В 1848 году Якоб оставил университетскую кафедру. Вильгельм прекратил чтение
лекций в 1852 году. Но по-прежнему братья Гримм принимали участие в жизни
Академии наук.
В 1850 году они вернулись к работе над «Словарем немецкого языка», чтобы
придать ему окончательную форму и подготовить к печати первый том. Якобу тогда
было 65 лет, Вильгельму — на год меньше. И стояли они на пороге тех лет, когда,
по теперешнему представлению, начинается так называемый «период заслуженного
отдыха». Но братья по-прежнему были полны сил и решимости трудиться. Это были
исследователи, преданные до последнего часа своей цели и задаче. Вскоре после
своего 65-летия Якоб писал Гервинусу: «Мое здоровье, а в еще большей степени
здоровье Вильгельма начинает вызывать тревогу. — И добавлял: — Я весь в работе,
у меня рождаются новые планы плюс к тем, что еще остаются невыполненными».
С тех пор как в 1838 году о «Словаре» было объявлено официально и начался
сбор материала, прошло двенадцать лет. Теперь же, все больше отходя от
повседневных текущих дел и участия в общественной жизни прусской столицы, братья
просматривали весь материал, собранный в картотеках, — тысячи отдельных
листочков.
Братья сознавали, что, работая над «Словарем немецкого языка», им придется
отказаться от других книг, давно задуманных ими. Это был тяжелый и долгий труд.
Якоб признавался Гервинусу, который в «Истории немецкой национальной литературы»
занимался более приятными для себя предметами: «Большой словарь, за который я
взялся, давит свинцовым грузом, и мне придется из-за него отказаться от более
дорогих мне вещей. Если я когда-либо и ощущал трудности начала какой-либо
работы, так это в работе над словарем; все сразу станет легче, как только я
войду в нее глубже».
Но, начав эту работу, братья из чисто этических соображений уже не могли не
выполнить ее. Во-первых, существовал старый договор с издательством, который
имел юридическую сторону этого вопроса, кроме того, издатель заплатил уже
значительную сумму их помощникам. Во-вторых, братья понимали, что этот «Словарь»
будет представлять собой большой труд, равный по значимости их другим работам.
Речь шла, по их твердому убеждению, не о желательной, а необходимой в высоком
понимании слова задаче.
Не всегда работа была интересной. Даже отдельных интересных тем здесь не
было. Но сам дух работы над «Словарем» предполагал одинаково добросовестное
отношение к большому и к малому. Приходилось не выбирать материал по интересам,
а обрабатывать слово за словом. К тому же оказалось, что помощники не всегда с
достаточной тщательностью проводили предварительную работу, поэтому приходилось
самим долгие часы копаться в источниках, чтобы проверить данные, которые были
приведены на карточках. Уходило много сил и времени, чтобы достать старые книги,
из которых помощники делали выписки. Основательных и добросовестных ученых
братьев Гримм не мог удовлетворить скорый и поверхностный просмотр материала —
готовый к печати текст должен быть абсолютно надежным и неуязвимым со всех точек
зрения, и не только для их времени, но и для последующих столетий.
В начале пятидесятых годов они подготовили к печати первые тома, которые
должны были определить дальнейшую методику и направление всего издания.
Подготовку первого тома осуществлял Якоб. И снова пришлось сдавать издателю
текст частями, по мере его готовности, как он это делал и раньше со своими
крупными трудами. Издательство приступило к публикации первого тома отдельными
выпусками. Первый выпуск появился 1 мая 1852 года. «Произведением века» был
назван «Словарь» специалистами-современниками. На книжном рынке он вызвал к себе
небывалый интерес.
Скандинавский ученый Петер Андреас Мунк, который сам шел по пути братьев
Гримм и работал над книгами по грамматике рунического и готского языков, выразил
общее настроение коллег, написав, что для него большая радость увидеть
«действительное начало этого гигантского труда», добавив к этому еще пожелание:
«И пусть господь бог, как обычно, дарует Вам много сил, чтобы Вы могли закончить
этот monumentum aere perennius!»
На Лейпцигской книжной ярмарке 1852 года первые выпуски «Словаря» тоже были
в центре внимания. Издатель Соломон Хирцель сообщил Якобу: «На ярмарке словарь
был на устах всех книготорговцев, и все они, за исключением нескольких
завистников, отзываются о нем самым благоприятным образом. Он по праву считается
крупнейшим литературным трудом века».
Якобу, конечно же, было приятно получить такую оценку. Но чего это стоило!
Даже этот поразительного трудолюбия человек должен был признаться себе, что
вначале он и не подозревал о таком объеме работы. Та затрата времени и сил,
которая потребовалась, превзошла все его ожидания. Осенью 1852 года он писал:
«Каждый день я сижу над ним (словарем) по крайней мере по двенадцать часов, а
это о чем-нибудь говорит, если собираешься отметить 68-летие. Для издателя
крайне важно убедить публику в том, что дело задумано серьезно и ни в коем
случае не останется незаконченным».
В 1852 году к работе над «Словарем» подключился Вильгельм — взял на себя
слова, начинающиеся на букву D. Якоб же трудился, по его собственному выражению,
«один как перст» над первым томом. В этом томе, как он сообщил, «не будет ни
единой буквы, которая не была бы не написана моей собственной рукой». При этом
он вел обширную переписку с помощниками по всем возникающим вопросам. И
постоянные колебания между страхом, что работа превысит его силы и возможности,
и надеждой, что будет создано что-то поистине великое. «Если произведение, —
писал Якоб, — завершится так, как оно было начато, то вряд ли какой-либо
современный язык сможет продемонстрировать такое огромное полчище слов и,
примеров».
Братья вновь обратились к общественности и помощникам с просьбой присылать
материал. И опять почти с отчаянием они говорили, что «здесь бездна работы».
Гервинус в 1852 году пишет Дальману: «Гриммы все в работе. Они погребены под
этим словарем».
«Если бы здоровье было покрепче, — жалуется Якоб в 1853 году. — Последнее
время мой пульс становится неровным или пропадает совсем. Из-за этого у меня
бессонные ночи». И все-таки он не изменяет своему привычному распорядку.
В октябре 1853 года Якоб получил от издателя Хирцеля сотый лист. Оставалось
написать предисловие и составить список первоисточников.
А годы берут свое. «Уланд, конечно, прав, — пишет Якоб, — когда сравнивает
меня с заключенным. Он мог бы назвать меня еще и больным, ведь уже год, как у
меня все сильнее ощущается старая боль в сердце».
Наконец в 1854 году после шестнадцати лет труда по собиранию материала и
подготовке книги был отпечатан и выпущен первый том «Словаря». Это был первый
законченный результат! Одно лишь предисловие и библиография заняли почти сто
страниц. Сам текст, включавший все слова на букву А, а также на букву В до слова
«Biermolke», насчитывал 1824 колонки.
В предисловии Якоб говорил о необходимости создания «Словаря» именно в это
время, когда весь немецкий народ страдает от раздробленности и разобщенности:
«Начало работы над таким произведением, если ему суждено иметь успех, должна
осветить своим животворным светом небесная звезда. Я заметил это по близости
двух признаков, которые обычно находятся на расстоянии друг от друга, а тут
сблизились по одной и той же внутренней причине — подъему немецкой филологии и
восприимчивости народа к своему родному языку; и то и другое движимо обостренной
любовью к отечеству и неуемным стремлением к прочному объединению. Что у нас еще
общего, кроме нашего языка и литературы? »
Якоб полностью сознавал, что при существовании на немецкой земле множества
государств его труд может стать символом единства. «Враг всякого тщеславия и
хвастовства, — заявил он, — я смею утверждать, что если удастся завершить
начатый тяжелый труд, то тем самым поднимется слава нашего языка и нашего
народа, что составляет единое целое».
Как заклинание прозвучали его слова: «Дорогие немецкие соотечественники, в
каком бы государстве вы ни жили, к какой бы вере вы ни принадлежали, входите в
открытый для всех вас храм вашего родного древнего языка, изучайте и берегите
его как святыню, держитесь за него, в нем сила народная и жизнь в веках».
Якоб сказал, что ему самому этот труд подарил более глубокие знания:
«Всегда, насколько позволяли отпущенные мне способности, я стремился к познанию
немецкого языка, стремился смотреть на него с разных сторон; и мой взгляд
светлел тем больше, чем дольше я смотрел, и до сих пор остается ясным».
И откровенно делился с читателями своими сомнениями, которые часто его
охватывали, когда он сталкивался с почти необозримым «полчищем слов»: «Уже
будучи пожилым, я чувствую, как рвутся пока еще находящиеся у меня нити других
начатых или переведенных мной книг. Ведь если целый день с неба падают мелкие
густые хлопья, то вскоре вся местность покрывается бескрайним снежным покровом;
так и меня заносит массой слов, наступающих на меня из всех углов и щелей.
Иногда мне хочется подняться и стряхнуть с себя все, но потом я все-таки беру
себя в руки. И ведь было бы действительно глупо отдавать себя во власть мелких
соблазнов и пренебречь большим урожаем».
Ощущение, что жить и трудиться осталось недолго, вносило в настроение Якоба
трагические нотки: еще так много надо сделать, столько задумано, столько собрано
материалов для новых литературных произведений, которые могли бы еще раз стать
свидетельством того, как он прекрасно знал историю развития немецкого языка. Его
страстным желанием было отдать свои знания и опыт потомкам. И в этом состоянии
разлада и смятения почти семидесятилетний ученый все же остался верен работе,
которую он начал несколько лет назад. Да, он продолжал работать над «Словарем».
Правда, речь уже не шла о завершении работы собственными силами. Но Якоб с
полным правом мог заявить: главное сделано — путь проложен.
Якоб надеялся, что «Словарь немецкого языка» будет когда-нибудь закончен и
что «он не исчезнет, а сохранится в памяти потомков». При этом братья Гримм свой
ежедневный труд не считали узкофилологической задачей. Наоборот, они полагали,
что язык и история немецкого народа при тогдашней нерешенной его судьбе могли бы
лучше всего «проявить стою неисчерпаемую успокаивающую силу».
Томас Манн через сто лет назовет «Словарь» «героическим делом»,
«филологическим монументом». «Этот словарь для меня не просто справочник, а
любимое чтение, которому я могу целиком отдаваться целыми часами», — признается
он.
После выхода первого тома «Словаря» тиражом четыре тысячи экземпляров — для
того времени большим — Якоб почти сразу же берется за подготовку второго.
Наступил 1855 год. И Якоб записал: «С Нового года я шагнул в седьмой
десяток, ощущаю спад физических сил, поэтому не очень ясно, хватит ли меня на
то, чтобы завершить этот слишком поздно начатый труд. Хотя слабость тела и
мучительна, когда ум еще работает, все же умственный упадок при сохранении
физических сил был бы еще огорчительнее».
Но приступы слабости проходили, и Якоб старался забыть о своих тревогах. «Я
в состоянии работать, как в молодости», — говорил он тогда.
Много хлопот доставлял ему брат Вильгельм, которого он называл «вечным
меланхоликом». Непросто было вывести его из этого состояния, но Якоб все же
старался ободрить и развеять его грусть. А потому и в объяснении слова
«меланхолик» Якоб встретился с некоторыми трудностями. Как неверно было бы
рассматривать красивые истории, созданные воображением, с прекрасным и
счастливым концом, так же неверно было бы считать создателей этих историй —
братьев Гримм беззаботными и постоянно улыбающимися сказочниками, собирающими
вокруг себя толпы детишек. Конечно, их жизнь в известном смысле была
размеренной, упорядоченной и внешне спокойной, но внутри у них пылал неуемный
огонь, пожирающий все гениальные натуры.
На склоне своих лет братья справились и с этим. Якоб, закончив группу слов
на букву В, приступил к сравнительно небольшой группе слов на С, а затем на Е.
Вильгельм вэто же время был занят значительным по объему материалом по букве D.
Братья работали согласованно, по единому принципу и методу, но каждый нес
ответственность за свой материал.
Издатель Хирцель торопил — он хотел как можно быстрее выпустить второй том.
Друзья подбадривали братьев Гримм. Дальман писал им: «Я не могу и не хочу
оставлять надежду на то, что этот благородный памятник именам братьев Гримм
будет завершен теми же руками, которые заложили его основание».
Как бы отвечая Дальману, Якоб в 1858 году еще раз высказал свои соображения,
почему издание «Словаря» не могло быть быстрым и заранее уже было предопределено
медленное его продвижение. Подготовленная к печати рукопись, насчитывающая 4516
страниц размером в четверть листа, вместила материал только на первые три буквы
алфавита. Вильгельм заканчивал работу над буквой D. «Здесь все, — говорил Якоб,
— каждая буква должна быть написана собственноручно, посторонняя помощь
недопустима». Он подсчитал: требовалось написать еще около 25 тысяч рукописных
страниц. «Перспектива поистине устрашающая», — заметил Якоб, которому
исполнилось уже семьдесят три года.
Мучили и другие сомнения в ходе работы над «Словарем». Он снова и снова
упрекал себя за то, что заставил Вильгельма работать над вопросами грамматики и
языка: «Он мог бы приложить свой талант на другой ниве, и с
большей пользой». Хотя Вильгельм и радовался успехам, но все же,
думал Якоб, эта работа ему в тягость. Не лучше ли было ему сидеть над
средневековой поэзией, чем дотошно изучать и излагать происхождение и
употребление какого-нибудь слова?
В такие минуты Якоб сомневался, правильно ли он поступил, что, не доведя до
конца «Грамматику», взялся за «Словарь». С гораздо большим удовольствием, —
говорил он, — я закончил бы «Грамматику», которой в конце концов я обязан всем,
чего достиг, но теперь заниматься ею у меня нет никаких возможностей, и мне
придется оставить ее незавершенной». Также становилось все яснее, что окончание
«Словаря» отодвигается на неопределенное время, но тем не менее он должен
продолжать работу, не имея никакой надежды еще раз вернуться к другим трудам.
Но работа над «Словарем» имела и свои положительные стороны. В 1858 году
Якоб писал Дальману: «Не думайте, что словарь — неблагодарный труд и что он не
приносит никакого удовольствия. Он вынуждает меня изучать и открывать для себя
бесчисленные «мелочи», о которых я иначе и не подозревал бы, так что польза для
меня несомненная».
В 1859 году он писал литературоведу Вильмару: «В этом деле есть и приятные
моменты — оно заставляет узнавать вещи, в общем, далекие и малодоступные». Но
при этом добавлял: «Все же меня мучает, что человек в возрасте 75 лет, видимо,
обречен на то, чтобы оставить этот труд незаконченным, исполненным лишь в
частях, а остальное держать в себе, хотя он с удовольствием поделился бы с
другими».
Братья были как те исследователи-путешественники, которые разведали дорогу,
видели перед собой конечную цель путешествия, но были вынуждены отойти в
сторону, сказав другим, более молодым попутчикам: «Мы указали вам путь, идите
этой дорогой до конца!» О том, что Якоб хорошо это понимал, говорит следующая
его фраза: «Некоторые считают, что на примере первых двух томов нами показано,
как надо делать последующие, и что этого вполне достаточно. В конце концов не
все ли равно, умрем мы над третьим ли томом, над шестым или восьмым...» Ему
отложить бы в сторону «Словарь», чтобы доставить себе маленькую радость и
поработать над книгами, более дорогими ему. Но этого он не сделал.
Второй том выходил тоже отдельными выпусками. В него вошла вторая половина
слов на В и все слова на С, написанные Якобом, а также работа Вильгельма — слова
на D.
Братья чем-то походили на тех безымянных средневековых ученых, которые, сидя
в монастырских кельях, самозабвенно переписывали на пергамент произведения
античной древности и средневековья. Многие годы жизни этих образованных людей
уходили на создание рукописей, которые сегодня составляют гордость наших
библиотек. Они думали не о себе, а исключительно о будущем, о том, чтобы
сохранить произведения, создававшиеся иногда столетиями.
Теперь каждый сидел в своей монашеской комнате, в своем кабинете и вряд ли
ждал похвалы или упреков, одобрения или порицания. Они все яснее сознавали, что
их труд лишь отчасти служит современности, что лишь в будущем он обретет свой
подлинный смысл. «Боюсь, что лишь некоторые из тех, кто заинтересовался
словарем, — писал Якоб, — прочли первые его выпуски, поддавшись влиянию новизны,
но читать все остальное и не собираются, а откладывают его в сторону до
какой-нибудь оказии. Грустно, что приходится писать, заведомо зная, что
современный читатель это не прочтет, что самое лучшее из всего, что мне удалось
в отдельных статьях, будет использовано, быть может, через пятьдесят или сто
лет, по всей вероятности, способным человеком, который возьмет на себя труд
заново все переделать».
Сто лет прошло после смерти братьев Гримм. Их надежды и мечты нашли свое
прекрасное воплощение.
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
