…приехали ко мне гости: Захар Кириллович Чухопупенко,
Степан Иванович Курочка, Тарас Иванович Смачьненький, заседатель
Харлампий Кириллович Хлоста; приехал еще… вот позабыл, право, имя и
фамилию… Осип… Осип… Боже мой, его знает весь Миргород! он еще, когда
говорит, то всегда щелкнет наперед пальцем и подопрется в боки…
Н. В. Гоголь. Вечера на хутора близ Диканьки
Начало римской истории творили люди, известные нам
только по имени. Основатели Рима — это Ромул и Рем. А какова их фамилия?
Дед этих прославленных близнецов назывался Прока — и только. Отец был
Нумитор; воспитателем младенцев, после того как злые люди их покинули, а
добрая волчиха выкормила, стал некий Фаустул. Но напрасно мы с вами
стали бы рыться в источниках, в надежде найти где-либо их имена с
отчествами и фамилиями: ни того, ни другого древний Рим не знал.
Не везде было так. В соседней Греции фамилии тоже
отсутствовали, зато «патронимические образования», напоминающие наши
отчества, пользовались, как мы видели в предыдущей главе, широким
распространением. Более того, к концу греческой истории из них начало
выкристаллизовываться даже и нечто, отдаленно напоминающее наши фамилии.
И впрямь, родоначальником греко-египетских царей,
правивших с третьего до первого веков до нашей эры, был некто Лаг
(Лагос). Понятно, что первый из этих царей, сын Лага Птолемей I,
именовался Птолемеем Лагидом, то есть «Лаговичем». Известно также, что у
него было личное прозвище — Сотер (Спаситель); он оказал большую помощь
жителям Родоса во время одной из войн.
Потомки Сотера царствовали в Египте более двух веков. По
установившейся традиции, все они назывались одинаково: Птолемей
(Воитель); это имя они наследовали от пращура. Но прозвище каждый из них
получал свое, связанное с его личными свойствами и особенностями:
Птолемея II, например, звали Филадельфом, что означает Братолюбивый или
Сестролюбивый; Птолемея IV — Филопатром (Отцелюбцем); шестого,
наоборот, — Филометром (Матерелюбивым). Третий и седьмой Птолемей
заслужили прозвания Евергетов, то есть Благодетелей. Прозвища, какими бы
почетными они ни были, оставались в этом роду личными кличками, а ведь
«фамилия» тем и отличается от клички, что переходит от поколения к
поколению по наследству.
И вот, как это ни неожиданно на первый взгляд, наследственным для всех Птолемеев оказалось отчество их родоначальника: всех их мы знаем как Лагидов, то есть как «Лаговичей».
Странность эта — чисто кажущаяся: в нашей русской
истории известны такие же или очень похожие явления. Никому не ведомо,
были ли дети у полулегендарного варяга Рюрика, первого великого князя
Руси. Однако до самой Октябрьской революции множество родовитых семей
горделиво причисляло себя к Рюриковичам. Что это — фамилия?
Ничего подобного: «Рюриковичами» были и Барятинские, и
Горчаковы, и Долгорукие, и Оболенские, и Шуйские, и Мусоргские. Слово же
«Рюрикович» (по своей форме — отчество) стало означать куда более общее
понятие: «принадлежащий к самым родовитым семьям».
Примерно то же случилось и со словом «Лагид» в древнем
мире. Оно, еще не сделавшись в нашем смысле слова «фамилией», перестало
иметь что-либо общее с обычным греческим «отчеством»: «сын Лага». Оно
стало означать — «потомок».
Прошли века, и нынешние греки, так сказать эллиниды,
потомки древних эллинов, приобрели себе фамилии уже другого,
западноевропейского, понятного нам покроя. Многие из них тоже выросли из
отчеств; но это уже не те отчества, которые знал античный мир. В
современной Греции есть чисто греческие патронимические фамилии: они
оканчиваются на «-пуло-с», а это «‑пулос», по свидетельству лингвистов,
соответствует нашему «-ёнок» (жеребенок, осленок), обозначающему любое
маленькое существо, детеныша; есть и вошедшие в употребление под
влиянием турок: эти кончаются на «-огло», от турецкого «огул» — «парень,
сын». Но в древнейшее время никаких «фамилий» не было, да они были и не
нужны. Почему не нужны? Очень понятно: мир для каждого человека был еще
так мал и прост, что одно единственное имя в сочетании с именем отца
уже достаточно давало понять, о ком именно идет речь. Каждый изобретал
своему дитяти любое имя; имен было много разных, совпадали они
сравнительно редко, и, сказав; «Перикл, сын Ксантиппа» или «Софокл, сын
Софилла» — вы не рисковали услышать вопрос: «А который это из Софоклов
Софиллидов?» Если же такой вопрос и возникал, — как легко было его
разрешить. «Тот, который сочиняет славные трагедии». «Та, которую
именуют прекраснейшей в Афинах»… Словом, тот, который, «когда говорит,
всегда наперед щелкнет пальцем и подопрется в боки». «А! Ну как же,
знаем, знаем!»
(В главе Х «Мертвых душ» Гоголь упоминает какого-то
Семена Ивановича, никогда не называвшегося по фамилии. Зато он сообщает
сейчас же о нем, что тот носил «на указательном пальце перстень, который
давал рассматривать дамам». Эта интересная примета должна была, в
представлении жителей «губернского города Эн Эн», заменить такой важный
признак, как фамилия человека, и, видимо, заменяла удовлетворительно:
никто не путал этого Семена Ивановича с другими.)
В Древнем Риме обогащение личных имен пошло по пути,
резко отличному от греческого. Каждый, кто учил в школе римскую историю,
помнит: все знаменитые римляне носили не менее как по три имени каждый.
Кай Юлий Цезарь; Марк Туллий Цицерон; даже злополучный Лепид, которого
старые учебники именовали не иначе, как «незначительным Лепидом», и тот
именовался не хуже других: «Маркус Эмилиус Лепидус». (Слово «lepidus»
означало по-латыни «хороший, приятный».). Как это прикажете понимать?
Что перед нами — имя, отчество и фамилия или нечто совсем иное? А вот
слушайте! |