Виктору Гюго пришла в голову счастливая мысль дважды посетить Бальзака.

Во время первого визита еще энергичный Бальзак сидел в кресле, но, как и все тяжелобольные, твердил одно и то же. Он упорно твердил о хорах маленькой церкви на углу улицы. Тело Бальзака вынесли в часовню Божона через дверь, ведущую в комнату Евы. Гроб с покойным простоял в церкви два дня.

Уже 20 июня Бальзак сказал Теофилю Готье, что находится «в состоянии бессловесной и неподвижной мумии».

В июле его положение стало откровенно безнадежным, но он не прекращал шутить. Он говорил, что, когда его голова падает на подушку, возникает вопрос, уж не симулирует ли он смерть.

Нет! Воспаление брюшины усугублялось, язвенно-пленчатая водянка охватывала все новые части тела. Живот до того вздулся, что доктор Наккар предписал наложить 100 пиявок.

Однажды Бальзак решил встать, но споткнулся о какую-то мебель. От удара на ноге образовался нарыв, переродившийся в гангренозную флегмону.

Стремление любыми средствами продлить жизнь больного вылилось в ужасную резню: пункции, промывания, вскрытие нарывов, кровопускание, пиявки довели больного до полного истощения.

Виктор Гюго вновь пришел 18 августа. Ему пришлось долго звонить. Служанка наконец открыла и Гюго прошел к умирающему. У изголовья и подножия кровати висели ремни — на тот случай, если бы Бальзак захотел приподняться самостоятельно. «У него было фиолетовое, почти черное лицо, перекошенное вправо, неухоженная борода и седые, коротко стриженные волосы.

Около Бальзака сидели мать, сиделка и слуга. Ева же „пошла отдыхать"».