Якобу Гримму было шесть, когда отца назначили управителем и судьей в его
родной Штайнау, расположенный неподалеку от Ханау, в верхнем течении реки
Кинциг, среди лесистых отрогов Шпессарта, Фогельсберга и Рёна.
И вот весной 1791 года, громыхая по неровной дороге, медленно тащился
запряженный лошадьми экипаж. За окнами проплывает цветущий боярышник. Луга по
берегам говорливого Кинцига покрыты свежей зеленью. Дети с любопытством
высовывались из кареты. Вильгельм, сидевший на сундучке у ног матери, весь
вытягивался в надежде что-нибудь углядеть. Наконец показался приветливый
Штайнау, окруженный венцом гор и лугов. Даже дождь в этот момент не мог бы
испортить им радость встречи. Дым поднимался над красными крышами и таял, не
долетая до колоколен.
Возле дома управителя карета остановилась. Пока отец нетерпеливо и не без
гордости открывал ворота своей будущей резиденции, мать помогала ребятишкам
благополучно выбраться из экипажа. Самому маленькому, годовалому Людвигу Эмилю,
помощь материнских рук была особенно необходима.
У парадной лестницы солидного, выстроенного из камня здания стояли две липы.
Первый этаж, выложенный из крупных тесаных блоков, смотрел на улицу сводчатыми
окнами. Над ним располагался второй этаж, фахверковая конструкция16 которого держалась на несущих консолях разной формы. С
парадной стороны через круглую башню можно было попасть в комнату, где
управитель решал судебные дела. Дом оказался большим и просторным. Столь же
просторным был и двор, несмотря на амбар, конюшню и коровник, дровяной сарай и
разный инвентарь.
Папаша Гримм был счастлив, что перебрался сюда со своей семьей. Ведь Штайнау
не был глухим местечком: расположенный на оживленной дороге из Франкфурта в
Лейпциг, он был связан со всем тогдашним миром. На протяжении пяти лет дом в
Штайнау давал приют семье Гриммов.
Вот как проходил день в этом доме. Якоб и Вильгельм просыпались в своей
светло-зеленой спальне, а, пока они одевались, в соседней комнате с шумом
закипал чайник. Отец, перед завтраком прочитав утреннюю молитву, сидел все еще в
халате и курил трубку, а слуга заплетал и пудрил косу его парика. После завтрака
братья занимались с воспитателем в гостиной, куда часто приходила посидеть и
мать. А отец в это время в служебном кабинете вершил дела городка и окрестных
деревень. Управитель он был добросовестный, с посетителями разговаривал весьма
приветливо.
Днем дела задерживали его, поэтому обедали с опозданием. За обеденный стол
садились девять человек — в Штайнау родилась еще дочь Лотта, а кроме того, сюда
переехала сестра отца, вдова Шлеммер. После обеда в гостиной наводили порядок,
мыли посуду. А дети помогали. Наконец наступала пора молоть кофе. В
послеобеденное время отец любил выходить в сад: если это было осенью, он срезал
на десерт кисти созревшего винограда. Или заходил в птичник посмотреть кур и
уток. Как заботливый хозяин, он придирчиво проверял, все ли в порядке в конюшне
и коровнике. После обхода возвращался в гостиную — на столе уже ждали синие
кофейные чашки дрезденского фарфора. Затем воспитатель звал братьев опять
заниматься, а папаша Гримм шел работать в свой кабинет. Мать такого большого
семейства тоже не сидела сложа руки. В доме всегда хватало шитья и вязанья, к
обеду следующего дня нужно было перебрать чечевицу, почистить яблоки — дел было
много.
Когда кончались уроки в четыре часа дня, для братьев наступало замечательное
время: они могли побегать в саду или во дворе, погоняться за ягнятами или
поглазеть на голубей, поиграть с кроликами и покормить из рук почти домашних
дроздов и коноплянок. К радости ребят, в доме были собаки, к тому же держали
двух гнедых меринов и черного английского жеребца Англичанина.
Ужин опять собирал вместе всю семью. После вечерней трапезы все оставались
еще посидеть за столом. Играли в лото. Иногда заходили друзья, знакомые —
мужчины курили трубки, потягивали пиво. Частым гостем в доме бывал старший
лесничий Мюллер; он сажал детей на колени верхом и подбрасывал их. Потом детей
отправляли спать.
Серые, будничные дни прерывались иногда веселыми праздниками. Управитель
Гримм облачался в синий фрак, украшенный золотыми аксельбантами и воротником из
красного бархата. Если же он собирался выезжать верхом, надевал сапоги с
серебряными шпорами и кожаные штаны. Якоб и Вильгельм с восторгом разглядывали
своего отца в роскошном фраке или же в зеленом охотничьем костюме. О, этот
управитель стал уважаемым человеком! Особо важных гостей он принимал наверху, в
своей приемной, богато обставленной дорогими казенными креслами. Его
предшественники далеко не все были честные и порядочные люди — детям
рассказывали, как по дому глубокой ночью бродил призрак давно умершего
управителя, наказанного за страшные преступления. Да, в этом доме детям с самого
раннего возраста внушалось чувство верности и долга. Быть честным и порядочным.
Бережно и экономно расходовать заработанные деньги. Примером были сами родители,
которые трижды взвешивали в руке крейцер, прежде чем его истратить.
При всей скромности и бережливости семья жила в дружбе и согласии, в доме
много было поводов для веселья — вручение золотых подарочных медалей в дни
рождения или празднования рождества. Вечером, в канун рождества, дети в
нетерпении ожидали, когда откроется дверь в комнату, где стояла наряженная елка,
и прислушивались. И вот наконец звенел веселый колокольчик! Открывалась дверь —
в комнате переливалась и сверкала рождественская елка, украшенная золотыми и
серебряными яблоками и орехами, горящими свечами. Каждому была приготовлена
тарелочка с печеньем и сладостями, детям — игрушки, и уж совсем необыкновенными
были медали, блестевшие всюду.
Постепенно Якоб и Вильгельм осваивались в Штайнау, открывали для себя новые
улицы и дома, становившиеся их детскими владениями. На всю жизнь в их памяти
осталась площадь в центре городка с шумящим фонтаном, ратушей, школой, церковью
св. Екатерины и старым замком. Особо примечательным было каменное здание ратуши
с глубокими винными погребами, парадным залом и большими залами для собраний.
Мимо этого здания братья Гримм проходили несчетное число раз — зимой, бросая
снежками друг в друга, летом, наблюдая за аистом в гнезде на крутой крыше. Около
ратуши, в длинном доме, вытянувшемся вдоль улицы, жил учитель Цинкхан, много лет
учивший братьев. Ему было в то время за пятьдесят. Зимой он обычно одевался в
черный, а летом — в голубой или фиолетовый костюм. Неотъемлемыми атрибутами
старого учителя были очки, болтавшиеся на тесемке, и внушительных размеров
бамбуковая трость — ученики побаивались его. Раскурив трубку, он начинал урок:
«Ну, чертенята! Кто знает слова?» В то время, когда он изрекал свои премудрости
и вдалбливал в головы учеников латинскую грамматику, его жена, случалось, громко
кричала с лестницы: «Что варить на обед?» В ответ неслось: «Готовь тефтели,
жена!»
Пока готовились тефтели, в дело вступала трость — ведь тогда еще применялись
телесные наказания. Якобу же удавалось отделаться лишь легкой порцией по
сравнению с другими — у него, как признавал сам Цинкхан, была «неуемная, истовая
жажда учения». Вильгельм тоже вскоре понял, что благодаря прилежанию и
внимательности можно легко избежать побоев старого учителя.
Церковь св. Екатерины была для братьев волшебным местом — ведь в этой старой
церкви их дед больше сорока лет был священником. И когда он, будучи уже в
преклонном возрасте, шел к церковной кафедре, ему всякий раз приходилось
проходить мимо могилы его молодой жены и детей, которые рано умерли и были
похоронены здесь, вблизи алтаря.
Раздавался звон «железного парня» — старый колокол, тоже
достопримечательность городка, управитель протягивал детям праздничный гостинец
— грецкий орех в сахаре и шагал вместе с ними к церкви. На семейной скамейке
были вырезаны инициалы отца — Ф.В.Г. (Филипп Вильгельм Гримм). Якоб открывал
перед отцом книгу псалмов, а Вильгельму разрешалось бросить в церковную кружку
монету. Лучи солнца проникали через высокие окна Церкви и освещали надгробные
плиты родственников. Женщины нюхали принесенные цветы или розмарин. И тут
раздавалось пение — торжественное и праздничное.
После службы можно было побродить по соседнему замку: каменные стены, рвы,
угловая башня — он казался настоящим сказочным дворцом. Таинственно и неясно
вырисовывались ворота, подъемный мост, живописно обвитый плющом, флюгер, а под
ним темный каменный орнамент готического здания. Рядом располагалась часовня. По
углам угрожающе громоздились бастионы. Если прислушаться, то можно услышать, как
шепчутся духи давно минувших лет. А не был ли это на самом деле дворец Спящей
красавицы? Немного воображения — и дети видели принцев и принцесс, шествовавших
через залы сказочного дворца.
Главная улица городка Штайнау с многочисленными фахверковыми домами была
столь же примечательна, как и его центр. На этой улице и в маленьких переулочках
поблизости мальчики знакомились с трудом и искусством ремесленников — здесь
можно было увидеть, как работают седельщик, сапожник, портной, мясник, ткач;
понаблюдать, как кузнец бьет по наковальне; последовать за пастушкой, гнавшей
гусей, за стадом овец. В одном из переулков была лавка пекаря, откуда сестрица
Лотта приносила свежий сдобный хлеб; по мостовой двигались, подпрыгивая,
прибывшие издалека экипажи и сворачивали на отдых к постоялому двору «У быка».
На улице можно было увидеть странных людей на повозках, громко возвещавших о
начинающихся представлениях канатоходцев и шутов с медведями. Разве все это не
персонажи старых сказок? Разумеется, дети первыми приветствовали проходивших по
улице знатных лиц города — господина аптекаря, городского писаря, господина
доктора Вагнера, почтительно снимали шапки перед господином хирургом Готтшалком.
А еще в переулках можно было поиграть с друзьями. Со Штеффелье или Класхеном
бегали братья к городской стене. Здесь из земли били два ключа: зимой теплые, а
летом холодные. Настоящий волшебный уголок! Как утверждали жители Штайнау, аисты
именно отсюда приносили младенцев.
Пришло время, и братьям разрешили самостоятельно выходить за городские
ворота. Там их особенно привлекал сад, принадлежавший семье Гриммов. Это был
знаменитый сад с пасекой неподалеку от реки Кинциг. У входа возвышалась огромная
липа. В центре сада — беседка с каменным столом и массивными скамейками. Здесь
обычно сидела матушка Гримм и наблюдала за играющими детьми. А дети резвились,
смеялись, гонялись друг за другом — пятеро братьев и младшая сестричка Лотта в
белом платьице.
В саду росли яблони, груши и другие фруктовые деревья, овощи — одним словом,
все, что требовалось, чтобы прокормить семью. И всюду цветы — желтофиоль,
левкои. Сад был такой огромный, что скошенной травы хватало на прокорм двух
коров.
Старый, глухой садовник ухаживал за садом. В нем было прекрасно в любое
время года, особенно на пасху, когда дети искали в траве и среди щавеля
пасхальные яйца. А какой аромат стоял летом! От церкви св. Екатерины доносились
удары колокола; дети, притаившись, наблюдали за сорочьим гнездом на липе; кот
Гравус нежился в траве; среди ветвей выглядывали краснощекие яблоки. Отсюда едва
виднелась каменная стена с воротами и башнями, окружавшая город.
Любили братья и прогулки по окрестным лесам. Уединившись в лесной тишине,
узнавали по голосам дятлов и скворцов; им казалось, что они понимают, о чем
щебечут синицы и овсянки. Впоследствии в сказках братьев Гримм зазвучали все
лесные голоса, впервые услышанные ими здесь, в лесах около Штайнау. В лесу пахло
первоцветом, ландышем и тимьяном. Страстные собиратели трав и растений на
протяжении всей жизни, братья именно тогда положили начало своим коллекциям.
Но беззаботная жизнь братьев Якоба и Вильгельма в доброй и дружной семье
Гриммов, среди свободной природы все чаще омрачалась тревожными известиями,
долетавшими и сюда, в этот тихий городок Штайнау. Девяностые годы XVIII столетия
— это французская революция и так называемая коалиционная война, которую вели
Австрия, Пруссия и другие государства против революционной Франции. Гессен тоже
был вовлечен в эти события.
С востока на запад и с запада на восток по дороге, на которой как раз лежал
Штайнау, тянулись колонны солдат. Перед изумленными жителями прошло пестрое
многообразие мундиров — французы и австрийцы, голландцы и пруссаки, майнцы и
гессенцы. Во время обстрела Майнца в 1793 году ребятам казалось, что они слышат
грохот далеких орудий.
Конечно, мальчишки, как им и положено, были любопытны, и матушка Гримм во
время маршей очень беспокоилась за них. По дорогам бродили пьяные солдаты,
мародерствовали, отбирали хлеб, мясо, торговали крадеными вещами. По ночам
братья видели из окон дома на лугах сторожевые костры солдат; на следующий день
на смену одним появлялись новые отряды. Гремела военная музыка; по дорогам
двигались маркитантские повозки, нагруженные тушами забитых быков и свиней. Шли
раненые солдаты — руки, головы обмотаны окровавленными тряпками. Пушки тянули с
помощью крестьянских лошадей. Среди скота вспыхивали болезни. Жителям городка
приходилось отдавать сено и солому, стулья и скамьи, иначе солдаты врывались в
их дома и, не считаясь с хозяевами, забирали все сами. Мир не был больше
идиллией. Теперь он был полон опасных неожиданностей. Это было видно хотя бы
потому, что служебные дела отца становились все напряженнее. Подростков пугали
разговоры взрослых. Они узнали, что в 1793 году казнен французский король, а
позднее, в 1794-ом, на гильотине погибли революционеры Дантон и Демулен. Это был
уже далеко не мир сказок. Вокруг царил неприкрытый страх и ужас. Дедушка Циммер
из Ханау постоянно слал тревожные письма своим внукам в Штайнау.
И все-таки дети в семье управителя чувствовали себя в безопасности. Папаша
Гримм вел дела так, что семья была защищена от невзгод. Проходившие войска
щадили дом управителя и его обитателей.
И вдруг семью Гриммов постигло несчастье. Перед новым, 1796 годом папаша
Гримм заболел воспалением легких. Якоб, как самый старший — ему тогда было
одиннадцать лет, — писал полные надежд письма дедушке в Ханау. А смерть
неумолимо приближалась. 10 января 1796 года глава семейства скончался в возрасте
45 лет, оставив на этом свете сорокалетнюю вдову с шестью детьми-сиротами на
руках. Остались на полках одинокими и заброшенными многочисленные книги в
красных и зеленых переплетах, бумаги и письма, собранные аккуратным хозяином.
В серой рассветной мгле Якоб в одной ночной сорочке прошмыгнул к двери,
слегка приоткрыл ее и заглянул в комнату, где при свете свечи гробовщик снимал
мерки. Якоб расслышал, как он сказал своему помощнику: «Человек, который здесь
лежит, заслужил гроб из чистого серебра». 12 января, утром, Якоб видел из окна,
как несколько мужчин, держа в руке лимоны и розмарины, вынесли черный гроб.
Отца, который любил людей, а они любили его, похоронили на кладбище около
городской стены.
После похорон Якоб как глава семьи сделал в семейной библии запись о смерти
отца. Затем оповестил о печальном событии родственников. Он плакал — отец
никогда больше не погладит его по голове.
После смерти мужа вдова Гримм с детьми должна была выехать из дома
управителя. Осиротевшая семья временно нашла приют в здании Гуттистского
госпиталя, самом старом в городке Штайнау. Но этот романтичный дом оказался
слишком тесным для них. Уже через несколько месяцев матушка Гримм купила часть
дома около «Старого погребка», недалеко от ворот с мостом. Здесь она прожила до
1805 года.
1796 год. Снова начались бои между австрийскими и французскими войсками.
Французский полководец Журдан был разбит у Амберга австрийским эрцгерцогом
Карлом и вынужден отойти на левый берег Рейна. Во время отступления французская
солдатня угрожала и Гессенской земле. В письмах в Штайнау дедушка Циммер писал,
что «все в большой тревоге и озабоченности из-за проходящих масс людей».
Едва опасность миновала, как смерть снова вошла в семью Гриммов. До сих пор
в хлопотах по дому помогала сестра отца, энергичная, быстрая тетушка Шлеммер. Но
в декабре того же года, который отнял у нее брата, она сама слегла от тяжелой
болезни. Почувствовав однажды ночью приближение смерти, она попросила сноху
прочесть молитву. Матушка Гримм начала читать молитву больных. «Нет, нет,
сестрица, — возразила тетушка, отличавшаяся особой силой духа, — найди молитву
умирающих».
Смерть отца и тетушки сильно подействовала на Якоба и Вильгельма. Будто
взрослые, делили они теперь с матерью заботы о семье, о младших братьях и
сестренке. Конечно, дедушка из Ханау постоянно помнил о них. Конечно, сестра
матери, камеристка ландграфского двора в Касселе Генриетта Циммер, тоже
участливо помогала племянникам. Якоб и Вильгельм хорошо понимали всю
ответственность перед младшими, обязанность служить им хорошим примером. Ведь на
их глазах мать, жизнь которой проходила теперь исключительно в заботах о
шестерых детях, согнулась под тяжестью невзгод, а ее тонкое лицо становилось все
бледнее, все больше появлялось морщин.
В Штайнау Якоб пережил еще одно важное событие в своей жизни. В вербное
воскресенье 1798 года в церкви св. Екатерины состоялась его конфирмация, и он
впервые подошел к причастию. «Большего благоговения я не испытывал больше
никогда», — признавался Якоб позднее.
Братьям недолго оставалось теперь ходить в школу. Якоб с грустью признался
матери, что ему в Штайнау больше нечему учиться. Говоря это, он заплакал, ибо
всем сердцем полюбил этот городок, родину своего отца. Мать задумалась — ведь ей
предстояло многое взвесить и решить, чтобы двое ее старших сыновей могли учиться
дальше.
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
