередко его чертежи
(планы и фасады зданий, караульни с их платформами и пр.), составленные
им неправильно, без масштаба, возвращались обратно в инженерную команду с
выговором или с саркастической заметкой… их автору, – писал об этом А.
И. Соловьев. – Все это тревожило молодого инженера и охлаждало его к
военной службе…» Она не отвечала запросам Федора Михайловича: он
чувствовал себя «поэтом, а не инженером», как вспоминал в 1877 году.
Прослужив меньше года в Петербургской инженерной команде, летом 1844
года молодой Достоевский уволился со службы, решив полностью отдаться
литературному творчеству и «адски работать». |