В декабре 1833 года, находясь в Женеве, Бальзак услышал историю Мари де Флавиньи, в литературном мире более известную под псевдонимом Даниэля Стерна (1805–1876). Ей было 22 года, когда она вышла замуж за полковника кавалерии графа Шарля д’Агу, хотя к военным всегда относилась с предубеждением. В конце 1832 года она познакомилась с Листом, и эта встреча перевернула всю ее жизнь. Франц и Мари поняли, что созданы друг для друга, и поклялись друг другу в вечной, безграничной, безоглядной любви.

Бальзак оставил нам описание Мари д’Агу. «Эта уроженка Турени с желтоватым цветом лица и клочковатыми волосами своей худобой и бледностью производила довольно отталкивающее впечатление». Мать Мари д’Агу происходила из семьи франкфуртского финансиста, отец ее был пэром Франции.

Живя в Женеве, Мари ждала ребенка. Она оставалась в Швейцарии, потому что не хотела, чтобы ее законный муж получил на ребенка какие-то права. Бландина родилась 18 декабря 1835 года, и Лист официально признал ее своей дочерью. Затем от их союза родилось еще двое детей: 25 декабря 1837 года на свет появилась Козима, которая впоследствии вышла замуж за Рихарда Вагнера, и в 1839 году, в Риме, — сын Даниэль.

В Ноан Мари приехала в 1837 году с единственной целью — отдохнуть. «Спокойный край с милыми деревенскими привычками»… Хозяйка дома нередко на целый день уезжала верхом в окрестный лес, прихватив с собой еду. Она работала над романом «Мопра» и изучала пейзажи. По вечерам вся компания обычно собиралась в гостиной, подолгу упрашивая Листа поиграть. Если он пребывал в дурном расположении духа, он мог долго отнекиваться, потом все-таки подойти к роялю, с отсутствующим видом присесть к нему — и вдруг… резко вскочить, захлопнуть крышку со словами: «Нынче вечером медведи не танцуют!» Но уж если он был в ударе, то подолгу импровизировал на великолепном эраровском инструменте. Эти импровизации будили в душе слушателей «самые потаенные чувства, наполняя сердце почти религиозным восторгом». Вместе с тем в компании имели успех самые незамысловатые шутки. Листу, например, случалось испортить воздух, и он с невозмутимым видом обвинял в содеянном дочку Жорж Санд Соланж, а гувернантка Соланж утверждала, что пахнет на удивление приятно… Здесь считалось остроумным насыпать кому-нибудь в постель конского волоса или переодеться привидением и, вооружившись лопатой, гоняться за «кандидатом в трупы»… Вердикт, вынесенный Мари д’Агу после посещения этого дома, звучал довольно сурово: «Жорж совершенно не умеет себя вести».

Тем не менее она делилась с писательницей своими тревогами. В Париже и других крупных городах, куда забрасывала их судьба. Листу приходилось чрезвычайно много работать и он частенько бывал раздражен. Когда же они могли наконец остаться вдвоем, то с отчаянием в душе начинали понимать, что больше не верят в то неземное счастье, какое обещали друг другу, хотя все еще делали вид, что им хорошо вместе. Лист любил сравнивать себя с Данте, на которого действительно был похож, особенно в профиль. Мари не оставалось ничего другого, как взять на себя роль Беатриче.

Выслушав эти откровения, Жорж Санд подвела итог: «Все Данте сами придумывают себе Беатриче и предпочитают, чтобы те умирали в 18 лет». Мари д’Агу в ту пору стукнуло тридцать.

В Ноане Бальзак читал произведения Жорж Санд. Он признавался, что «провел здесь последние беззаботные деньки». Хозяйка пыталась пристрастить его к курению кальяна, но он это скоро бросил. Собственно, никаких возбуждающих средств, кроме кофе, он вообще никогда не признавал. Здесь, в Ноане, он ощущал себя человеком, совершенно разуверившимся в любви. Жорж, проявлявшая к нему истинно дружеские чувства, пыталась убедить его, что дороже любви нет ничего на свете. Она же пыталась открыть ему глаза на «провинциальность» Евы Ганской, которая выпросила у Санд несколько строк для своей коллекции автографов, настояв при этом на том, чтобы Санд подписалась «Аврора Дюдеван», то есть фамилией мужа. Имя «Жорж Санд» для коллекции Евы Ганской не подходило, ибо звучало слишком вызывающе.

Познания Жорж Санд в музыке поразили Бальзака, хотя удивляться этому, зная о ее близкой дружбе с Шопеном, не приходилось. В судьбе же Листа и Мари д’Агу он невольно видел себя и Еву Ганскую. Они тоже могли вести кочевую жизнь, колеся по Европе, и никто не стал бы особенно осуждать их: люди относятся к «греховным связям» других с некоторой долей презрения, но в целом снисходительно. Вот только для них самих такая жизнь скорее всего обернулась бы адом.

Бальзак прославится, его будут встречать восторженными криками. Ева станет ревновать и бояться, что он ее разлюбил, и, точь-в-точь как Мари д’Агу, «начнет терзаться душевными муками, разрываясь между долгом перед Богом и людьми».

Бальзак задумал роман об обманчивой любви, которая, исчерпав себя, не может перерасти даже в простую дружбу, и озаглавил его «На галере любви». Затем он изменил название на «Беатрису». Роман увидел свет на страницах «Сьекль» с 13 по 26 апреля 1839 года. В нем повествуется о романтических влюбленных, которые решились бросить вызов обществу, но вскоре убедились, что всеобщее презрение давит слишком тяжело и даже любовь не в силах облегчить эту тяжесть. Медовый месяц пролетает слишком быстро… Вспомним Анну Каренину, которая бросается под поезд. Лев Толстой, впрочем, читал Бальзака, во всяком случае, один из его романов наверняка: «пустяковину под названием „Лилия в долине"». Жаль, что он не читал «Беатрису»!

«Я чувствовал себя несчастным, когда писал „Беатрису"», — признавался Бальзак Еве Ганской в феврале 1840 года. И поспешил раскрыть свои «детские» секреты: «Да, Сара — это госпожа де Висконти, да, мадемуазель де Туш — это Жорж Санд, да, Беатриса — бесспорно, Мари д’Агу».

В посвящении к «Беатрисе» упоминается Сара. 10 февраля 1840 года Бальзак расскажет о ней Еве Ганской, называя «одной из самых любезных женщин, существом бесконечной, удивительной доброты, красивым изящной и тонкой красотой. Она очень помогает мне переносить тяготы жизни, она нежна и сдержанна, она тверда и непоколебима в своих убеждениях. На нее можно смело положиться во всем, она не отвернется от друга в беде».

В Париже Бальзак снова увиделся с Жорж Санд. В 1839 году она поселилась на улице Пигаль, в «доме, окруженном садом и возвышающимся над конюшней и каретным сараем; столовую она обставила мебелью из резного дуба — так описывал Бальзак ее жилище. — Маленькая гостиная обита тканью цвета кофе с молоком, а в большой гостиной, где хозяйка принимает гостей, полно изумительных китайских ваз. В жардиньерке всегда свежие цветы. Мебель выдержана в зеленых тонах. Здесь же горка с разными диковинами, на стенах картины Делакруа и ее собственный портрет кисти Каламатта. (…) Изумительный палисандровый рояль квадратной формы. Впрочем, она не расстается с Шопеном. Курит она исключительно сигареты и больше ничего. Поднимается не раньше четырех часов, как раз к этому времени Шопен заканчивает свои уроки. В жилые помещения ведет так называемая мельничная лестница, прямая и крутая. Спальня обита коричневыми обоями, а постель устроена по-турецки и представляет собой два матраца, уложенных прямо на пол. Ессо, contessa!У нее прелестные, маленькие, совершенно детские ручки».