У каждого, кто читал превосходный роман А. Н. Толстого «Петр I», запечатлелся в памяти образ несчастного и до свирепости обозленного крестьянина, которого окружающие звали «Умойся Грязью». Автору дорога эта жутковатая фигура. Умойся Грязью появляется то на каторге воронежских верфей, то на далеком Белозерском севере, то в других местах… С большой силой нарисовал его Толстой.

«На берегу… между мокрыми камнями сидели Андрюшка Голиков и… Умойся Грязью, сутулый человек, бродяга из монастырских крестьян, ломанный и пытанный много..» (Алексей Толстой. Собр. соч., том пятый, «Петр Первый», кн. 2, стр. 423.)

«Умойся Грязью дрался с пятерыми… такой злобы в человеке Андрюшка не видывал сроду…» (Там же, стр. 425.)

«Сутулый солдат… Умойся Грязью мрачно подавал из ковшика на руки… (Там же, стр. 561.)

Что за странная кличка у человека — Умойся Грязью? Имя это, фамилия или прозвище? Или, может быть, оно вообще плод фантазии писателя?

Нет, это не так. Человек с таким странным прозванием на самом деле существовал; правда, жил он не во дни Петра I, а лет на сто раньше, в 1606 году. Грамоты с этой датой поминают про «псковитянина Федора Умойся Грязью». Выходит, что пленившее А. Толстого мрачное сочетание слов было чем-то вроде фамилии?

Дело, однако, не так-то просто. «Умойся Грязью» — не фамилия, не прозвище, в нашем смысле этого слова, и уж, разумеется, не «крестное» имя. Что же тогда? А вот судите сами.

В старой Руси, как мы видели, люди постоянно носили по два имени сразу: «крестное» — для «небесных дел» и мирское» — для земных. Впрочем, так обстояло дело главным образом в кругу людей более или менее состоятельных Двухыменность была чрезмерной роскошью для крестьян, ремесленников и всевозможных «подлых» людишек прошлого. Всюду, где мы с ними сталкиваемся (конечно, они попадаются не в царских жалованных грамотах и велеречивых указах, а в решениях судов, в сыскных делах, в запродажных или кабальных записях), почти всегда каждый из них имел одно-единственное имя. Иногда оно бывает «крестным из числа хорошо знакомых и нам: Ивашко, Гаврилко, Федька, Дунька. Но едва ли не чаще всплывают совсем другие имена, „мирские", а они так резко отличаются и от крестных и от уже знакомых нам княжих имен тогдашней знати, столь непривычно звучат, что просто не знаешь, как и познакомить с ними читателя, не озадачив его окончательно.

Я беру из одной очень серьезной книги, посвященной русскому «именословию», небольшой перечень:

Кислоквас Износок

Жирнос Несоленой

Кислица Опухлой

Кисель Голохребетник

Как вам кажется, что это за слова? Автор утверждает: перед вами самые обыкновенные мирские имена простых русских людей, живших в XIV, XV, XVI веках. Трудно поверить. Хочется спросить: неужели, если вам пришлось бы избирать имя для кого-нибудь из ваших маленьких родичей, вы остановились бы на одном из этих диких слов? А вы думаете, что это самые ужасные?

Вот еще списочек из того же и еще из другого труда исследователей старины (Приведенные здесь имена взяты из работ А. М. Селищева «Происхождение русских фамилий, личных имен и прозвищ» и Н. Тупикова «Заметки к истории русских имен»):

Неудача Огурец

Нелюб Ончутка (то есть «черт»)

Нехорошей Лубяная Сабля

Болван Поганый Поп

Немыслимо объяснить себе, что думали люди, когда награждали своих детей такими «сладостными дарами»…

Правда, случается встретить и более сносные на наш слух имена. Жили в то же время на Руси люди которых звали много приятнее и объяснимее с нашей точки зрения, скажем:

Милюта Гость

Ждан Богдан

Малинка Любим

Каждый согласится: лучше называться Жданом, чем Нежданом, Любимом, нежели Нелюбом, и Богданом, а не Болваном. Но горе в том, что таких более или менее благожелательных названий дошло до нас в старых бумагах сравнительно немного. Не так уж много, правда, и злых, «поносных» кличек, вроде приведенных выше. А подавляющее большинство имен представляет собой, что называется, ни то ни сё, удивительный подбор таких разнообразных слов, что буквально ума не приложишь, кому пришло в голову сделать их именами… А впрочем, вчитайтесь еще в один список:

Горностай Грязка Пешок Огурец

Звяга Будилко Образец Паук

Сорока Май Соловей Щетина

Пешка Чулок Сахар Иголка

Что это? Перечень товаров какого-нибудь странствующего торговца? Список зверей и птиц? Случайный набор имен существительных из старинной грамматики? Нет, это шестнадцать имен, которые спокойно и без всякого смущения носили наши прапрадеды.

«Позвольте, позвольте! — разволнуется иной читатель. — Да какие же это имена? В лучшем случае — это прозвища».

Он потребует разъяснений и, конечно, будет прав. Но, чтобы дать толковое разъяснение, придется предварительно коснуться целого ряда вопросов.