Заканчивался 1838 год. Немецкая общественность все еще помнила о судьбе семи
профессоров. Постоянно приходили письма. Благодаря деятельности лейпцигского
комитета помощи продолжали поступать деньги — так что первое время братья были
обеспечены.
Вновь привычным стало кассельское окружение: солдаты, маршировавшие с
барабанами, звон колоколов. Радовала чистота улицы, откуда открывался прекрасный
вид. Они жили на первом этаже, иэто имело то преимущество, как считал Вильгельм,
что проходящим мимо друзьям можно было подать руку прямо из окна. Часто бывали
друзья. Якоб иногда досадовал, что гости отвлекают сто от работы, более же
общительный Вильгельм, напротив, охотно принимал их. «Я снова хочу трудиться,
более плодотворно и в спокойной обстановке», — писал Якоб. «Мы можем жить
спокойно только в труде», — говорили братья.
Уже на следующий после их увольнения год Якоб вместе с Андреасом Шмеллером
выпустил «Латинские стихотворения X и XI веков» (1838 г.). Опубликованный
сборник стихотворений немецких авторов на средневековой латыни показал, что и в
более раннее время немецкие поэты создавали заметные произведения, хотя и на
чужом языке. В него вошло три произведения: поэмы «Вальтарий, мощный дланью» и
«Руодлиб», а также басня-история из мира животных «Ecbasis captivi» («Бегство
пленника»). В поэме о Вальтарии Аквитанском Якоб видел «действительно эпическую
силу»; в «Руодлибе» его восхищало художественное совершенство; «Бегство
пленника» дополняло поэзию о животных.Эти произведения, по словам Якоба, как бы
заполняли «пробел в местной поэзии» и стали существенным вкладом в немецкие
героические сказания и животный эпос. В статье, посвященной сборнику, Якоб Гримм
писал: «Пусть благодаря таким изданиям получит дальнейшее изучение находящаяся в
забвении поэзия на средневековом латинском языке. Она развивалась вместе с
местной поэзией, подобно каналу, который проходит рядом с естественным руслом
реки».
Таким образом, Якоб остался верен своей излюбленной теме. Увлекшись
приключениями Вальтария Аквитанского и его невесты Хильдегунды Бургундской,
мысленно сопровождая юношу рыцаря Руодлиба в его трудных поездках или же с
улыбкой наблюдая проделки хитрого Лиса в поэзии о животных, Якоб забывал о
случившемся.
Вильгельм спустя несколько дней после увольнения сказал: «Вместо того чтобы
терять время на службе, я выпущу книгу о поэзии XII столетия и надеюсь, что
самая строгая цензура не сможет изменить в ней ни одной буквы».
Что верно, то верно, цензуре, измаравшей красным карандашом статьи ученых,
не пришлось ничего вычеркивать в «Песне о Роланде» («Ruolandes liet», 1838 г.) —
ведь этот поэтический памятник возник много столетий назад. Приключения Роланда,
который во время отступления Карла Великого через Пиренеи во главе арьергарда
попал в засаду и погиб, показались цензорам неопасными. Да Вильгельм и не
проводил никаких параллелей, наоборот, это издание было чисто научным, без
какого-либо «влияния событий современности».
Воспроизводя средневерхненемецкий вариант произведения, который до этой
публикации был известен лишь в отрывках, Вильгельм придерживался текста
пфальцской рукописи. Но он не ограничился только ею, а поместил тексты и других
известных ему рукописей, что дало возможность наглядно показать, как
варьировалось это древнее произведение различными переписчиками.
Окунувшись в романтический мир рыцарских приключений, братья Гримм в то же
время сознавали, что эти издания не могут стать надежным источником
существования на долгие годы. Нельзя рассчитывать и на постоянные пожертвования
комитета помощи.
И тут, как нельзя кстати, в марте 1838 года Лейпцигский германист и
специалист по классической филологии Мориц Хаупт и владельцы книжного магазина
Вайдмана издатели Карл Раймер и Соломон Хирцель предложили Якобу взять на себя
выпуск «подробного словаря немецкого языка». Вначале Якоб сомневался, о чем он
писал Лахману: «Дело кажется и выполнимым, но слишком трудоемким. К тому же у
меня нет желания этим заниматься, да и недостаточно знаний, тем более что много
других дел. «Грамматика» находится между завершением и переработкой. Издатель
уже два года мучает меня новой первой частью, и еще ко всему прочему должна быть
полностью переработана фонетика».
Лахман не разделял сомнений Якоба. Идею создания такого всеобъемлющего
словаря он считал «очень привлекательной». Само собой разумеется, и Якоб и
Вильгельм, прежде чем приступить к этой работе, должны были многое обдумать.
Ведь речь шла о создании такого словаря немецкого языка, который должен стать не
карманным изданием для повседневного пользования, а настоящей энциклопедией.
Первые серьезные попытки изложить научную основу немецкого языка относятся к
XVIстолетию. До этого времени филологи занимались почти исключительно
классическими языками. Под влиянием перевода библии, сделанного Лютером, к
немецкому языку стали относиться с большим уважением. Эразм
Альбер, сторонник Реформации, написав в 1540 году «Novumdictionariigenus»,
положил начало словарю немецкого языка. Клай в 1578 году написал «Grammatica
germanicae linguae». Эту работу можно считать первой грамматикой новонемецкого
языка. Но эта и последующие работы страдали одним серьезным недостатком —
ограниченностью научного материала. Когда Лейбниц задумал всеохватывающий
словарь, к составлению его из-за обширности материала хотел привлечь не одного
автора, а целую академию. Правда, этот план не был осуществлен. Вплоть до начала
XIX века находились ученые, которых привлекала эта задача. Над созданием
словарей немецкого языка трудились Йоганн Кристоф Аделунг и Йоахим Генрих Кампе.
Юстус Мёзер, прославившийся своими «Патриотическими фантазиями», занимался
изучением родного языка, а Йоганн Генрих Фосс и Людвиг Хёльти провели только
предварительную работу по составлению словаря немецкого языка. Этим вопросом
интересовались и классики немецкой литературы. Особое значение народному языку
придавал Гердер в книге «О новейшей немецкой литературе. Фрагменты» (1767 г.),
называя его «национальным богатством». «О необходимости создания словаря
немецкого языка» писал Клопшток. Проблема создания словаря немецкого языка
интересовала просветителей Лессинга и Фридриха Николаи. О насущной необходимости
«представить все богатство немецкого языка в общем словаре» говорил Гёте. За
создание универсального словаря были и романтики.
Итак, целое созвездие имен высказывалось в пользу создания такого
всеобъемлющего словаря. Если бы удалось заинтересовать и привлечь еще к этому
языковой гений Якоба Гримма! Речь, естественно, шла не об однотомнике наподобие
современного словаря Дудена с толкованием правильного написания наиболее
употребительных слов и рассчитанного, так сказать, «для домашнего обихода». Это
должен быть труд, с исчерпывающей полнотой охватывающий все основные случаи
словоупотребления в современном немецком языке — как на нем говорят в народе и в
литературе. Вначале Якоб колебался. Но предложение было столь заманчивым! А его
всегда привлекал размах. Если ему при участии брата и других ученых удастся на
века сохранить немецкий язык — разве это не будет вершиной его труда и усилий!
Вместе с тем разве это не достойное занятие на целые годы для профессора,
лишенного кафедры и обязательных лекций! Эта работа, что тоже немаловажно, могла
бы в течение продолжительного времени обеспечить их средствами к существованию.
Якоб размышлял так: ему 53 года; если выпускать каждый год по одному тому,
то на это предприятие уйдет шесть или семь лет. Тогда в шестьдесят лет им будет
сделано нечто непреходящее как для германистики, так и для родного народа. Ведь
такой труд останется и для будущих поколений.
Так представлялось в самом начале. Тогда ни сами братья Гримм, ни издатели,
бравшиеся за осуществление грандиозного проекта, не подозревали даже, что их
жизни будет слишком мало и что для его завершения потребуется свыше ста лет.
Во всяком случае, летом 1838 года братья Гримм окончательно принимают
решение взяться за эту работу.
24 августа 1838 года Якоб писал Карлу Лахману: «Ну вот, наконец решение
принято, мы серьезно собрались духом, и пусть этот мир нас больше не беспокоит,
насколько это возможно». Якоб видел в этой огромной работе свою «опору и
независимость». Созданию словаря он хотел отдать все свои силы. «Мы исходим из
того, — писал он, — что необходимо собрать в полном объеме весь словарный запас
живого верхненемецкого языка, а также включить в словарь все слова XVI, XVIIи
XVIIIстолетий, которые правомерно или неправомерно устарели. Если бы кто-то
пожелал дать в словаре одни лишь не устаревшие, находящиеся в употреблении
слова, тот поставил бы перед собой не столь уж значительную цель. Все звучные и
сильные слова, начиная с эпохи Лютера, могут в нужный момент снова занять свое
место в современном языке; успех и действенная польза словаря будут при условии,
если писатели увидят с его помощью все богатство и красоту этих слов, которыми
вполне можно пользоваться и сейчас... Словарь должен содержать все, на что
способен верхненемецкий язык после того, как талантливые писатели оттачивали его
на протяжении трех столетий».
29 августа 1838 года, через несколько дней после письма к Лахману, братья
Гримм через «Всеобщую лейпцигскую газету» известили о своих планах и
общественность. По их мнению, жизнь устроена так, что и в плохие времена людям
приходится сеять и собирать урожай. Поэтому им хотелось бы и в суровых условиях
получить сладкие и приятные плоды. Они писали: «Якоб и Вильгельм Гриммы, которых
вместе поразил удар судьбы, после длительного и напрасного ожидания, что
какое-либо из немецких государств возьмет их к себе на службу, решились сами
позаботиться о своем будущем и обеспечить его. Они взялись за составление
большого словаря немецкого языка, издателем которого стал книжный магазин
Вайдмана.
Это очень большой труд, и им нелегко будет справиться из-за загруженности
другими занятиями. Этот словарь должен включать все бесконечное богатство нашего
родного языка от Лютера до Гёте, которое никто еще не измерил и не оценил».
Касаясь деталей, братья утверждали, что в состав словаря должен войти
словарный запас всех значительных писателей указанного времени. Слова должны
даваться со всеми их значениями, употребление их в поговорках и пословицах
должно подтверждаться на примере источников. Для этого нужно привлечь живой
немецкий язык во всех его формах и проявлениях. Братья еще раз высказали надежду
на то, что они, если их не подведет здоровье, завершат труд и будет он состоять
из шести или семи толстых томов, напечатанных убористым шрифтом.
«И у других народов, — писали они, — составление словарей всегда считалось
общенациональным делом, оказывающим не поддающееся учету влияние на чистоту и
развитие родного языка, то есть делом, служащим священным целям. Что в
большинстве других стран давно уже сделано с большой затратой средств и при
всесторонней поддержке королевских академий, в Германии пытаются сделать в
частном порядке ученые, лишенные чьей-либо поддержки и рассчитывающие лишь на
добровольную помощь друзей».
Создание немецкого словаря по инициативе не богатых княжеских дворов, а
ученых, «лишенных чьей-либо поддержки», которым нечего было вложить в него,
кроме своих знаний и прилежания, останется славной страницей в истории немецкой
науки. Братья, конечно, сознавали, что они взялись за дело, на осуществление
которого потребуется отдача всех сил. Но они хорошо понимали, что тем самым
принесут родине более ценный подарок, нежели преподавая в университете или
переписывая каталоги в библиотеках.
Якобу пришлось отложить другие дела. Он тогда писал: «Во мне зреют замыслы
стольких книг, что на их осуществление не хватит моей жизни».
В последние месяцы 1838 года братья приступили к работе. В начале декабря в
числе их добровольных помощников было свыше тридцати языковедов, друзей и
ученых. Это давало им право надеяться: «Если словарь получится, то он будет
служить в течение длительного времени; это плод нашего изгнания, который мы
приносим на алтарь отечества».
Всем, кто вызвался им помогать, они разъяснили, каких авторов следует взять
и как отбирать материал. Дело не только в том, чтобы выписать из просмотренных
произведений слова и перенести их на карточки. Необходимо выписать весь отрывок,
чтобы увидеть, в каком значении употреблено то или другое слово. Братья давали
точные указания с приложением пробных карточек. Установили даже определенные
правила для подчеркивания. Они рекомендовали обращать внимание на необычные
словосочетания, отклонения грамматических форм, на орфографию и многое другое —
вообще братья проявили себя великолепными организаторами, дававшими все
возраставшей группе помощников единое направление. Весь материал в виде
одинаковых карточек поступал к братьям Гримм и распределялся по ящикам.
Их геттингенский товарищ по несчастью Гервинус назвал эту работу
«геркулесовой». В начале 1839 года в письме Якобу он писал: «Этот труд займет
достойное место в ряду Ваших прежних работ, и, если считать, что в жертву ему
принесены геттингенские годы, это еще раз доказывает, что нет худа без добра.
Потомки восславят Вас вдвойне. На обиду, которую Вам нанесло отечество, Вы
ответили новым благодеянием — трудом, подобные которому в других государствах
осуществляются при поддержке монархов и целых академий».
Необходимо было детально разработать методику, как сортировать и
обрабатывать поступающий материал. Правда, Вильгельм тогда уже сомневался, что,
несмотря на помощь со всех сторон, они вряд ли смогут завершить эту работу над
«Словарем», тем более если им придется вновь пойти на службу.
Вначале была черновая работа. Многое для них раскрывалось по-новому. Так,
они обнаружили, что большое количество слов со временем вышло из употребления и
что поэтический язык XVIIIвека обходился весьма ограниченным запасом слов.
Гениальное исключение составлял лишь Гёте. Но братья не ограничивались только
обработкой и обобщением материалов, поступавших от помощников, а их в сентябре
1839 года было уже около шестидесяти. Они сами занимались анализом языка
отдельных авторов, сами выписывали слова из их произведений.
Уже была проделана огромная работа, но до издания первого тома было еще
далеко. 1839 и1840 годы ушли на собирание необходимых данных. И чем больше
углублялись братья в работу, тем яснее им становилось, что она будет лежать
тяжким бременем на их плечах в течение длительного времени. «Это труд, который
иногда наводит на меня ужас, — писал Вильгельм. — Чем дальше мы идем, тем
очевиднее становится, как бесконечно много нам еще предстоит пройти». Якоб
считал: «На ближайшие годы у нас работы в избытке». Но братья оставались верны
начатому делу. А взявшись за него, они уж стремились к тому, чтобы их детище
было совершенным в своем роде. Составление словаря такого масштаба требовало,
помимо всего прочего, обширной переписки, к тому же не все сотрудники сдерживали
свое слово. Но впереди еще была огромная работа по сбору материала, и братья
радовались, если их помощники не теряли мужества, а картотеки пополнялись.
Надо сказать, что в эти годы, с 1838-го по 1840-й, братья Гримм испытывали
трудности, связанные не только со словарем. Много было и других повседневных
забот, требующих и времени и сил. Но братья не теряли бодрости духа и
поддерживали друг друга в любой ситуации. Вильгельм говорил, что он склонен даже
уповать на бога: «Я много раз убеждался, что он находит пути, о которых мы и не
подозреваем». Якоб же говорил: «Я думаю, что мужества и твердости мне хватит».
Но наряду с высказываниями, исполненными уверенности, мы узнаем из писем Якоба,
что на протяжении последних четырех или пяти месяцев 1839 года со здоровьем дела
обстоят у него не так уж благополучно. У Вильгельма опять появилось беспокойство
за Дортхен, которая серьезно заболела. Долгие недели она лежала с воспалением
легких и почечными коликами; были дни, когда братья опасались самого худшего.
Выздоравливала она медленно и долго.
После вынужденного перерыва Якоб и Вильгельм продолжили работу. Воспоминания
о Геттингене болью отзывались в душе, но братья ни на минуту не раскаивались в
том, что выступили против короля, нарушившего присягу. Они считали, что «ничто
не приносит такой пользы людям и целым народам, как честность и смелость», и что
в основе любой политики должны лежать эти качества. «Будущее нашего народа
строится на общем для всех чувстве чести и свободы», — утверждали они.
Ведя уединенную жизнь в Касселе, укрепившись в мысли, что лучше не думать о
возможных последствиях своего поступка, а положиться на волю всевышнего, братья
чувствовали себя теперь гораздо лучше, нежели в период своей преподавательской
деятельности в Геттингене. По натуре они были исследователями, не любили много
говорить, но охотнее доверяли результаты своих размышлений бумаге. Якоб, менее
общительный, чем Вильгельм, писал: «Моя натура такова, что, занимаясь
самостоятельно, я получал гораздо больше, чем в годы учебы и от общения с
окружающими». Теперь же братья стали еще более молчаливыми. После бесед на
научные темы каждый из них садился за рабочий стол в своем кабинете.
Естественно, в их отношениях осталась прежняя сердечность.
Шумные общества Якоб не любил и раньше, теперь же еще реже встречался с
людьми. Да и что толку от постоянных разговоров о том, как плохо устроен мир и
как много безобразий в обществе. Даже во время еды, когда собиралась вся семья,
Якоб был немногословен. Молчал и Вильгельм, и только подраставшие дети, как это
обычно и бывает, были оживлены за столом.
И все же братья не лишали себя, пусть маленьких, радостей — в минуты отдыха
полюбоваться картиной солнечного дня, вдохнуть воздух, пропитанный ароматом лип.
Поскольку об издании первого тома «Словаря» пока не могло быть и речи — еще
не был собран весь материал, — братья Гримм, на время отложив эту работу,
взялись за другую. В последующие годы «кассельской ссылки» они продолжили уже
начатые темы и подготовили ряд новых трудов.
В 1839—1840 годах Якоб вновь полностью переработал первую часть «Немецкой
грамматики» — фонетику. Появившееся в 1840 году издание первой части было уже
третьим по счету. Он писал англичанину Джону Митчеллу Кемблу: «Я прилежно
распахиваю поле грамматики: большая часть борозд прокладывается совершенно
по-другому, да и, наверное, плуг я держу иначе, почему он и берет несколько
глубже». Вильгельм, который ежедневно наблюдал рождение новой редакции книги,
писал в ноябре 1839 года: «Якоб перерабатывает первый том «Грамматики»,
получается совершенно новая книга, так как на тринадцати уже отпечатанных листах
от прежней не осталось ни одного слова».
Еще одним свидетельством поразительной работоспособности Якоба стали два
первых тома «Судебных приговоров», которые он выпустил в 1840 году. После того
как в 1828 году публикацией книги «Древности германского права» Якоб сделал
важный вклад в историю немецкого права, он разыскал в древних книгах и рукописях
и записал все, что давало представление о правовых обычаях древних народов. Это
был важный источник по истории немецких правовых взглядов, в основном бытовавших
в деревенских общинах. Этот богатый материал Якоб решил сделать доступным для
юристов. Он полагал, что «самое старое немецкое право должно совершенно
неожиданно приобрести свежую окраску». Результатом упорных поисков в библиотеках
и архивах стали два тома, набранных убористым шрифтом, по нескольку сотен
страниц каждый.
В 1840 году Якоб предпринял также издание англосаксонского литературного
памятника «Андреас и Елена». Да, его ум и его перо никогда не бездействовали!
В эти уединенные кассельские годы Вильгельм почти все свое время отдает
изучению средневековой поэзии. В 1839 году он представил читающей публике работу
«Вернер фон Нидеррайн» — о неизвестном дотоле поэте раннего
средневерхненемецкого периода. Этот поэт использовал в своих произведениях
сюжеты из Нового завета, считая, что первой заповедью должна быть любовь
человека к человеку и что искупительная жертва Христа является событием мирового
значения.
Следующее издание было посвящено Конраду Вюрцбургскому, одному из крупных
поэтов XIII столетия. Вильгельм опубликовал его «Золотую кузницу» —
аллегорическое произведение во многом религиозного содержания. Поэтическое
красноречие, прославляющее Святую деву, является для поэта тем инструментом, с
помощью которого создается удивительное украшение из золота и драгоценных
камней, достойное девы Марии.
Конечно, работая над этими изданиями, Вильгельм в первую очередь стремился
возродить забытую немецкую поэзию. И все же не случайно, что именно в эти годы
ему были близки религиозные темы.
Проявлением глубокого уважения к памяти друга можно считать тот факт, что
Вильгельм дал согласие подготовить к изданию полное собрание сочинений Арнима. В
предисловии он написал: «С глубоким волнением ставлю я свое имя перед собранием
произведений моего скончавшегося друга. Из поэзии Арнима бьет неиссякаемый
источник жизни. Он не был поэтом отчаяния, упивавшимся болью от сознания
внутренней раздвоенности; он поднялся над смятением и темнотой, словно
жаворонок, стремящийся навстречу вечерней заре, чтобы своей песней послать
привет последним лучам заходящего солнца, твердо надеясь на приход нового дня.
Свой поэтический дар он считал прозрачным источником, звонко и непринужденно
изливавшимся из его груди. Арнима причисляли к поэтам-романтикам, поскольку его
привлекал дух старых времен и он серьезно старался познакомиться с легендами и
историей, правом и обычаями своего народа, однако он делал это не развлечения
ради — все добытое им шло на пользу современникам».
Не было ли в этих словах Вильгельма признания духовного родства с Арнимом?
Работая с памятниками старины, он делал это тоже не ради развлечения читателей —
ему хотелось, чтобы великие достижения прошлого служили на пользу современности.
Все значительное, что создало человечество на своем тысячелетнем пути, должно
стать составной частью его будущего.
Вильгельм после смерти друга постоянно заботился о том, чтобы люди чтили
память Ахима фон Арнима. С тем же вниманием его вдова Беттина фон Арним
принимала живое участие в жизни семьи Гриммов. Эта удивительная женщина, которую
Якоб из-за ее темперамента называл «бьющим через край источником», приезжала к
братьям в тяжелые 1838—1839 годы, заботилась о них. Когда в 1840 году Вильгельм
вновь посвятил Беттине четвертое издание большой книги «Сказок», то это было
знаком естественной благодарности. На этот раз с момента появления предыдущего
издания прошло только три года. Посвящение Вильгельма было выдержано в
поэтическом стиле и связывалось с событиями в Геттингене: «С того рокового
момента, который разрушил нашу тихую жизнь, Вы с нежной верностью принимали
участие в нашей судьбе, и это участие действует на меня столь же благотворно,
как теплота голубого неба, заглядывающего в мою комнату, откуда я вижу, как
утром поднимается солнце и как оно завершает вечером свой путь за горами, у
подножия которых, сверкая, струится река; из парка доносится аромат цветущих
апельсиновых деревьев и лип. Могу ли я пожелать более подходящего времени, чтобы
вновь заняться моими сказками?»
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
