Человек похвастался: «А у меня есть знакомая, которую зовут, представьте себе, Розой Львовной!» Недоуменное молчание служит ему ответом. Впрочем, кто-нибудь, наверное, скажет: «Да? Ну и что же?»

Но почему, если он же заявит: «А вторую мою приятельницу именуют Фиалкой Леопардовной (или Резедой Бегемотовной)», — все закричат со смехом и досадой: «Ну да, рассказывайте! Этого не может быть!»

Не странно ли: роза — цветок, резеда и фиалка — тоже. Лев, леопард и бегемот — крупные дикие звери. Почему же названия первых могут стать именами людей, а остальные — нет? А кстати, вы уверены, что не могут? Вот фраза из одного широко известного художественного произведения: «Жиров из страха перед Мамонтом спал в ванной».

Это вас не удивляет: в одном довоенном журнале был ведь когда-то напечатан фантастический рассказ академика Обручева: привезенный в Москву замерзший тысячелетия назад мамонт ожил и натворил всяких дел; это, наверное, из того рассказа…

Вы думаете? А другая сценка:

«Яша у рояля грянул туш. Полетели шампанские пробки. Мамонт сел рядом с Дашей…»

Бред сумасшедшего? Ничего подобного; это выписка из ничуть не фантастического романа А. Н. Толстого «Хождение по мукам». Речь идет о днях гражданской войны. Все происходит в Москве, и автор рисует действительно жившего на свете человека, лицо историческое, известного актера, а затем члена партии анархистов, Мамонта Викторовича Дальского.

Такой человек на самом деле существовал (его настоящая фамилия была Неелов), и если бы у него родилась дочка Виолетта

(«фиалка» по-французски), мы увидели бы живую Фиалку Мамонтовну (У М. В. Дальского была дочь. Она, насколько известно, жива и сейчас и зовется Ларисой Мамонтовной. Так как имя Лариса некоторыми расшифровывается как «чайка» (см. стр. 256), то сочетание получается еще более неожиданное.).

А чем хуже она, нежели Настурция Гиппопотамовна? (За Гиппопотамовну, конечно, поручиться трудно, но Леопардовна, по списку имен включенных в свое время в православные святцы, была вполне возможна. Если не буквально, то, во всяком случае, теоретически. Мало кому известно, что в святцах числилось имя «Пард», с пояснением: барс. Как известно, барс и леопард — два животных «близко родственных», как говорит А. Брем. Если бы вы носили имя Пард, вы справляли бы ваши именины 28 декабря по новому стилю: то был день, посвященный святому, близко родственному леопардам. Добавлю, пожалуй, что, таким образом, среди старых имен были три, связанных с крупными хищниками из числа «кошачьих»: Лев, Тигрий и Пард.)

В чем же дело тогда? Почему мы совершенно неодинаково реагируем на вполне однотипные сочетания слов?

Дело только в привычке и непривычке. Самое простое и благозвучное имя нарицательное прозвучит для нас дико, если мы внезапно превратим его в имя собственное. В нем еще будет живо чувствоваться непогашенное, неумершее первоначальное предметное значение: Еж Петрович, Верблюд Журавлев… Постепенно же (и, может быть, даже довольно скоро при частом употреблении) это значение затушуется, померкнет, потом вовсе исчезнет, и слово как бы потеряет для нас «всякий смысл», из «имени существительного» станет «просто именем». Как раз поэтому слова чуждых языков проще принимают на себя роль имен: за ними русский человек с самого начала не чует никакого добавочного значения: откуда ему знать, что Гамаль — по-турецки «верблюд», Ардальон для грека — «замарашка» или Дэйзи в Англии — «маргаритка»?

Я могу перевести вам то или иное имя, могу, скажем, объяснить, что турецкие слова «Назым Хикмет» означают: «Слагающий стихи» и «Мудрость», и тогда вам будет уже не так легко воспринимать их просто как имя и фамилию прославленного турецкого поэта. Но ведь пока я не сделал этого, вы даже не подозревали, что это «тоже слова».