3 июня 1834 года издательница Бальзака госпожа Беше торопила автора с написанием третьей части «Сцен частной жизни». «Я недоволен, я огорчен тем, что делаю». Он чувствовал, что для полноты картины новая книга должна была быть в духе «Евгении Гранде».

В своем прекрасном исследовании «Бальзак и „Поиски Абсолюта"» Мадлен Фаржо показала, что к идее создания романа «об ученых, занятых разгадыванием тайны и вступающих в противоречие с природой», Бальзак подступался исподволь.

Он знакомился с трудами известных ученых, в числе которых особенно выделял Бернара Палисси (1510–1584). Этого человека, увлекавшегося изготовлением керамики, геологией, эмалями, первобытной историей и ботаникой, видного путешественника, создавшего кабинетный музей естественной истории, Бальзак считал едва ли не ясновидцем.

Другим источником стала для него сама жизнь, в частности, как считает Мадлен Фаржо, знакомство с Огюстом Думерком, сыном того самого Даниэля Думерка, который покровительствовал Бернару-Франсуа Бальзаку. Изобретение паровой машины оказало на Огюста такое сильное впечатление, что он всерьез решил осчастливить с ее помощью человечество, для чего свел знакомство с целой сворой всяческих изобретателей, которые довели его до полного разорения.

Задолго до того, в 1817–1818 годах, когда Бальзак переживал период «чердачной философии», в обществе горячо обсуждали один необычный судебный процесс. Некто Арсон пообещал заплатить огромную сумму польскому математику Вронскому, если тот сумеет добыть для него Абсолют.

Под «абсолютом» понимали тогда либо некую уникальную субстанцию, предмет изучения алхимии, либо, в духе учения Канта, «вещь в себе», независимую от априорной формы времени и пространства.

Арсон счел себя обманутым и отказался платить, однако Вронский поспешил напомнить своему нерадивому ученику о тех уроках математики и метафизики, которые он успел ему преподать. Цена «абсолюта» оказалась, таким образом, лишь платой учителю за его труд.

Немало писателей и мыслителей той поры были одержимы безумной идеей «пустить в продажу Абсолют».

Все это в сущности выглядело совсем не так уж безобидно. Как можно продолжать верить в прогресс, в то, что человечество развивается по определенным законам? Что толку было твердить о Провидении, если даже искренне верующие не сумели прочитать его знамений?

Мыслители роялистского толка видели во Французской революции печать Сатаны; для них это событие являло собой грубое вмешательство зла в Историю. Смягчить чудовищные тяготы и лишения гражданской войны можно одним-единственным способом: покориться воле Божьей, которая наиболее полно проявляется как раз в переломные моменты истории.

Философы обратились к метафизике, надеясь отыскать принцип мироустройства в глубинных пластах человеческого сознания, связанных с такими явлениями, как инстинкт, чувство, мечта, интуиция. Дело осложнялось тем, что и между собой философы никак не могли прийти к согласию, и зачастую их споры сводились к выяснению отношений. Одним человек виделся игрушкой в руках судьбы (Шопенгауэр), тогда как другие верили, что поэтам, философам и целым народам «самим Богом поручена определенная миссия» (Ламартин).

Наука предыдущего, XVIII века подобными вопросами не задавалась в силу своей узости, излишней специализации. Бальзак же, обратившийся в эпоху романтики к трудам ученых, выглядел большим оригиналом.

Мадлен Фаржо доказала, что он читал восьмитомный «Трактат о химии» Йенса Якоба Берцелиуса (1779–1848), знаменитого в то время шведского химика. Берцелиус считал, что мир состоит из 54 простых тел, связанных друг с другом посредством сродственных связей. Открытие в 1799 году вольтовой дуги доказало, что электричество возникает не только в результате трения, как считалось раньше, но является природным процессом, протекающим по-разному, в зависимости от хорошей или плохой проводимости. Электрический флюид, таким образом, пронизывает всю вселенную.

В юности Бальзак познакомился с Жан-Жаком Ампером, сыном физика и математика Андре Ампера (1775–1836). Еще в 1820 году Андре Ампер высказал идею, что молекулы физических тел движутся по определенным законам, и это движение при помощи магнита можно сделать направленным. Эта мысль легла в основу «электромагнитной» теории вещества. Ампер предложил вместо термина «столкновение» два других: «ток» и «напряжение». Определенное число тел образуется в электрическом поле в результате сцепления, в «принудительном порядке» или в силу «сродственности» (Берцелиус). Всю природу можно, таким образом, свести к ограниченному набору простых тел, таких, как, например водород, изученный англичанином Уильямом Праутом в 1816 году.

Берцелиус называл 54 простых тела. Праут и его ученик француз Жан-Батист Дюма (1800–1884) пытались сократить их число с помощью теории субституции. Атом хлора может заменять атом водорода. Так в 1831 году появился хлороформ, а чуть позже и хлораль. В трудах этих ученых такие термины, как «атом» или «молекула», употреблялись уже в современном смысле.

Впрочем, занимаясь наукой, человек «лишь использует некоторые силы, но не создает их». Ученый в сущности лишь копирует жизнь. Он может разложить живое на элементы, но создать живое из неживого он не в состоянии.

Жоффруа Сент-Илер, которым Бальзак искренне восхищался, был убежден, что между «царствами» и «видами» существует глубинная связь. В рамках науки о жизни появилось несколько гипотез. Так, Сведенборг считал, что твердые тела могут переходить в газообразное состояние. Бальзак использовал эту идею в «Шагреневой коже» и в предисловии к «Мистической книге». Он полагал, что писателю следует прислушиваться к мнению химика и смело принимать гипотезы, которые «однажды станут истиной».

Мадлен Фаржо исследовала «Поиски Абсолюта» с точки зрения современной науки и с помощью современных ученых. Выяснилось, что роман Бальзака содержит целый ряд верных гипотез. Так, солнечная печь Монлуи весьма напоминает аппарат, который конструировал у себя на чердаке Клаэс. То, что Бальзак называл «состояниями электричества», сегодня именуют разницей потенциалов. Опыт, о котором мечтал Бальзак, был поставлен в 1960 году в химической лаборатории Политехнической школы.

Разрабатывая сюжет «Поисков Абсолюта», который к 20 июня обрел конкретные черты, Бальзак пребывал в состоянии восторга перед духом экспериментаторства и научных открытий. Он писал Ганской: «Приступаю к работе над большой и прекрасной темой, которая, надеюсь, принесет вам почет и удовольствие». Бальзак понимал, что замахнулся на целую эпопею, посвященную новой науке. Но если ученый всегда ограничен рамками возможного, писатель в отличие от него может смело перекраивать мир по собственному усмотрению. «Эврика!» — восклицает перед смертью Клаэс.

В июле-августе 1834 года Париж плавился от зноя. Бальзака навешала мать. Она приносила ему «бальзам для компрессов»: Оноре работал по восемнадцать часов в сутки. 26 августа роман был окончен. Он осенил себя крестным знамением. Получилось именно то, чего он хотел: показал, что «чистая супружеская любовь — вот высшая страсть».

Бальзак вложил в эту работу все свои жизненные силы. Точно так же его герой, 50-летний Бальтазар Клаэс, жертвует своим имуществом, включая богатый дом во Фландрии, вооружается всем арсеналом современной ему науки и запирается на чердаке в окружении физических приборов, химических веществ, книг и всевозможных машин, закупленных в Париже. И друзей, и даже жену он рассматривает отныне как помеху в поисках истины. Однажды, когда в мастерскую зашла его жена, Клаэс от неожиданности уронил и разбил стеклянный отражатель. «Мне почти удалось разложить азот! — с негодованием воскликнул он. — Ступай, займись своими делами!»

Вскоре дом приходит в упадок. Слугам платить нечем, и жена Клаэса, восхитительная женщина, угнетенная необходимостью уплаты долга в триста тысяч франков, близка к смерти. Ее готовят к последнему причастию и ждут Клаэса.

«Ты, наверное, занят… Тебе ведь надо разложить азот», — с ангельской кротостью обращается она к нему.

Бальтазар Клаэс в отчаянии. Он уже готов бросить свои поиски, но… Его идеи витают в воздухе, над ними работают другие ученые. Если он не найдет «химический абсолют», значит, это сделает кто-то другой. Эти соображения придают ему новые силы. Абсолют преследует его, как иных преследует тяга к алкоголю, женщинам или насилию.

В этом замечательном романе Бальзак, похоже, попытался преподать самому себе своего рода урок. Знание не должно подменять жизнь. Чем больше работает Клаэс, тем ущербнее становится его хозяйство. Особое знание, в основе которого лежит интуиция, превращается у него в специализацию. Это и есть та характерная черта, которая отличает ученого от писателя. Ученый XIX века верит в единство науки — догмат, заимствованный из античных времен, когда наука действительно была единой. Писатель же обладает властью рассматривать вещи и явления с разных точек зрения и объединять их по собственному усмотрению.

В период работы над романом Бальзака терзали сомнения в правильности избранного им затворнического образа жизни, целиком посвященного творчеству. «Я строю хижину при свете горящего рядом дома, — пишет он Еве Ганской. — У меня нет ни друзей, ни последователей. Уж не знаю почему, но от меня все бегут. Впрочем, знаю: никто не любит и не станет помогать человеку, работающему день и ночь; человеку, который не собирается тратить время, чтобы угодить чьей-то прихоти; человеку, который никуда не ходит и к которому приходится являться лично; человеку, чья слава, — если она и состоится, — загремит не раньше, чем лет через двадцать. […] Тот, у кого нет реальной власти, всегда выглядит смешным и жалким».

Упорный труд и творческий дух — не одно и то же. Второе подразумевает универсальность разума, способность к иронии, свободу приложения собственных талантов. Ученый исследует явление, а затем пытается выразить его смысл в абстрактной формуле. Настоящий писатель держит у себя в голове целый мир, и потому легко находит связи между самыми далекими явлениями.

Бальтазар Клаэс, загнанный неудачами и собственным эгоизмом, решается на самоубийство. Он «приставляет к виску пистолет», потому что дочь отказалась дать ему 60 тысяч франков, необходимых для завершения опытов. И, как это нередко случалось в истории научных открытий, судьба делает очередной «зигзаг»: под случайным воздействием вольтовой дуги сернистый углерод превращается у него в лаборатории в бриллиант.

Над ним потешались уличные мальчишки. «Гони колдуна!» — кричали они. Разбитый параличом, Бальтазар Клаэс встречает смерть возгласом: «Эврика!» — «Я нашел!»

«Уберите все лишнее, чтобы было лучше видно», — скажет позже господин Тест. Вот только что именно он хотел увидеть? Какой высший смысл заключался в гибели Клаэса? Какую тайну помогла приоткрыть «бесплотная рука смерти»? Может быть, смерть знаменует лишь завершение жизни, которую поиск недоступной истины уже сделал призрачной? Умирая, Бальтазар осознает, что внутри него жил не только ученый. Он убил в себе свое второе «я», но перед смертью оно воскресло. «Эврика» означает возврат к безмятежной гармонии.

Смерть чудовищно неоднозначна. Сознание того, что ты сделал все, что мог, умиротворяет, но в то же время ощущение, что ты всю жизнь был не тем, кто ты есть на самом деле, заставляет ужаснуться, как ужасался герой рассказа Толстого «Смерть Ивана Ильича».