В 1802—1804 годах, когда Якоб Гримм был уже студентом Марбургского
университета, в Германии под влиянием политики Наполеона произошли события,
которые в какой-то степени коснулись и братьев Гримм. Упразднены некоторые
немецкие государства. Подвергнуты конфискации монастырские владения. Проложены
новые внутригерманские границы. Введены новые звания и должности.
Родина братьев Гримм, небольшая область Гессен-Кассель, была возведена в
ранг курфюршества.
В то время университеты представляли собой учебные заведения, где все были
на виду, где преподаватели и студенты хорошо знали друг друга. В Марбургском
университете тогда насчитывалось всего около двухсот студентов; среди них был и
Якоб, избравший юриспруденцию своей будущей специальностью, правда, его всегда
влекла к себе природа, таинственный и нераскрытый мир растений — он не раз
подумывал об изучении ботаники. Но в память об отце он решил стать все же
юристом. Отец всегда пытался пробудить в мальчике любовь к этой профессии,
объясняя ему положения и правила свода законов; он даже записывал различные
случаи из своей практики, которые могли бы в дальнейшем пригодиться сыну.
В то время как Якоб осваивал азы юриспруденции, Вильгельм из-за приступов
астмы был месяцами прикован к больничной койке. Только к весне 1803 года ему
стало лучше, и Якоб перевез его в Марбург. Вильгельм тоже поступил на
юридический факультет. Братья опять вместе будут учиться в университете,
помогать друг другу. Правда, и в Марбурге Вильгельму требовалось регулярное
врачебное наблюдение.
Марбург, в котором проходили студенческие годы братьев Гримм, был
значительным и интересным городом. Много архитектурных памятников, в том числе
готическая церковь св. Елизаветы, шпиль которой уходил высоко в небо, с
витражами, склепами и картиной Дюрера. Как и полагается, над городом возвышался
древний замок, откуда открывался великолепный вид на долину, окрестности
Марбурга: холмы, поросшие деревьями, луга, покрытые зеленым ковром, ручьи,
журчащие в высокой траве. Этот чудесный пейзаж манил братьев — они бегали к
роднику, наблюдали за солнцем, золотившим деревенские крыши, погружались в
мечтания, сидя под старой вербой.
Но, к сожалению, слишком мало времени было у братьев для подобных прогулок.
Как и в лицее, день их был отдан занятиям в университете. Денежные средства
по-прежнему были скудны, жили они с «большими ограничениями», как отмечал с
горечью Якоб, им так ни разу и не удалось получить хотя бы незначительную
материальную поддержку от государства. А ведь мать, вдова государственного
служащего, воспитывала пятерых сыновей. В то же время другие студенты получали
большие стипендии, как, например, их соученик Отто фон дер Мальсбург,
происходивший из семьи богатых землевладельцев и принадлежавший к
респектабельному сословию гессенского дворянства. Братьям приходилось подавлять
в себе горькую обиду на несправедливое и неравное отношение со стороны властей.
Это в то же время придавало им силы, делало их более упорными, более
настойчивыми. Кому пришлось выбиваться из самых низов, думал Якоб, тот может
гордиться достигнутым гораздо больше, чем тот, кому успехи давались легко
благодаря происхождению и богатству. Они слушали лекции по логике и истории,
естественному, государственному, частному и уголовному праву; изучали
юридическую методологию и порядки наследования по закону; постигали тайны
истории римского права; не было пропущено и обязательственное право, не говоря
уже об институциях и пандектах — своде законов римского права. Иногда лекцию
читали так быстро, что ее удавалось законспектировать лишь наскоро, с помарками,
а уж потом дома переписать.
Имена большинства тогдашних преподавателей Марбургского университета не
представляют особого интереса для читателя. Зато имя Фридриха Карла фон Савиньи
относится к числу тех, кто оказал наибольшее влияние на братьев Гримм, их жизнь
и творчество. Юрист, специалист по истории римского права, ставший позднее
министром, Савиньи был одним из самых молодых профессоров — всего на шесть лет
старше Якоба Гримма. В 1803 году он опубликовал книгу «Право владения», заложив
тем основы исторической школы права.
Как-то на одном из занятий, которое проводил Савиньи, Якоб написал работу,
посвященную толкованию каких-то законов. Молодой профессор хорошо отозвался о
студенте, сказал, что тот безукоризненно правильно решил поставленную задачу.
Эта оценка воодушевила Якоба. Довольно часто ему приходилось носить учителю на
дом работы других студентов — у них установились личные контакты, и Якоб получил
приглашение пользоваться богатой библиотекой состоятельного Савиньи. Вскоре
лекции Савиньи стали для Якоба самыми любимыми, а учителя своего он боготворил.
Летними днями 1803 года Якоб часто бывал у Савиньи. Минуя небольшой дом на
Барфюсерштрассе, входил в узенький переулочек, затем опять кружил, как по
винтовой лестнице, до самого кладбища, откуда открывался прекрасный вид на город
с уходящими вниз крышами и садами. Пройдя вдоль каменной стены, Якоб попадал в
переулок уже ступенью выше. А вот и дом, как гнездо прилепившийся к одной из
больших ступеней. В этом доме жил Савиньи, и никакие внешние заботы не мешали
его научным занятиям. Слуга открывал дверь и провожал посетителя в освещенные
солнцем комнаты. Мягкая мебель, светлые стены и развешанные по ним медные
гравюры — все располагало к дружеской и приятной беседе. А за окном — долина,
река Лан, луга по ее берегам и далеко-далеко в нежной дымке едва видимые
очертания гор.
Хозяин дома был высок и худ. Одетый в серый сюртук и коричневый с синими
полосами жилет, задумчиво стоял он среди книжных полок. А книг у профессора было
много, очень много. И Якоб мог не только смотреть на огромные шкафы, заполненные
книгами, но, поднявшись по лестнице, брать книги, читать их и даже уносить с
собой.
Вильгельм Гримм, как и его брат Якоб, тоже с упоением слушал лекции Савиньи.
Профессор читал живо и свободно, отнюдь не стремясь ослепить слушателей
красивостью риторики. Он был разносторонне образован, знал и любил литературу и
иногда, чтобы оживить свои лекции, читал стихотворения или отрывки из
«Вильгельма Мейстера» Гёте.
Внимательно, умно, с большой человеческой чуткостью Савиньи вводил братьев
Гримм в мир научных исследований — именно у своего учителя научились они ценить
историзм в рассмотрении общественных явлений, от него переняли умение во всем
придерживаться определенного метода как в учебе, так и в научном поиске.
Молодые студенты в это время с большим интересом следили за появлением новых
произведений веймарских классиков. Но прислушивались и к голосам представителей
нового течения в литературе — немецкого романтизма. Первая и, как оказалось,
решающая встреча братьев Гримм с романтизмом также произошла в студенческие годы
благодаря другу и наставнику Савиньи. В конце XVIII столетия, в эпоху коренных
исторических сдвигов и катастроф в духовной жизни Европы, возникло новое
течение, обращавшееся к историческому величию прошлого. Представители этого
течения не удовлетворялись более реальностью повседневного бытия, классической
размеренностью, рационализмом, их влекла вселенская бесконечность, они
стремились к звездам.
В 1803 году Якоб Гримм получил от Людвига Тика переработанные им и только
что изданные «Песни швабских миннезингеров». И это в значительной степени
определило дальнейшую творческую судьбу Якоба. Уже предисловие к песням вводит в
мир немецкой средневековой поэзии: «Весна, красота, страсть — это их постоянные
темы, которые никогда не могут нас утомить. Как колонны и своды церкви
становились вместилищем мирского, так и религия — как высшее начало — окружала
поэзию и действительность, перед которой с одинаковой любовью смирялись все
сердца. Поэзия не была борьбой против чего-то, она ничего не доказывала и не
спорила против чего-либо, она просто выражала заранее во всей своей прекрасной
непосредственности веру в то, что хотела воспевать. Отсюда этот непринужденный,
наивный язык того времени, эта очаровательная игривость, это постоянное
наслаждение весной, ее цветами и ее блеском, восторженные дифирамбы прекрасным
женщинам, жалобы на их неприступность или радость по поводу разделенной любви.
Поэзия не ищет мыслей, не ищет каких-то особых выражений, каждое слово встает в
строку само собой, по собственному желанию, а самая большая изысканность и
пышность проявляются ярче всего в естественной простоте или детской шутке с
музыкой и рифмой».
Эти слова о почти забытой немецкой поэзии средневековья и характеристика
любовных песен, данная Тиком, вызвали у Якоба желание самому познакомиться со
стихотворениями, написанными на средневерхненемецком языке.
В 1758—1759 годах цюрихский профессор Йоганн Якоб Бодмер по Гейдельбергской
рукописи, часть которой хранилась в Париже, опубликовал сборник
песен миннезингеров швабского периода. Якобу Гримму повезло, что он обнаружил
именно эту книгу в библиотеке Савиньи: стоя на лестнице-стремянке, он
рассматривал корешки книг и вдруг увидел ту, которую давно хотел прочитать.
Много лет спустя Якоб писал об этой счастливой находке: «И вдруг я увидел то,
что даже не надеялся когда-нибудь увидеть. Помнится, около входной двери,
справа, в самой глубине шкафа стояла книга форматом в четверть листа —
бодмеровское собрание песен миннезингеров; я схватил ее, впервые в жизни открыл
и прочитал: «Господин Якоб фон Варте и господин Кристиан фон Хамле». Стихи были
на странном, наполовину непонятном немецком языке. У меня возникло предчувствие,
что я еще не один десяток раз буду перечитывать эту книгу от корки до корки и
что она мне будет постоянно необходима. Я очень хорошо помню, как несколько лет
спустя я попросил в Парижской библиотеке рукопись, на основе которой создавалась
эта книга, чтобы посмотреть прекрасные рисунки-иллюстрации и, конечно, выписать
для себя отдельные места. Один только вид таких книг будил во мне неукротимое
желание читать наших старинных поэтов в подлиннике и учиться их понимать».
Якоб и Вильгельм Гриммы лишь по традиции и обязанности изучали юридическую
казуистику. Встреча и духовное знакомство с ранней немецкой поэзией стали
началом их самого пристрастного внимания к этой литературе. Якоб, а позднее и
Вильгельм обратились к истокам немецкой поэзии, которая постепенно раскрывала им
свои прекраснейшие страницы. Старинный язык зачаровывал, в удивительном сиянии
обнаруживался незнакомый мир, приоткрывалось поразительное богатство всей
средневековой поэзии. Все чаще братья откладывали в сторону юридические казусы.
Научное чутье подсказывало им, как много нового можно обнаружить в поэтическом
богатстве прошлого, в языке предков. Юриспруденция представляла собой уже в
значительной мере обработанное поле, в то время как изучение древней Германии
только начиналось. Это была целина, привлекавшая к себе исследовательский ум
братьев.
В Марбурге братья Гримм познакомились через Савиньи с одним из ведущих
авторов немецкого романтизма, Клеменсом Брентано, и его друзьями-романтиками. В
1803 году Брентано вступил в брак с Софьей Меро. Савиньи в 1804 году женился на
сестре Брентано — Кунигунде.
Здесь же братья встретились с другой сестрой Брентано — Беттиной, ставшей на
долгие годы другом Якоба и Вильгельма Гриммов.
В марбургской квартире Клеменса Брентано часто собирались его друзья.
Говорили о больших переменах в жизни немецких княжеств после образования высшей
имперской палаты депутатов. Конечно же, с некоторой провинциальной гордостью
отмечали, что Гессен-Кассель стал курфюршеством. Но главным предметом их бесед
была все же поэзия.
Верные ученики Савиньи смотрели на Брентано с обожанием — ведь поэт только
что выпустил свое произведение «Годви, или Каменный портрет матери» (1801 г.) —
в высшей степени необычное и причудливое произведение, говорившее о незаурядном
таланте и буйной фантазии автора. Иногда беседы, во время которых подавали чай и
красное вино, затягивались допоздна. И тогда уходившим светили на лестнице
тяжелым серебряным светильником. По темным Марбургским улицам братья
возвращались в свою скромную комнатушку.
Бывая у Брентано, братья Гримм все больше убеждались, что юридическая и
административная карьера — это не то, к чему их влекло сильнее всего.
Исследовать неоткрытые области впоэзии и языке, сказать здесь что-то свое — вот
что должно стать для них главным. Но, бедные студенты, они, конечно, понимали,
что не могут позволить себе роскоши свободного, без постоянных забот
существования. Всякий раз, приезжая на каникулы домой, в Штайнау, они вспоминали
о том, что забыли включить в свои планы существенный пункт — зарабатывание
денег.
Когда братья появлялись в Штайнау в обычном для студентов того времени
одеянии: во фраках ярко-красного цвета с черными бархатными воротниками и
обшлагами, в кожаных штанах до колен и в высоких блестящих ботфортах, да еще со
шпорами, — мать была счастлива, а младшие братья и сестра смотрели на них с
уважением. В доме опять жарили цыплят, пекли пирог со сливами. Опять они
навещали знакомых, бывали на праздниках, свадьбах у друзей или скакали верхом по
окрестностям — местам детства. Случалось, заезжали в соседние деревни.
Встречались со старыми знакомыми, беседовали о политике, о Наполеоне. Но всякий
раз спешили домой, где их ждала к ужину матушка. Ведь ей хотелось хотя бы в
каникулы поменьше отпускать их от себя. Но проходило время, и сыновьям надо было
уезжать, чтобы успеть к началу лекций. Как она печалилась, вновь расставаясь с
ними!
![](<img src="http://uchitel-slovesnosti.ru/verx.webp" border="0" alt="" />)
УЧИТЕЛЬ СЛОВЕСНОСТИ
