Вернувшись в Париж 3 мая 1837 года, Бальзак еще не знал, где будет жить. Новая поездка в Турень представлялась ему нереальной. Он намеревался устроить себе жилье в Пуасси, где у Огюста Белуа имелся небольшой дом. Подумывал он также и о том, чтобы снять квартиру в Севре. Выехав за пределы департамента Сена, Бальзак становился недосягаем для закона, по которому ему, как повторно уклонившемуся от несения службы в национальной гвардии, полагалось многомесячное тюремное заключение.

18 сентября под именем Сюрвиля Бальзак снял квартиру в Севре, в доме 16 по улице Виль-д’Аврей. Годом позже, с 20 июня по 10 июля 1938 года, он занялся покупкой в рассрочку небольшого имения Жарди, примыкавшего к парку Сен-Клу и расположенного на холме, возвышавшемся над Виль-д'Аврей.

За время своего трехмесячного отсутствия Бальзак успел настроить против себя всех своих родственников. Мать засыпала его жалобными письмами, в которых умоляла: «Сынок, хлеба!» Действительно, вот уже два месяца, как Лора де Бальзак, покинув свою квартиру в Шантильи, перебралась жить к дочери, Лоре Сюрвиль, где стала нахлебницей «доброго зятя». Лора Сюрвиль также полагала, что брату следовало бы помочь ее мужу с устройством его чудесных каналов, вместо того чтобы заниматься улаживанием наследственных дел Гидобони-Висконти.

Бальзак и сам чувствовал себя виноватым. Он ничего не посылал матери с 1 апреля 1835 года, а ведь ее пенсию иначе как милостыней и назвать было нельзя: она получала всего по 200 франков в три месяца. Мать злилась на него и по всякому поводу поминала недобрым словом его расточительные привычки: любовниц, трости, перстни, столовое серебро, мебель…

Лора Сюрвиль поддерживала мать и даже высказала следующее мнение: «Мой муж — гораздо более великий человек, чем Оноре».

«Я принадлежу к семье, члены которой напрочь лишены родственных чувств», — сокрушался Бальзак, напомнив Еве Ганской слова, сказанные ему когда-то мадам де Берни: «Вы — цветок, выросший на навозе».

И все же несколько недель Бальзак посвятил Сюрвилю и его каналам. В 1820 году во Франции, согласно плану Бекея, предполагалось проложить десять тысяч километров водных путей. Впервые в истории государство допустило к участию в сооружении каналов частные общества, основанные на французском и иностранном капиталах.

Таких обществ расплодилось немало, но ни одно из них не было по-настоящему солидным. Июльская монархия выделила на сооружение каналов 341 миллион франков, тогда как во времена Второй империи на строительство железных дорог будет затрачено 9 миллиардов франков. Что до Сюрвиля, то он представил свои расчеты в так называемое Общество четырех каналов (Бретань, Луара, Нивернэ, Берри). Однако как бы убедительно Сюрвиль ни говорил, какие бы планы ни составлял, он оставался всего лишь скромным инженером, и его инициативы наталкивались на сопротивление всевозможных комиссий, занятых в основном отчетами и докладами в министерство и палату. Ничего удивительного, что его проект, суливший «шестикратную прибыль», в итоге провалился.

На злоключениях Сюрвиля Бальзак построил сюжет своего романа «Служащие».

Он пообещал представить его в редакцию «Пресс» к июлю 1837 года. «Служащие» и в самом деле увидели свет с 1 по 14 июля, следовательно, работа над романом заняла шесть недель.

В набросках существовал замысел и еще одной вещи. «Высшая женщина» в какой-то мере описывает Лору Сюрвиль, вернее, представление Лоры о самой себе. Главного героя «Служащих» зовут Рабурден. Это набожный монархист, преданный общественным интересам, но в то же время «немного узколобый и не слишком любезный». Мало того, что его порывы сдерживает «паралич администрации», на него постоянно давит собственная жена, выдающая ему из месячного заработка всего 30 франков: «В Париже почти все жены так поступают со своими мужьями, и те покоряются из боязни прослыть чудовищем».

Как пробиться в управленческую среду и добиться там успеха? Бальзак хорошо помнил, как сражался его отец с тупоумием чиновников. Для того чтобы немного освежить свои воспоминания, он изучил несколько трудов, которые, впрочем, не повлияли на его собственные оценки.

Во времена Империи управленческий аппарат, наэлектризованный энергией Наполеона, превзошел самое себя, однако в дальнейшем он вступил в пору упадка. Начиная с Людовика XVIII административные посты все множились, при том что жалованье чиновников все уменьшалось. Служащие органов администрации постепенно превратились в клиентов режима. В конце концов правительство было вынуждено содержать целую армию «управленцев», а министры и депутаты продолжали выбивать все новые теплые местечки «для своих».

Многочисленные чиновники, составлявшие нижнее звено управленческого аппарата, попали в полную зависимость от «окошка в приемной», которое предоставляло неограниченные возможности для всяческих манипуляций. Человек мог с блеском закончить учебное заведение, мог выиграть какой угодно конкурс, его могли переполнять выдающиеся идеи, — но миновать «окошко» он не мог. Министр и те, кто входил в кабинет, взяли себе за правило никогда не отвечать ни на какие письма. Этих людей главным образом занимало устройство собственных семейных дел. Пристроить брата в посольство, зятя — в казначейство, старшего сыночка определить в префектуру, младшенького — в консульство, а племянника — хотя бы в окружное налоговое управление… Где уж тут выкроить время для назойливых посетителей, которые всё идут и идут и всё что-то предлагают?..

Бальзак перенес действие «Служащих» на 1821–1824 годы, но, бесспорно, имел в виду правительство Луи-Филиппа, при котором демократизировалась государственная служба и невероятно выросло число чиновных должностей, достававшихся «своим людям». Министерства стали олицетворением равноправия во Франции. Жалованье также уравнялось: столоначальник получал ненамного больше, чем последний экспедитор. Самого министра редко кто видел в глаза, зато он, как какой-нибудь диспетчер на крупном вокзале, откуда-то сверху «спускал расписание и давал указания стрелочникам». В министерстве министр появлялся крайне редко, потому что ему приходилось заседать в палате, так что его реальной власти подчиненные не ощущали. Никто из чиновников не работал, а если и работал, то отнюдь не в родном министерстве. Бальзак приводит в пример некоего «молодого Мерсье», мастера на все руки, Кольвиля, по совместительству прирабатывающего кларнетистом в Опера-Комик, заместителя начальника отдела Брюэля, сочиняющего водевили.

Чиновники напрочь оторваны от действительности. Если они и имеют свое мнение, то никогда не посмеют его высказать.

Подобно королю, который царствует, но не правит, министры в основном занимаются созданием всевозможных комиссий, которые в свою очередь пишут доклады и отчеты, разрабатывают подробнейшие планы и проекты. За этой, по слову Бальзака, «завесой», теряются истинные дела и проблемы; бесконечные обсуждения и разговоры плодят груды «сорных» бумаг, папок, циркуляров… Время от времени какой-нибудь отдел производит на свет циркуляр, без которого «Франции несдобровать!» Курам на смех… В министерствах если что и помнят, так это те вопросы, на которые нет ответа; если же спрашивающий проявляет настойчивость, следует тянуть резину до тех пор, пока он не поймет, что напрасно теряет время.

Устав от призрачной активности окружающих, которые и сами не замечают, как успевают состариться в бессмысленной суете, Рабурден горит желанием реорганизовать и правительство, и органы управления. Его подталкивает к этому жена, мечтающая, чтобы муж стал наконец хоть кем-нибудь. Но даже возглавив бюро, Рабурден не становится своим в свете. Его по-прежнему никто не знает, а министр не желает принимать.

В 1824 году Рабурден составил план спасения Франции. Этот план отчасти состоял из идей самого Бальзака, а также Жирардена, издателя «Пресс», в которой была напечатана «Высшая женщина». В типографии Жирардена работали паровые прессы, выдававшие по 20 тысяч экземпляров газеты каждый день. Бальзак мог надеяться, что его соображения дойдут до самых широких кругов общественности.

Согласно плану Рабурдена, число министерств следовало свести к трем и в каждом из них должно было служить не больше двухсот чиновников. В Австрии, к примеру, Меттерних один руководил сразу четырьмя департаментами.

Относительно налогов Рабурден излагает мысли, впоследствии получившие развитие в знаменитой книге Жирардена «Налог», которая увидела свет в 1852 году. Рабурден осуждает косвенные налоги, за которыми, словно за баррикадой, прячутся города, продолжающие существовать в атмосфере средневекового протекционизма. Главная роль у Рабурдена отводится личному налогу на движимое имущество и налогу на потребление. Рабурден предлагает взимать плату за роскошь, широкий образ жизни, жилье, количество слуг, содержание лошадей и кареты. Эффект от введения таких налогов не замедлит сказаться, потому что «бюджет — не сундук, а садовая лейка. Чем больше воды нальешь в нее, тем больше затем выльется и тем плодороднее будет страна».

Особенно заинтересовал Бальзака, который не пил, налог на вино.

Виноградари должны платить за право содержать виноградник, розничные торговцы — за право продавать вино.

Государство-собственник, государство, ратующее за национализацию, по мнению Бальзака, олицетворяет «административную бессмыслицу». Государство не в состоянии управлять, оно только лишает себя налогов и обедняет бюджет. Стоит предприятию подпасть под государственный контроль, как оно немедленно обрастает долгами. Поэтому государство должно освободить место частной инициативе, передать в ее руки лесную промышленность, шахты и металлургию.

Налог на собственность у Рабурдена фигурирует лишь как необходимость в годы войны. Собственник, освобожденный от уплаты налога, сможет употребить эти деньги на повышение своего культурного уровня. Промышленность станет работать на дешевом сырье и легко составит конкуренцию зарубежным товарам.

«Высшая женщина» («Служащие») получила суровый отпор со стороны легитимистски настроенной прессы. В номере от 2 августа 1837 года «Котидьен» писала: «В произведениях господина де Бальзака изложены такие удивительные суждения, что будь они включены в наше законодательство, эффект получился бы самый странный».

Может быть, такая оценка объяснялась личной неприязнью редактора? Ведь Бальзак замахнулся на систему, снедаемую «административным недугом», в результате которого немногие счастливчики получали синекуры… Они не могли не понимать, что Бальзак вознамерился лишить их работы. «В газету ежедневно приходит по двадцать возмущенных писем. Читатели отказываются от подписки и уверяют, что вся эта безответственная болтовня ничего, кроме скуки, вызвать не может».

Рабурден захотел поиграть в государственного деятеля и потерпел поражение. А его создатель потерпел поражение, попытавшись взять на себя роль «мудрого и доброго законотворца».