У Мопассана в романе «Милый друг» есть такая поучительная сцена.

Два газетных работника, мужчина и женщина, люди отнюдь не знатные, решили пожениться. Его зовут Дю-руа, то есть «Королёв», ее — Форестье, что соответствует нашему «Лесникова». Невеста давно мечтала стать аристократкой. «Я хотела бы,—признаётся она, — носить дворянскую фамилию. Не можете ли вы, раз уж мы женимся, сделаться… ну, сделаться дворянином?»

Простодушный жених, выходец из крестьянской семьи, несколько удивлен. Но, оказывается, всё обстоит проще, чем он думает. Он должен только разбить свою настоящую фамилию надвое, писать ее не «Дюруа», а «дю Руа». Жалкая деревушка, откуда он родом, зовется довольно некрасиво: Кантлэ. Но если это имя чуть-чуть изменить, превратив его в «Кантель», да прибавить к новой фамилии, получится «дю Руа де Кантель». Это уже лучше!

« — Смотрите, смотрите, готово! — неожиданно воскликнула Мадлен и протянула ему лист бумаги, на котором стояло: „Госпожа дю Руа де Кантель".

« — Да, это очень удачно,—подумав несколько секунд, заметил он с важностью…»

Что это, автор рисует каких-то расслабленных идиотов? Ничего подобного: не только в те времена так относились к подобным вещам; сегодня точно такая же сцена может повториться на Западе. В чем же тут дело?

Какая разница между «Дюруа» и «дю Руа»? А вот какая.

Дюруа, — если переводить всё это на наш язык и наши понятия, — означает, как я уже сказал, просто «Королёв». А «дю Руа», пожалуй, будет правильнее перевести как «Королевский»; замечаете разницу в оттенке? «Королёвым» может быть каждый фермер, каждый мужлан; «Королевский» — фамилия с более изысканным оттенком, хотя значит она то же самое. А сочетание «дю Руа де Кантель» можно передать уже вот как: «Господин Королевский, владелец поместья Кантель». Так сказать,—земля и небо!

Для французского языка частица «де» является признаком дворянства, хотя для грамматиков она нечто иное, как предлог, имеющий множество разных значений, и среди них такие: «из», «от».

Дворяне и рыцари Западной Европы довольно рано сообразили, что особенно чваниться именами предков нет большого смысла: что из того, что моего отца звали, скажем, Альфред, деда — Людовик, а прадеда — Карл? Гораздо существеннее, если все эти мои родичи владели землями, замками, были «сеньорами», помещиками. Куда умнее включить в фамилию наименования этих постоянных ценностей, а не личные имена предков, уже давно забытых. Тогда, пожалуй, серьезно прозвучит даже самая чванная речь, вроде девиза одного из таких очень знатных родов Франции: «Je ne suis pas roi, pripce aussi, je suis sir de Coussy», то есть: «Я не король и не принц, зато я владетель поместья Куси».

Так и начали себя именовать сперва наикрупнейшие феодалы, повелевавшие целыми областями, богатыми и могучими княжествами и графствами, а за ними — «петушком, петушком» — и мелкопоместные дворянчики, с тощим кошельком, но с непомерным честолюбием.

Чтобы короче всего выразить, что такому-то крупному вассалу принадлежат замки, угодья и населенные земли, употреблялась частица «де».

В 1128 году, например, некий бретонский помещичий род получил в свое владение целую область с городком Роган в центре. Вместе с этой вотчиной глава рода принял титул «виконта де Роган», то есть «владетеля из Рогана», «владетеля Роганского». Это было понятно и естественно,—род Роганов не менее знатен и могуч, нежели род де Куси; его девизом была другая дерзкая фраза: «Королем быть не могу, герцогом — не соблаговолю; я — Роган!»

Но прошли века, и королевская власть утратила возможность награждать своих вассалов княжествами и графствами. А вот предоставлять им в вечное пользование пресловутую частицу «де», которая когда-то прежде действительно удостоверяла владение землями и людьми, это она всё еще могла по-прежнему, и широко пользовалась своим правом. Поэтому понятие о дворянстве тесно слилось с представлением о фамилии, которой предшествует частица «де». И хотя в поздние годы монархи и короли (а затем и императоры) французские пекли новых дворян, как блины, отнюдь не даруя им никаких поместий, за вожделенное «де» эти дворяне-новички ухватывались с жадностью, стараясь прицепить к нему название любого клочка земли, к которому они имели хоть косвенное отношение. Словом, картина получилась совершенно такая же, как с нашими новобрачными дю Руа де Кантель.

( Говоря о частице «де», не следует забывать, что она является в разных формах: в виде «де ла», если название поместья женского рода; как «дю», когда род — мужской, но подразумевается определенный артикль; как «д» — в случаях, где «имя владения» начинается с гласного звука, и т. п. Совершенно ту же роль в итальянском языке играют частицы «делла», «дель», «ди» и пр. Там они чаще указывают на происхождение человека из той или иной местности, иногда на его ремесло: Лука делла Роббиа — сын красильщика; Андреа дель Сарто — сын портного; Кола ди Риенци — Николай из Риенци.).

Дело доходило до совершенных курьезов. Смелый негр, взбунтовавший рабов на сахарных плантациях одной из французских колоний, объявив себя их королем, пожелал иметь двор, состоящий из дворян. Однако у его новых подданных не было никаких поместий: ни замков, ни земель, — ничего, кроме данных им вчерашними хозяевами обычных католических имен. Это не смутило решительного монарха, и он повелел всем им принять фамилии, тут же созданные из этих личных имен, только снабженных вожделенной приставкой «де». Так появились многочисленные «де Жаны», «де Поли» и «де Мишели» (То есть по-русски: «Господин из Ивана», «Господин из Павла или Михаила»), причем, как свидетельствуют специалисты, потомки некоторых из них и по сей день носят эти «дворянские» фамилии.

Впрочем, незачем идти так далеко: и в самой Франции малограмотные, но честолюбивые люди прибегали (а возможно, прибегают и сейчас) к такому же способу самовозвеличения. Так что и там совсем не каждый, носящий фамилию с «де», на самом деле является дворянином.

Итак, во Франции дворянство обозначалось при помощи этого самого «де». В соседней Германии всё шло так же; только немецкий язык вместо французского «де» воспользовался равнозначным ему своим предлогом «фон».

Я беру в руки всё тот же старый справочник «Весь Петроград» за 1916 год. До революции в нашем городе жило неисчислимое множество немцев: справочник кишит немецкими фамилиями. И внимательный читатель легко заметит среди них прелюбопытные пары.

Вот, например, некий подпоручик Фок, Александр Яковлевич. Рядом с ним в том же столбце значится и фон Фок, Александр Александрович, но это уже действительный статский советник, так сказать, «его превосходительство», штатский генерал. Это вполне естественно: Фок мог быть и дворянином и не дворянином; дворянство же Александра Александровича подтверждала частица «фон», означавшая, что именно так — «Фок» — называлось или могло бы называться его родовое имение.

Рейнгардт, А. И. — почетный гражданин, и фон Рейнгардт, Екатерина Николаевна — жена полковника; Клуге, Генрих Иванович — ремесленник, и фон Клуге, Франц Адальбертович — настоятель лютеранской церкви — всё это были люди совершенно различных общественных слоев, разных состояний. Можно поручиться, что коллежский регистратор Константин Николаевич Кнорринг навряд ли бывал в доме у господина барона Людвига Карловича фон Кнорринга, шталмейстера высочайшего двора; точно так же и другой шталмейстер (был такой придворный чин, означавший просто «конюший»), господин барон Павел Александрович Рауш фон Траубенберг, хотя и был скульптором-любителем, мог даже не подозревать о существовании скромного василеостровского немца, художника, но «просто Траубенберга».

Нет смысла особенно долго задерживаться на этих «фонах», из которых многие действительно были баронами, носили баронский титул. Но нельзя не отметить некоторых курьезов, порожденных этой немецко-дворянской фанаберией и в Германии, и у нас в России.

Первоначальный тип баронской фамилии в ее чистом виде должен был выглядеть так: Рауш фон Траубенберг, то есть в точном переводе: «Хмелев с Виноградной горы». Подразумевалось, что дворянин носит фамилию «Рауш» (Хмелев), а его замок именуется «Траубенберг». Цеге фон Мантейфель, Пилар фон Пильхау, Клукки фон Клугенау — их можно насчитать сотни.

Всегда в этих фамилиях существительное в именительном падеже (собственно фамилия) соединено предлогом «фон» с существительным в косвенном падеже, которое и является обычно названием поместья.

Но очень скоро, так же как и во Франции, поместья перестали играть туг основную роль: рядом с земельным дворянством народилось другое, служилое. На место Пиларов Пильхауских, Цеге Мантейфельских, Клукки Клугенауских (рядом с которыми могли процветать другие ветви: Клукки Ратенауские или Шенауские) стали появляться более просто устроенные фамилии: фон Кнорринг, фон Эдельштейн. Тут всё укладывалось в одно слово; оно же могло считаться и самой фамилией и одновременно названием поместья, существующего или воображаемого. Происхождение таких фамилий могло быть различным: в одних случаях подлинная фамилия выпадала и забывалась; в других — тот или иной немец, действуя по способу француза дю Руа, просто присоединял пустопорожнее «фон» к своему исконному родовому, отнюдь не дворянскому имени.

А рядом с этим появились фамилии и совсем уж удивительные по причудливости образования, в происхождении которых мы даже и разбираться не будем.

Что скажете вы про старинный дворянский род, представители которого на протяжении долгих лет именовались так: Фон-дер-Деккен-фом-Химмельсрайх-цум-Ку-шталь?

В самом скромном переводе эта фамилия может означать не менее, нежели:

«С самой крыши из царствия небесного да прямо в коровье стойло».

Вот это уж были, действительно, настоящие фон-бароны!

Почти несомненно: ни «Декке» (покрышка, крышка), ни «Химмельсрайх» (царствие небесное), ни «Ку-шталь» (коровник) не были никогда наименованиями рыцарских замков; по крайней мере это весьма маловероятно. Надо думать, что такая фамилия создалась какими-то иными, сейчас уже трудно установимыми путями. Она была далеко не единственным образцом дворянского чудачества.

«Дворянские частицы», став с течением времени чем-то вроде дополнительного титула, понемногу начали даже «интернационализироваться», переходить от одного народа к другому, их не имевшему. У нас, русских, таких «де» и «фон» не существовало никогда: наша грамматика делала их ненужными, но в XIX веке некоторые представители дворянства стали пренелепым образом прикреплять их к часто русским фамилиям; за ними потянулись уже и совсем не дворяне.

В одной из эстонских старых церквей имеемся усыпальница, увенчанная гербом и надписью, гласящей, что здесь погребен «господин граф фон Баранов». На Руси существовал старинный дворянский род Барановых, происходивший, по геральдическим преданиям, от татарского выходца мурзы Ждана, по прозванию Баран; это вещь вполне возможная. Известно, что часть дворян Барановых переселилась в свое время в Эстляндию: там жили некогда люди с такими «гибридными» именами, как Карл-Густав Баранов, Трофим-Иоанн Баранов и т. п. Но частица «фон» у этой фамилии при всех обстоятельствах не должна была бы появиться: ведь «фон Баранов» означает «происходящий из Баранова», «владелец Баранова», а такого рыцарского замка нигде не было.

Перед самой Октябрьской революцией мне пришлось случайно встретить человека, с гордостью носившего фамилию «фон дер Белино-Белинович», а в тогдашнем Петрограде на улице Глинки существовало граверное заведение, принадлежавшее владельцу с фамилией Де-Ноткин, и рядом не то ателье шляпок, не то белошвейная госпожи Де-Ноткиной, — видимо, супруги предыдущего.

Крайне сомнительно, чтобы оба этих достойных мастера владели когда-либо замком во Франции, носившем звучное имя «Ноткин». (Существует рассказ, согласно которому некто Ноткин указал Наполеону, во время его бегства из России в 1812 году, удобное место для переправы через Березину. Изменник родины был захвачен французами с собой; позднее он получил от их императора, вместе с дворянством, частицу «де» для присоединения к фамилии. Так это или нет, его потомкам не приходилось гордиться таким прибавлением; хотя в этом случае оно было, так сказать, «законным» и «правомерным», но оплачено было ценой предательства. Версия эта объясняет возникновение столь странной для России фамилии; однако у меня нет никаких оснований утверждать, что скромные ремесленники с улицы Глинки состояли в родстве с этим негодяем.).