1837 год, принесший Достоевскому серьезные испытания, потери и перемены, стал важным и сложным периодом в его жизни. Зимой этого года от чахотки умерла любимая и любящая мать, скончался А. С. Пушкин, гибель которого юный Федя воспринял как личное горе. Андрей Михайлович Достоевский писал: «Брат Федя в разговорах со старшим братом несколько раз повторял, что ежели бы у нас не было семейного траура, то он просил бы позволения отца носить траур по Пушкину». В этом же, 1837-м году отец отвез старших сыновей Михаила и Федора в Санкт-Петербург, где оба брата приступили к учебе в подготовительном пансионе военного инженера К. Ф. Костомарова.

Так закончились годы детства и отрочества Федора Достоевского, самыми светлыми воспоминаниями из которых были мать, «брат Миша», Пушкин, милая деревня Даровое, нянины сказки, любимые книги и первые поэтические замыслы… Впереди будущего писателя ожидали годы учебы и тревожная юность.

По окончании пансиона К. Ф. Костомарова по настоянию отца братья Достоевские должны были поступить в одно из лучших заведений Петербурга – Главное Инженерное училище. Вместе с отцом Михаил и Федор, в нетерпеливом ожидании «взрослой, самостоятельной» жизни, отправились в столицу. «Был май месяц, – вспоминал Федор Михайлович эту поездку годы спустя, – мы ехали на долгих почти шагом и стояли на станциях часа по два, по три. Помню, как надоело нам, наконец, это путешествие, продолжавшееся почти неделю. Мы с братом стремились тогда в новую жизнь, мечтали о чем-то ужасно, обо всем «прекрасном и высоком». Тогда это словечко было светло и выговаривалось без иронии. И сколько тогда было и ходило таких словечек! Мы верили чему-то страстно, и хотя мы оба знали прекрасно все, что требовалось к экзамену из математики, но мечтали мы только о поэзии и о поэтах. Брат писал стихи, каждый день стихотворения по три, – даже дорогой, а я беспрерывно в уме сочинял роман из венецианской жизни».

Однако в Петербурге старший Михаил не прошел медицинскую комиссию и вынужден был поступить в инженерные юнкера и уехать в Ревель, чтобы продолжить службу и учебу там. Эта первая неудача тяжело подействовала на Федора: ему не только пришлось расстаться с любимым, единственным в жизни другом, но и провести в одиночестве целые годы.

В Главном Инженерном училище Ф. Достоевский начал обучение в январе 1838 года. Это учебное заведение располагалось в самом центре столицы, у Марсова поля, в Михайловском замке. Именно в этом замке в ночь с 11 на 12 марта 1801 года был убит Павел I. Через много лет схему его убийства, совершенного с молчаливого согласия сына, Достоевский воспроизведет в своем романе «Братья Карамазовы».

Никакого призвания к военному строительству будущий писатель не чувствовал совершенно. Ему бы учиться в Московском университете, рядом с Островским, Писемским, Аполлоном Григорьевым – его будущими товарищами по литературе.

Но с творческими склонностями своих сыновей Михаил Достоевский не считался. «Стихокропание» его сердило как «совершенно пустое дело». По его разумению, он выбрал для сыновей блестящую карьеру – деятельность военных инженеров, которая считалась в то время самым выгодным поприщем. Определив старших сыновей на учебу, а дочерей отдав на попечение родственникам покойной жены Куманиным, сам Михаил Андреевич прожил недолго. Он скончался в 1839 году при до конца не выясненных обстоятельствах (по официальным сведениям, умер от апоплексического удара, но по воспоминаниям родственников и устным семейным преданиям – был убит крестьянами своего имения). В конце своей жизни М. А. Достоевский, окончательно уединившись с младшими детьми в Даровом, опустился и крайне ожесточился, все чаще находя утешение на дне бутылки. Младший брат писателя Андрей, который жил в ту пору вместе с отцом, вспоминал об этом позднее: «Пристрастие его к спиртным напиткам, видимо, усиливалось, и он почти постоянно пребывал в ненормальном состоянии». Хотя отношение Федора к отцу оставалось непростым, он очень тяжело пережил его смерть. Это известие так потрясло его, что спровоцировало тяжелейший нервный припадок – предвестие будущей эпилепсии, которая преследовала Федора Михайловича до конца жизни.

Живя в Инженерном училище строго по расписанию, в условиях суровой воинской дисциплины, будущий писатель только и мечтал о том, как бы поскорее закончить учебу. Обычный свой день здесь он описывал так: «…с раннего утра до вечера мы в классах едва успеваем следить за лекциями. Вечером мы не только не имеем свободного времени, но даже ни минутки… Нас посылают на фрунтовое ученье, нам дают уроки фехтованья, танцев, пенья, в которых никто не смеет не участвовать… ставят в караул, и в этом проходит все время…» Неудивительно, что склонный к лирическим фантазиям, начитанный молодой человек страдал от чуждых его интересам дисциплин и от одиночества, его угнетали военная атмосфера и муштра. Художник К. А. Трутовский, который учился вместе с Федором и был с ним дружен, вспоминал: «Во всем училище не было воспитанника, который бы так мало подходил к военной выправке, как Ф. М. Достоевский. Движения его были какие-то угловатые и вместе с тем порывистые. Мундир сидел неловко, а ранец, кивер, ружье – все это на нем казалось какими-то веригами, которые временно он был обязан носить и которые его тяготили. Нравственно он также резко отличался от всех своих более или менее легкомысленных товарищей. Всегда сосредоточенный в себе, он в свободное время постоянно задумчиво ходил взад и вперед где-нибудь в стороне, не видя и не слыша, что происходило вокруг него».

Тяжелое впечатление о «каторжных годах» учения Достоевскому скрашивали его приятельские отношения с В. Григоровичем, врачом А. Е. Ризенкампфом, дежурным офицером А. И. Савельевым, художником К. А. Трутовским. Одним из счастливых моментов в первые годы жизни и учебы Достоевского в Петербурге стало его общение с поэтом-романтиком И. Н. Шидловским. Вот что писал он об этом брату Михаилу: «…О, какая откровенная, чистая душа!.. О, ежели бы ты знал те стихотворения, которые написал он прошлою весною…» Беседы с Шидловским, прогулки с ним по Петербургу и его окрестностям, совместные чтения любимых авторов, журналы и стихи, монологи и философские споры – все это было настоящей «романтической школой», противопоставленной самою жизнью «дрянной, ничтожной кондукторской службе!..».

С товарищами же по учебе Достоевский особенно не сближался. Его любимым развлечением были прогулки в одиночестве. «Он и в юности был по виду таким же стариком, каким он был в зрелом возрасте. И в юности он не мог мириться с обычаями, привычками и взглядами своих сверстников-товарищей. Он не мог найти в их сотне несколько человек, искренно ему сочувствовавших, его понятиям и взглядам… Он очень далеко держал себя от начальства и старших товарищей… – вспоминал А. И. Савельев. – Его можно было видеть и в бытность его в старшем классе большею частью одного – или сидящим за своим столиком, занимающимся, или гуляющим по комнатам, всегда с понуренною головою и сложенными назад руками! Нравы инженерного училища, допускающие господство старших товарищей над младшими, драки, кутежи, – совсем ему не нравились». А вот что писал Д. В. Григорович: «Федор Михайлович уже тогда выказывал черты необщительности, сторонился, не принимал участие в играх, сидел, углубившись в книгу, и искал уединенного места… В рекреационное время его всегда можно было… найти… с книгой». Об этом же свидетельствовал и К. А. Трутовский: «Достоевский держался замкнуто, несколько отстраненно, однако поражал товарищей начитанностью, вокруг него сложился литературный кружок».

Действительно, начитанность Достоевского создала ему определенный авторитет среди друзей и соучеников. Он читал приятелям «Египетские ночи» Пушкина и «Смальгольмского барона» Жуковского, «Астролога» Вальтера Скотта и «Кота Мура» Гофмана. «Литературное влияние Достоевского не ограничилось мной, – вспоминал об этом Григорович, – им увлеклись еще три товарища: Бекетов, Витковский и Бережецкий – образовался таким образом кружок, который держался особо и сходился, как только выпадала свободная минута».

В училище оформились и первые собственные литературные замыслы будущего писателя. В 1841 году на вечере, устроенном братом Михаилом, Достоевский читал отрывки из своих ранних драматических произведений, которые не дошли до нас и известны только по названиям – «Мария Стюарт» и «Борис Годунов». Эти романтические драмы рождают ассоциации с именами Ф. Шиллера и А. С. Пушкина, самыми глубокими литературными увлечениями молодого Достоевского. В юности он читал горячо, с увлечением, не дававшим ему уснуть ночами, «Историю» Карамзина знал почти наизусть, зачитывался У Шекспиром, В. Гюго, страстно любил романы Жорж Санд. Он столь серьезно увлекся произведениями французской писательницы, что и много лет спустя после знакомства с ее первым романом писал о ней: «Появление Жорж-Занда в литературе совпадает с годами моей первой юности, и я очень рад теперь (1876 г.), что это так уже давно было, потому что теперь, с лишком тридцать лет спустя, можно говорить почти вполне откровенно. Надо заметить, что тогда только это и было позволено, – т. е. романы; остальное все, чуть не всякая мысль, особенно из Франции, было строжайше запрещено… Жорж-Занд не мыслитель, но одна из самых ясновидящих предчувственниц (если только позволено выразиться такой кудрявой фразой) более счастливого будущего, ожидающего человечество, в достижение идеалов которого она бодро и великодушно верила всю жизнь и именно потому, что сама, в душе своей, способна была воздвигнуть идеал. Сохранение этой веры до конца обыкновенно составляет удел всех высоких душ, всех истинных человеколюбцев… Она основывала свои убеждения, надежды и идеалы на нравственном чувстве человека, на духовной жажде человечества, на стремлении его к совершенству и к чистоте, а не муравьиной необходимости. Она верила в личность человеческую безусловно (даже до бессмертия ее), возвышала и раздвигала представление о ней всю жизнь свою – в каждом своем произведении, и тем признавала ее свободу…»

В литературных увлечениях главным товарищем Достоевского был его брат Михаил, и на этой общности умственных интересов и выросла их дружба. Известно, что в юные годы Достоевский был очень увлечен произведениями Н. Гоголя. Великий сатирик стал целой эпохой в становлении и росте начинающего писателя. Задолго до своих первых выступлений в печати Достоевский уже знал в основном «всего» Гоголя – и его украинские рассказы, и «Петербургские повести», и «Ревизор», и «Мертвые души».

Страстно увлеченный литературой, Достоевский продолжал учиться на военного инженера, впрочем, без какого-либо энтузиазма. В феврале 1841 года он сдал экзамен на чин прапорщика полевых инженеров, а 5 августа того же года последовал приказ о производстве Достоевского в нижний офицерский чин – полевые инженеры-прапорщики. После нескольких лет казарменной жизни это был хоть какой-то проблеск свободы, поскольку прапорщики-офицеры могли жить уже не в стенах Инженерного замка, а на частных квартирах. Но даже проживание в отдельной квартире не давало Федору Михайловичу той полной свободы, которой он хотел. Возможности заниматься только лишь литературным трудом не было, и в письмах к брату он все чаще жаловался на тяготы службы. 12 августа 1843 года Ф. Достоевский окончил полный курс наук в верхнем офицерском классе. Увлеченный своими творческими замыслами, он закончил училище далеко не первым и был зачислен на скромнейший пост при Петербургской инженерной команде «с употреблением при чертежной инженерного департамента». Начальство доверяло новоиспеченному инженеру лишь в узких кабинетных масштабах начертательной геометрии и полевой картографии. «Нередко его чертежи (планы и фасады зданий, караульни с их платформами и пр.), составленные им неправильно, без масштаба, возвращались обратно в инженерную команду с выговором или с саркастической заметкой… их автору, – писал об этом А. И. Соловьев. – Все это тревожило молодого инженера и охлаждало его к военной службе…» Она не отвечала запросам Федора Михайловича: он чувствовал себя «поэтом, а не инженером», как вспоминал в 1877 году. Прослужив меньше года в Петербургской инженерной команде, летом 1844 года молодой Достоевский уволился со службы, решив полностью отдаться литературному творчеству и «адски работать».