Достоверно известно, что в 1823–1824 годах Бальзак постигает премудрости искусства журналистики под строжайшим надзором тиранов-редакторов. Они зорко следили за ним, при этом неважно, где он жил: в Вильпаризи, где 10 июня 1824 года его родители купили дом, который прежде снимали, или в Париже в родительской квартире на улице Берри, а затем в снимаемой им маленькой каморке на улице Турнон.

Можно предположить, что в один из ноябрьских вечеров 1824 года, совсем как у Рафаэля де Валантена из «Шагреневой кожи», у Бальзака появилось мимолетное желание броситься в Сену.

Совершенно очевидно, что в 1825 году Бальзак пребывал в состоянии полного смятения. Да и в последующие годы он нередко был подвержен подобным приступам отчаяния. Но вскоре он забывал о неприятностях и вновь упорно продвигался к заветной цели. На этот раз он задумал нечто значительное… Уединившись на несколько дней, он собрался с мыслями и сделал наброски к «Трактату о молитве».

Мальбранш говорил: «Внимание есть молитва Богу». Когда Бальзаку было 20, он много читал Мальбранша. А что, если Господь рождается, живет и вершит свои дела благодаря нашим молитвам?

Молитвой, которая просит за нас.

Молитвой, которая заступается за возлюбленное существо.

Молитвой, которая восхваляет Господа, явившегося нам в Откровении.

Молитва, будучи сосредоточением божественного, в то же самое время представляет собой наше «второе я», то есть заключает в себе внешнюю и внутреннюю составляющие мира.

«Трактат о молитве» — это отнюдь не кредо Бальзака, не приобщение к религии, это всего-навсего выражение уверенности, что «созидательная лучезарность», духовная энергия переполняет каждого из нас. Ни в коем случае нельзя давать этой духовной энергии погаснуть: она одна может объединить человечество и заставить его двигаться вперед. Это возвышенное благородство одухотворяет пастуха, задумчиво опирающегося на посох; художника, отдающегося всем сердцем работе; верующего, пытающегося при помощи молитвы несколько раз в день установить связь с Господом.

Человек, который постигает сущность Господа с помощью молитвы, который пытается одухотворить Его именем свое искусство или просто воспеть Ему хвалу, стремясь к самосовершенствованию, не заслуживает больших похвал по сравнению со всеми остальными. Он всего-навсего обнаружил источник, питающий действительность, в который погружается, даже не измерив предварительно его глубину.

Другая ипостась: верующего можно сравнить со слепцом, догадывающимся о существовании света. Этому свету не суждено его озарить. «Если бы не существовало страданий, — говорил Якоб Бёме, — мы никогда не испытывали бы чувства радости».

К несчастью для Бальзака, его произведения прочел Жан Томасси. Томасси, безусловно, искренне верующий, был человеком ограниченным и к тому же «выбившимся в люди». В 1825 году он получил должность Королевского прокурора в Бурже. Он решительно отрицал мистику, в мир которой погрузился Бальзак. По мнению Томасси, Бальзак, который жил «в ярме чувственности», не имел права высказываться на религиозные темы, которые требуют от писателя благочестивого поведения, усердного соблюдения обрядов и определенного жизненного опыта. Бальзак, утверждал Томасси, прекраснодушен и «наделен богатым воображением», иными словами, он бессмысленный имитатор, а таким людям не пристало рассуждать о религии, ибо они для этого слишком глупы.

Тем не менее «глупец» этот заслуживал того, чтобы мы запомнили несколько строк из его «Трактата». «Трактат о молитве» Бальзака следует рассматривать как призыв к верующим душам всех конфессий. Везде, где есть клочок земли, чтобы преклонить колени, люди молятся и любят. «Возвести церковь означает постичь бесконечное через одну из его многочисленных составляющих». Усилием воли всех этих верующих душ Господь всегда присутствует на земле. Он следует за нами, смотрит нашими глазами, он вырастает и меняется вместе с нами. По своему усмотрению и, следовательно, незаметно для нас, Он делает все, чтобы помочь нам победить зло и объединить тех, кто творит добро, поскольку добро есть не что иное, как обновление и сияние жизни.

Жизнь Бальзака и действующих лиц всех его произведений соотносится с Богом. Человек может стать ровней неведомому Богу, если возьмет на себя ответственность за совершаемое на земле зло. Ведь человеческой природе присуща и темная сторона. Бальзак мечтает избавить нас от нее. Пишет ли он свои лучезарные творения, воспроизводит ли справедливую, безжалостную картину того, что нас разрушает, он всегда одержим желанием наставить нас на путь истинный.

В 1824–1825 годах у Бальзака сформировались твердые убеждения, с которыми он не расставался до конца своих дней. Бальзак пришел к выводу, что все то, что он чувствовал, о чем думал или догадывался, представляет собой фрагменты единого, прекрасного целого. Гениальный человек не создает жизнь. Он обустраивает ее исходя из разнообразия и изменчивости своих душевных состояний. Его наделенная богатым воображением щедрая натура вместо того, чтобы сосредоточиваться на нем самом, содействуя саморазрушению, изливается на окружающих, которых он рассматривает не как себе подобных и не как своих антиподов, а как обычные эпизоды повседневной жизни. Все эти люди вместе взятые формируют мир, столь же обширный, как и те миры, где правят властители, с той лишь разницей, что Бальзак досконально знает Нусингена и Горио, а Луи-Филипп с Бальзаком вовсе не знаком.

Примером ему служили «нелюдимые отшельники, индусы и последователи Сократа». Эти монахи молитвенных орденов никогда не видели Бога, но они всегда изумлялись его «подвижности и необъятности». Их индивидуальный разум является частицей единого, все объявшего организма.

Созидать — значит выбирать, создавать, одушевлять и жить по законам своего времени и общества.

Но как придать достойную форму этим благородным намерениям, как сделать романтическую вселенную столь же волнующей, как чтение Библии или доступных всем возвышенных произведений?