У Рембо была, по меньшей мере, одна веская причина для того, чтобы туг же, не сходя с места, принять предложение Пьера Лабатю: он чувствовал, что, работая на фирму «Альфред Барде», просто-напросто начинает опускаться. Но было ещё одно важное обстоятельство: в этом регионе мира, где пересеклись интересы крупнейших европейских держав, продажа средств ведения войны казалась многообещающим и высокоприбыльным делом. И раз уж представилась такая возможность, следовало ею воспользоваться. Кроме того, работая в Адене и Хараре, Рембо сумел скопить немалую сумму денег и готов был значительную их часть вложить в дело. Заключалось оно в том, чтобы поставлять оружие Менелику, который намеревался и вытеснить за пределы Шоа войска поддерживаемого англичанами императора Йоханна IV, и захватить провинцию Харар. Поставка оружия должна была происходить в Анкобере, одном из старинных городов Абиссинии с населением в десять тысяч человек и расположенном на высоте 2760 метров над уровнем моря.

Уволившись из фирмы Барде и став компаньоном Лабатю, Рембо поселился в гостинице «Вселенная», лучшей в Адене. Там обычно останавливались проезжавшие через город европейцы. Артюр ждал случая отправить с караваном до Анкобера партию старых ружей, которую сумел приобрести без особенных затруднений. Местом отправления экспедиции была выбрана Таджура, небольшой порт на сомалийском берегу, за год до того аннексированный французской колонией Обок. Но ожидать пришлось долго, только в декабре Рембо выехал в Таджуру, чтобы нанять там носильщиков, погонщиков верблюдов и снарядить караван. Он отправился туда один, решив расстаться с юной абиссинской подругой, которую в письме итальянскому исследователю и журналисту Аугусто Францони назвал своим «маскарадом».

Пока оружие и боеприпасы не прибыли, он пытался освоиться на новом месте и вскоре понял, что угодил в ловушку: на берегу не было никакого причала. Поселение состояло из нескольких десятков глинобитных хижин, выбеленных известью мечетей чуть выше человеческого роста, небольших кладбищ да сплетённой из пальмовых ветвей крохотной резиденции местного султана. В укреплении, построенном когда-то египтянами, разместился пост из шестерых французских солдат под командованием сержанта. Единственным видом туземного промысла была работорговля. За щепотку соли можно было выменять молодую женщину.

Сообщив семье о том, как у него складываются дела, Рембо заметил, что в Таджуре под протекторатом французов «вывозу товаров препятствий не чинят» и что «так-то оно лучше».

В феврале 1886 года товар, наконец, прибыл. Но, по настоятельному требованию Англии и в соответствии с франко-английской конвенцией 1884 года, французские власти отменили лицензии на экспорт оружия в Абиссинию и больше разрешений не выдавали. Этот неожиданный удар привёл Рембо в негодование. По согласованию с Лабатю он написал в Париж, в министерство иностранных дел, длинное письмо с жалобой на такое положение и изъявлением надежды на его отмену.

В этом послании Рембо указывал, что Лабатю и он — «французские негоцианты, уже десятилетие ведущие дела в Шоа при дворе короля Менелика», и подробно изложил характер их предприятия и обстоятельства, в которых оно находится: закупка и хранение товара, издержки (включая потерю выплаченного аванса), налоги, выплаты рабочим, виды оплаты, дисконт. Не забыл он сообщить и число поставляемых ружей (2040) и патронов фирмы «Ремингтон» (60 тысяч), а также общую стоимость каравана в долларах (40 тысяч). Он подчёркивал: «Мы вложили в эту единственную сделку все наши капиталы, материалы и персонал, всё наше время и даже все виды на будущее».

Далее он упомянул, что не существует никакой связи между импортом оружия и экспортом рабов — промыслом, который продолжается «между Абиссинией и побережьем с античных времён в неизменных масштабах». «Наши сделки, — уточнял он, — совершенно независимы от сомнительных промыслов бедуинов. Никто не рискнёт утверждать, что какой-либо европеец когда-либо продал или купил, переправил или помог в переправке хотя бы одного раба на побережье или на материке». И добавлял: «К тому же запрет на импорт оружия в Шоа наверняка и немедленно приведёт к радикальному ограничению торговых связей колонии Обок с Абиссинией».

В мае он получил, наконец, запрошенное им разрешение и сразу же начал переговоры с туземцами и сбор каравана: наём проводников, погонщиков верблюдов, закупку верблюдов, мулов и продовольствия. Позаботился он и о вооружённой охране, поскольку караван в любое время дня и ночи мог натолкнуться в пути на банду местных дикарей. Он не мог позволить себе забыть о печальной участи французского исследователя Леона Барраля и итальянского Пьетро Порро, первый из которых в феврале, а второй в апреле минувшего года были убиты, попав в засаду.

В тот момент, когда Рембо был уже близок к договорённости со всеми, из Адена пришло сообщение о том, что Лабатю серьёзно заболел и должен срочно возвращаться во Францию.

Этот новый удар поколебал решимость Рембо.

Идти одному в Анкобер?

Да, такую возможность он рассматривал. Но он не был знаком с Менеликом, про которого все говорили, что его надо остерегаться, так как человек он хитрый, двуличный, всегда готовый, если ему это выгодно, отказаться от данного им слова, изменить союзнику. Тогда Рембо подумал, а не присоединиться ли ему со своим караваном к каравану ещё одного француза, исследователя и коммерческого агента Поля Солейе, который тоже собрался идти в Шоа.

Солейе появился в заливе Таджуры в 1882 году, хорошо знал Африку, особенно этот регион, но главное — был одним из приближённых собеседников Менелика и его главным поставщиком военных материалов. За всё это король пожаловал ему дом и земли. Сверх того, он присвоил ему звание генерала.

Имея на руках официальное разрешение, Рембо полагал, что у его идеи хорошие шансы на успех. Но проблема была в том, что Солейе тогда находился в Адене и должен был вернуться в Таджуру только к концу августа.

Вновь Артюру пришлось запастись терпением и отложить начало экспедиции. Но в сентябре он узнал, что Солейе в возрасте сорока четырёх лет умер в Адене от эмболии. Беда никогда не приходит одна: вскоре стало известно, что и Лабатю умер, по странному совпадению, в том же возрасте, что и Солейе.

Всё это убедило Рембо в том, что у него остался один выход: самому повести караван. Иначе он на этом деле, которое поначалу, когда его предложил ему Лабатю, сулило немалые барыши, теперь мог потерять все свои деньги.

В октябре, то есть через десять месяцев по прибытии в Таджуру, он снарядил, наконец, свой караван с оружием и возглавил конвой, состоявший из доброй сотни мулов и верблюдов и тридцати четырёх вооружённых до зубов абиссинцев.

Дорога, которую он выбрал, оказалась адским испытанием, и не только из-за свирепых местных племён, например данакилей, для которых убийство человека было предметом гордости, и разбойничьих отрядов, которые, не переставая сражаться друг с другом, грабили и убивали путешественников и исследователей.

Была ещё жара, часто превышавшая 60 градусов. При таком жгучем солнце и большой влажности тысячелетия отложили пласты соли по берегам мёртвого озера Ассал, самого мрачного места в тех краях, «более ужасного в полдень, чем в любое другое время дня». А ещё каменистая неровная земля, на которой в любой момент можно было потерять равновесие, крутые склоны, на которые надо было взбираться, огромные куски окаменевшей лавы и базальта, с которых приходилось скатываться.

А ещё жажда, превращавшая воду в драгоценное сокровище, которое везли в кожаных бурдюках, обмазанных внутри и снаружи прогорклым жиром. Из-за чрезмерного перегрева вода становилась липкой, тошнотворной и почти непригодной для питья жижей. В любой момент путника могла прихватить диарея.

Но хуже всего была тоска, которой нет названия, которая хватала за горло и не отпускала, не давала ночью сомкнуть глаза… Абиссинцы были всегда настороже, страшась внезапного появления вампиров, которые якобы способны уносить людей за горы…

Это Дантово хождение «по страшным дорогам, напоминающим предполагаемый ужас лунных ландшафтов», продолжалось около четырёх месяцев. Когда в феврале 1887 года караван дошёл до Фарре, а потом через двадцать километров до Анкобера, Рембо был совершенно истощён. Он похудел, с трудом передвигался, и у него страшно болело правое колено.

В довершение всего он с разочарованием узнал, что Менелик выехал из Анкобера в Шаланко, что километрах в шестидесяти от столицы в западной части Харара, — воевать против эмира Абдаллахи.

«Дело продолжалось не более четверти часа, у эмира было всего несколько сотен ремингтонов, а остальные сражались холодным оружием. Его три тысячи воинов были в мгновение ока посечены и наголову разбиты людьми короля Шоа. Вместе с галасами и сомалийцами погибли примерно двести суданцев, египтян и турок, оставшихся при Абдаллахи после египетской эвакуации. Это дало повод шоанским солдатам, которые раньше никогда белых не убивали, заявить при возвращении, что они привезли отрезанные мошонки всех франги, какие были в Хараре.

<…> Через несколько дней после этого Менелик вошёл в Харар, не встретив сопротивления, и разместил свои войска за пределами города, поэтому никаких грабежей не было. Монарх ограничился тем, что наложил на город и область контрибуцию в размере семидесяти пяти тысяч талеров и, согласно абиссинским законам войны, конфискацию движимого и недвижимого имущества убитых в бою врагов, а сам вывез из домов европейцев и других жителей всё, что ему там приглянулось. Он приказал забрать всё хранившееся на городских складах оружие и боеприпасы, которые до этого считались собственностью египетского правительства, и отправился обратно в Шоа, оставив три тысячи своих стрелков в лагере, разбитом на одной из соседних с городом высот, и поручив управление городом дяде эмира Абдаллахи Али Абу Бакру, которого англичане во время эвакуации пленным доставили в Аден, после чего отпустили, а племянник держал его у себя в доме на положении раба».

В Анкобере никто не мог сказать, когда король вернётся. Это только усиливало досаду Рембо, и он уже ссорился со своими проводниками и погонщиками верблюдов, которые по праву требовали всего, что им причиталось, в звонкой монете и, чтобы получить её, пожаловались главному интенданту Менелика. Затем Рембо начала преследовать абиссинка госпожа Лабатю, вдова Пьера Лабатю. Она объявила ему, что её покойный муж должен был получить крупную сумму денег от продажи партии слоновой кости. Твёрдо уверенная в своих правах, она требовала, чтобы Рембо, как партнёр её мужа, заплатил ей эту сумму. Не имея никакого письменного документа, который бы доказывал его непричастность к этой сделке, он вынужден был ей уступить.

Вскоре он узнал, что Менелик возвращается с армией в Харар и намерен остановиться в Энтото, где у него летняя резиденция, что он планирует превратить это место в новую столицу своего королевства, хотя там пока всего около сотни домишек и оно защищено всего лишь плетнём. Энтото находился в 150 километрах от Анкобера. Рембо сразу же повёл туда свой караван. По счастью, этот переход был не таким трудным, хотя и приходилось для переправы через реки делать на скорую руку плоты, поскольку зыбкие мостки из стволов деревьев были ненадёжны.

Прибыв в Энтото, Рембо узнал, что государя там ещё нет, но его ожидают через несколько дней. Артюра познакомили со швейцарским инженером Альфредом Ильгом, который оказался его ровесником. Благодаря многочисленным работам, проведённым Ильгом с 1879 года вместе с двумя своими соотечественниками в разных местах Абиссинии (включая, например, прокладку городского водопровода), а также благодаря своей честности и уму этот европеец завоевал доверие Менелика. Помимо всего, у него был редкий талант к ведению переговоров.

Познакомившись с ним, Рембо почувствовал к нему симпатию, и впервые за долгое время у него возникло ощущение, что перед ним человек, с которым он может что-то обсудить, свободно обменяться мнениями, пусть даже не всегда с ним соглашаясь. Он рассказал ему о том, что прибыл с партией оружия для продажи, и попросил представить его Менелику. Альфред Ильг был готов оказать ему эту услугу.

Шестого марта король въехал в Энтото. Впереди процессии шли «музыканты, оглушительно дудевшие в египетские трубы, которыми они обзавелись в Хараре», а за королём двигалось «его воинство с трофеями, среди которых были две пушки Круппа, влекомые каждая восемью десятками человек». Король принял Рембо, сопровождаемого Ильгом, лишь спустя несколько дней. И, сказать откровенно, принял без особенного восторга. Оружия и боеприпасов он немало захватил в Хараре после победы над Абдаддахи. И среди прочего — партию ремингтонов, ружей более современного образца, чем те устаревшие стволы, что предлагал Рембо, с такими мучениями доставивший их из Таджуры.

Нет, такой товар Менелика совсем не интересовал. Разве что с большой скидкой. По бросовой цене.

И никаких уступок.

Выбора не было.

Рембо оказался в таком положении, словно ему приставили нож к горлу, и, не имея, в отличие от Лабатю и Солейе, опыта в коммерческих делах, вынужден был принять самые невыгодные условия. Произошло то, чего он так страшился: затеянное предприятие окончилось полным фиаско. Но и это было ещё не всё. Менелик, сопровождая свои слова двусмысленными гримасами и фальшиво-покровительственными жестами, сообщил Артюру, что оплата товара будет производиться не наличными, а векселями, каковые будет принимать к погашению его племянник Маконнен, которого он назначил губернатором Харара.

А напоследок добавил, что господин Пьер Лабатю остался ему должен и было бы в порядке вещей, если бы Рембо оплатил долги своего покойного партнёра.