Летом 1798 года матушка Гримм держала совет со своей сестрой, камеристкой
кассельского двора Генриеттой Филиппиной Циммер: как устроить Якоба и Вильгельма
в Кассель, в школу более высокой ступени. Генриетта, «душа которой была
наполнена самой чистой и самоотверженной любовью» к племянникам, согласилась
принять их в Касселе и дать кров и пищу. После этого матушке Гримм ничего не
оставалось, как примириться с отъездом сыновей. Да и вряд ли она была в силах
дать детям больше, чем приличное образование.
Сентябрьским днем 1798 года тринадцатилетний Якоб и двенадцатилетний
Вильгельм сидели в украшенной коронами почтовой карете, отъезжавшей из Штайнау.
В последний раз они взглянули на дом, сад, увидели, как медленно поднимается
туман между яблонями, и у них защемило сердце. Братья прощались с детством.
Матушка роняла слезы, кивала им вслед.
Новые, свежие впечатления во время их путешествия в почтовой карете и частая
смена лошадей постепенно развеселили братьев, и к месту учебы они приближались
уже преисполненными самых радужных надежд. Сначала они прибыли в Ханау, где их
встретил дедушка Циммер. Во Франкфурте заботу о братьях взял на себя
обер-почтмейстер Рюппель. Их кормили, угощали кофе, почтмейстер даже сводил на
представление гастролировавшей в это время в майнцской столице труппы с дикими
зверями, слонами, тиграми, попугаями и обезьянами. Потом показал не
перестававшим удивляться подросткам музей восковых фигур, где были выставлены
восковые скульптуры императоров, королей, генералов и прочих исторических лиц в
натуральную величину. По вечерам в гостинице их кормили вкусным ужином, и они
ложились спать. На следующее утро в шесть часов, прежде чем почтовая карета
отправится в путь, им вручалось рекомендательное письмо для почтмейстера
следующей станции. Так братья Гримм благополучно добрались наконец до Касселя.
Тетушка Циммер, как придворная дама, не имела самостоятельного хозяйства,
поэтому определила племянников столоваться у одного из придворных поваров. Сразу
же она одарила своих подопечных разными полезными мелочами — численниками,
шелковыми кошельками. Якоб и Вильгельм были вполне довольны таким началом в
новом для них мире. Уже вскоре братья поняли, что в преподавании их бывшего
учителя Цинкхана в Штайнау кое-что оставляло желать лучшего. Конечно, их научили
прилежанию и усидчивости. Но при поступлении в лицей, который впоследствии был
преобразован в гимназию имени Фридриха, обнаружились значительные пробелы в их
образовании. Якоба, правда, сразу же зачислили в начальный класс первой ступени.
А вот Вильгельму пришлось брать дополнительные частные уроки, прежде чем он смог
к пасхе 1799 года попасть в тот же класс. Обычно в гимназии обучались семь или
восемь лет. Братья Гримм благодаря прилежанию и способностям так быстро
овладевали материалом, что, перескочив несколько классов, закончили гимназию
через четыре года.
Во время учебы в гимназии братья старались придерживаться советов, которые
получали в письмах из Ханау и Штайнау. Дедушка писал внукам, что они постоянно
должны видеть конечную цель, которая позвала их в Кассель, и проявлять максимум
прилежания на уроках, благодаря своему трудолюбию закладывать «основы будущего
благополучия и тем самым доставлять радость всей семье». «Избегайте поэтому
сомнительных компаний, которые могут втянуть вас в нехорошие дела, —
предостерегал он, — ищите общения с разумными людьми, от которых вы могли бы
перенять что-либо полезное для себя, но прежде всего бойтесь бога — начало
всяческой мудрости. И какое же удовольствие будет для вашего старого дедушки
постоянно получать обо всем этом приятные вести!»
Однако дедушке недолго пришлось получать эти вести. 22 ноября 1798 года
девяностолетний старик, намного переживший свою жену, не болевший никогда,
заснул и не проснулся. Его смерть потрясла не только внуков. Матушка Гримм
признавалась, что со смертью дедушки забот намного прибавилось. «Удар за ударом,
— вздыхала она, — моя бедная голова идет кругом».
Матушка со страхом думала о том, что станет с детьми, когда и ее призовут
небеса. Ведь тогда старшие сыновья не смогут продолжать учиться. И она
предостерегала их от легкомысленных буршей, старалась внушить, что они не могут
позволить себе тех удовольствий, которые были естественными для их сверстников.
«Благодарю бога, — писала она после смерти дедушки своим сыновьям в Кассель, —
что хоть вы здоровы. Продолжайте и дальше так же учиться мне на радость и
особенно старайтесь во всем доставлять приятное доброй тетушке. За всю жизнь вы
не сможете отблагодарить тетушку за ту любовь, которую она проявляет к вам».
Якоб и Вильгельм старались быть достойными этой любви, старались оправдать
ожидания старших. Многие часы учебы в Касселе, с 1798 по 1802 год, ушли на
изучение географии, естествознания, антропологии, этики, физики, логики и
философии, но основу преподавания составляли филологические и исторические
дисциплины. Якобу гораздо приятнее было бы изучать только языки и историю — уже
тогда он испытывал к этим предметам особый интерес. По шесть часов ежедневно
проводили братья в лицее, к этому добавлялись еще четыре-пять часов домашних
занятий. Здесь, дома, с особым удовольствием, участием и большим терпением
помогал им в изучении французского и латинского языков воспитатель пажей Дитмар
Штёр. Выходило, что юноши занимались по десять-одиннадцать часов в день,
фактически с утра до вечера, и на отдых почти не оставалось времени. Якоб, жадно
воспринимавший и усваивавший все новое, годы спустя говорил: «Вообще нас все же
слишком перегружали; несколько свободных часов были бы нам очень полезны».
Несмотря на перегрузки, Якоб довольно бодро выдержал годы учебы в лицее. Он
был худощав и строен, почти изящен, но вместе с тем более вынослив, чем
мечтательный Вильгельм. Без особого вреда для здоровья Якоб перенес и сидячий
образ жизни, и постоянный недостаток свежего воздуха, и эту вечную зубрежку, и
отсутствие всяких спортивных занятий. Вильгельм же, переболев скарлатиной, стал
жаловаться на боль в груди и тяжесть при дыхании. С этих пор дорога в лицей,
особенно зимой, при холодном ветре, дувшем навстречу, стала даваться ему
нелегко.
Иногда братьям удавалось урвать свободный часок-другой, и они использовали
его для рисования. Занимаясь самостоятельно, они стали искусными рисовальщиками.
Когда Якоб и Вильгельм несколько позднее показывали свои рисунки дома, все
приходили в восторг, особенно младший брат Людвиг Эмиль. И кто знает, не под
влиянием ли и впечатлением от рисунков старших братьев Людвиг Эмиль стал тоже
заниматься рисованием. В историю искусств он вошел как известный гравер и
живописец. Одновременно с занятиями рисованием братья увлеклись
коллекционированием. Особым видом коллекционирования стали выписки из самых
разных книг, которые они при своих скромных средствах не могли приобретать.
Сбольшой аккуратностью выписывали они интересные, понравившиеся им места в
тексте в специальные тетради.
Благодаря трудолюбию и целеустремленности братья выдвинулись в число хороших
учеников в лицее. Когда по субботам проводилась недельная проверка, Якоб,
светлая голова и почти всегда первый ученик в классе, блестяще отвечал на все
вопросы.
Вильгельм же не всегда мог угнаться за братом. В лицее Якоб впервые
столкнулся с несправедливостью. Он знал, что перед законами и обычаями все
равны. Но почему же тогда один преподаватель, обращаясь ко всем ученикам на «вы»
— так было принято, ему упорно говорил «ты»? Неужели только из-за того, что он
из провинции? «Подчеркивание такого неравенства, — возмущался Якоб, —
преподаватель никогда не должен себе позволять, так как это очень остро
воспринимается учениками».
Из кассельских учителей особой любовью пользовался ректор лицея профессор
Рихтер, слывший к тому же серьезным филологом. Несмотря на преклонный возраст,
ему была свойственна живая и располагающая к себе манера общения, за что он
пользовался симпатией питомцев. Были и другие: проректор Хосбах,
неуравновешенный, человек настроения; преподаватель по имени Роберт, не
пользовавшийся среди учеников абсолютно никаким уважением, а потому на его
уроках всегда был шум и гам. Этот лицей, как позднее писал Якоб Гримм, «отнюдь
не мог быть причислен к самым совершенным заведениям такого типа». И все же
ученики получали в нем основательную подготовку для поступления в университет.
Среди друзей Якоба и Вильгельма в кассельский период учебы были будущие
писатели Эрнст Отто фон дер Мальсбург и Пауль Виганд. Мальсбург позднее
поддерживал дружеские отношения с романтиком Тиком, сам писал романтические
стихи и переводил Кальдерона и Лопе де Вега. Виганд стал юристом и историком,
опубликовал много исторических исследований. Эта дружба сохранилась на долгие
годы и после лицея. Свидетельство тому переписка братьев Гримм с Мальсбургом и
Вигандом.
В свободное время братья Гримм с друзьями гуляли по Касселю, иногда
выбирались за город, где ловили бабочек или собирали растения. Как и их
сверстники, они любили помериться силой, попроказничать, стукнуть иной раз друг
друга ранцем, обменяться во время скучных уроков стихами собственного сочинения.
Однако это не мешало им быть старательными и целеустремленными учениками, но
пай-мальчиками они не были. Проявлять рвение им приходилось в силу
необходимости, чтобы как можно быстрее при своих скудных средствах окончить
лицей.
В этом возрасте братья Гримм много читают — поначалу все подряд, без
разбора. У них еще нет собственного суждения, что хорошо, а что плохо. Особенно
любили они стихи и баллады, собирая их целые тетради, зачитывались мудрыми
баснями Лафонтена. Иметь свои собственные книги — это желание становилось все
сильнее. А поскольку с карманными деньгами было не густо, то братья Гримм с
друзьями часто появлялись у букинистов и старьевщиков в поисках дешевых изданий.
Годы учебы в Касселе, постоянно требовавшие от Якоба и Вильгельма старания и
упорства, имели и приятные моменты. Каждый год, осенью, после
одиннадцатимесячной разлуки с матерью братья приезжали на несколько недель
домой, в Штайнау, к «Старому погребку». А поскольку и при этом доме Гриммов были
коровник, конюшня, сарай, небольшой сад и огород, то для братьев каникулы
означали возвращение в деревню. По указанию матери резали поросенка, и братья
могли есть досыта. Мать прямо-таки расцветала за эти несколько недель! По
вечерам она зажигала в доме самодельные свечи и просила братьев рассказывать о
школе. Якобу и Вильгельму хорошо было дома: они по-отечески интересовались
успехами братьев и сестренки, рассказывали о своих учителях и друзьях. Гуляли по
улицам Штайнау, раскланиваясь со всеми. И опять возвращались в сказочный мир
детства.
Веселые каникулы вновь сменялись напряженными школьными буднями в Касселе.
Но воспоминания о матушке и тетушке Генриетте помогали им пережить трудные дни.
Свою благодарность братья стремились выразить в простых, но искренних стихах.
Якоб по случаю нового, 1802 года преподнес тетушке такое рифмованное
поздравление:Туда, туда, к небесным светлым сферам, Я
возношу признательную речь О благородстве сердца, страсти веры
Плюс бережность, чье благо стоит свеч. Мою мольбу,
что смешана с отрадой, Услышит тот, кто в небе нам Отец. И будут
доброте твоей наградой Благословенье — здесь, а там — венец.
Благодарностью нена словах, а на деле были отметки в аттестате Якоба об
окончании лицея, полученном им на пасху 1802 года из рук ректора. В письменном
отзыве, приложенном к аттестату, было сказано: «Прекрасные дарования и усердие
сего благородного юноши заслуживают самой высокой похвалы. Проявляя редкое
упорство в овладении науками и изящными искусствами, преподаваемыми в сем лицее,
он обнаружил не только свои природные склонности и таланты, но и благородное и
похвальное стремление развивать и совершенствовать их своим трудом».
После этого Якобу открылась возможность поступить в университет. Лишь одно
омрачало его радость — предстояло на некоторое время расстаться с братом
Вильгельмом, которому прежде всего нужно было вылечиться от астмы. |