От него требуется немало.

Прежде всего оно должно быть не слишком длинным и трудным. Вам не удастся сделать именами такие слова, как «электрификация» или «тригонометрия», даже если они благозвучны и преисполнены высокого значения,—«роту тяжело» часто произносить их.

Во-вторых, имя обязано звучать красиво, быть изящным по своей форме. Есть слова, называющие очень хорошие вещи, но неприятные на слух: они не могут стать людскими именами. Попробуйте окрестить вашу дочурку (когда она у вас появится), скажем, Идиомой или Психикой… Не поблагодарит она вас, — а ведь слово «дрима» по-гречески значит «выражение, свойственное только одному из языков»; «психика» — означает «душевная жизнь». Чего уж, казалось бы, лучше? Но вы и сами, всего вероятнее, не хотели бы называться так: подлинное значение слов от нас скрыто, а звуки связывают их с совершенно другими понятиями.

Очень важно и третье: у каждого есть свое, личное представление о красоте, свои собственные вкусы. Однако, выбирая имена или превращая в имена слова, нельзя считаться только с собственным вкусом: ведь носить имя будете не вы, а судить о нем — не только вы.

Допустим, вы — уроженец Северной Сибири, ваше детство прошло на суровых берегах реки Пясины. Можно поверить, что слово Пясина вам с детства мило, что оно кажется вам звучным, нежным, будит у вас в груди теплые воспоминания. Вправе ли вы назвать вашу дочку Пясиной? Конечно, нет: девочка не поблагодарит вас, — ведь ни в ком другом с таким именем не свяжется никаких приятных ощущений.

Четвертое: если бы у вас, как у чукчей (см. стр. 15), каждый человек назывался только одним словом, дело обстояло бы куда проще. Но у нас имена тройные: само имя, отчество, фамилия. И, выбирая имя, никак нельзя забывать, что ему придется звучать рядом с этими соседями, а может быть, и самому превращаться в отчество. Тут, как с цветом материи, идущей на платье: красный цвет хорош, зеленый — не хуже, а многие сочетания красного и зеленого отвратительны.

Имя Роза красиво. Имя Наркис (то есть Нарцисс) тоже не дурно. Но сочетание Роза Нарциссовна Клевер вызовет общий смех: не женщина, — страничка из гербария!

В дореволюционной гимназии у меня был товарищ, носивший прекрасное, гордое испанское имя Родриго; у него была мать испанка. Но отец-то его был русским. Сочетание Родриго Степанов вовсе не казалось нам ни величественным, ни красивым; мы считали его просто смешным. И справедливо. Нельзя допускать, чтобы женщину звали Мирандолина Перерепенко или юношу — Альберт Кошкин. А ведь допускают! И тогда носитель таких, не согласованных друг с другом, имени и фамилии так же привлекает к себе всеобщее насмешливое внимание, как чудак, который явился бы на улицу в фетровой шляпе и лаптях или в современном пиджаке, но в берете со страусовыми перьями. Его сразу замечают, на него с удивлением пялят глаза.

«За столом — предсудкома, невысокий паренек в патлатой огненно-рыжей шевелюрой…

— Совмещай специальности, Рудольф! — крикнул ему кто-то из мотористов…

Лыков с любопытством смотрел на него… подивился эффектному сочетанию имени Рудольф о фамилией Бабошкин…» (Н. Верховская. Молодая Волга (роман), стр. 64-65, Л., «Советский писатель», 1957.).

Волга, советский дизель-электроход, заседание суд-кома, и вдруг, среди обычной, знакомой, естественной обстановки, милый парнишка с именем Рудольф — непривычным, чуждым, претенциозным. И все смотрят на него, как на коня с коровьими рогами или на собаку с петушиным хвостом. Зачем же допускать такую нелепицу?

Вот почему до сих пор остались в большинстве своем неудачными старания ввести в обиход новые имена взамен устаревших: их придумывали кое-как, считая, что для этого годится любое слово, лишь бы оно было хорошо как слово. Их изобретали целыми сотнями, не интересуясь законами, которым подчинены личные имена, не советуясь с людьми занимающимися их жизнью — языковедами. Языковед нередко мог бы заранее предсказать судьбу, которая постигнет то или другое именословное новшество. Вот имя Ким; у него с самого начала были все шансы выжить, привиться; оно коротко, просто, благозвучно. Кроме того, у него есть еще достоинство: у других народов оно уже давно существует. Есть множество людей, которых зовут Кимами в Корее; правда, там это скорее фамилия. Возможно это имя и в Англии, как сокращение от Кимбэлл: у Киплинга есть герой, которого зовут Ким. И наконец, может подействовать и немаловажное обстоятельство: слово Ким похоже на старое, давно привычное имя Клим. Ну что же, имя Ким и на самом деле более или менее привилось.

Нетрудно было в свое время сообразить, что надежда сохраниться есть и у таких имен, как Лилия, Нинель, Спартак, Тимур. Почему? Лилия очень напоминает общепринятое Лидия; оно близко и литературному старинному Лила, и распространенному, давно живущему у нас уменьшительному Лиля (от Елизавета). А кроме того, и само слово означает нечто приятное, красивое, женственное. Такое имя никому не режет слух, очень быстро перестает казаться диковиной.

Имя Нинель (прочитанное справа налево «Ленин») тоже имеет преимущество: сходство с привычным Нина и со столь же естественным и знакомым Нелли. Слово Нинель похоже на имя; к тому же его первые изобретатели поступили разумно, не убоявшись закончить его мягким знаком, которого нет в фамилии Ленин (происходящей, как известно, в свою очередь от имени Лена); не поступи они так, новое слово не могло бы легко войти в именослов: «Нинел» казалось бы мужским именем, и люди задумывались бы: «Нинел — очень хорошо, но как же будет сокращенно? Нина? Неля? Так зовут девочек, а тут — мальчик».

Спартак и Тимур — просто заимствования; почему бы им было не привиться у нас? Может быть, первому немного мешало наличие различных названий, данных в честь славного вождя восставших рабов — «спартакиада», клуб «Спартак» и пр. Но это оказалось преодолимым: имя живет.

Что же до множества других, в свое время предложенных, имен, то им не повезло, и вполне естественно. Советовали, например, называть детей изящными терминами из теории литературы: Поэма, Элегия, Легенда. Такие имена не могли привиться и тем более — быстро: ведь даже красивое христианское имя Роман у нас не очень в ходу как раз потому, что его смысл понимают неправильно: думают, что оно означает «литературное произведение», тогда как на самом деле имя Роман значит «римский», «римлянин» (Однако такие имена встречаются. Есть известная поэтесса НОВЕЛЛА Николаевна Матвеева. Еще до революции писатель Евгений Чириков сумел назвать свою дочку Новеллой. А число Романов, и ныне живущих и уже усопших, достаточно велико). Конечно, если бы сейчас, так же, как в дни принятия нашими предками христианства, незнакомые имена давались людям против их воли и желания, принудительно, тогда можно было бы искусственно привить любое из них: привились же в свое время такие, попервоначалу дико звучавшие, имена, как Николай или Степан.

Однако они прижились именно потому, что их, без спроса и согласия, по велению церкви получали сразу сотни и тысячи людей; и то понадобились, как мы видели, долгие века, чтобы народ принял их и перестал заменять их своими «мирскими». А теперь положение изменилось: никто не диктует нам свыше новых имен, они не сваливаются в мир пачками. И нужна известная смелость, чтобы щеголять одному среди всех в новом имени, как в новомодном платье. А такая смелость далеко не у всех есть. Да и к чему она?

Я несколько раз повторил сравнение новых имен с модными платьями. Разумно ли это? Представьте себе—да: в именословии, как и в одежде, существует «мода», и иногда вовсе не легко установить, какие силы влияют на ее изменение.

Иной раз это предпочтение меняется с течением времени. С начала тридцатых годов нашего века и до их конца особенно часто встречающимся мужским именем у нас сделалось имя Владимир. Не было класса в любой школе, в котором чуть не половина мальчуганов не именовалась бы Вовками. Потом начало все увеличиваться число Игорей, Олегов, Святославов, Вадимов и других носителей древнерусских имен, а Владимиров стало меньше. Любопытно при этом, что дореволюционные Владимиры в огромном большинстве своем в детстве звались Володями, Вовочки были исключениями.

Имя Никита лет двадцать пять назад было очень редким и вдруг вошло в неожиданную моду главным образом среди советских интеллигентов. Можно думать, большую роль здесь сыграла чудесная повесть А. Толстого «Детство Никиты»; после ее выхода в свет маленькие Никиты начали появляться повсюду, как грибы после дождя. Однако, если вы познакомитесь с именами, распространенными в то же время в колхозной деревне или в рабочих семьях, там число Никит окажется несравненно меньшим: мода на имена бывает совершенно разной в разных кругах общества.

Одновременно с Никитами сомкнутыми рядами выступили в жизнь бесчисленные Натальи; надо, впрочем, сказать, что это имя оказалось более стойким: Никит понемногу становится как будто все меньше; что же до Наташ, то их число отнюдь не уменьшается.

Среди горожан возникает и угасает внимание к одним именам, в деревне — к другим. В городах, например, мода на вычурные западноевропейские имена — Генрих, Альфред, Брунгильда, Эльвира, Эдуард — расцвела и быстро прекратилась в двадцатых годах, а, скажем до некоторых сёл Западной Сибири она докатилась только лет десять спустя. Во время Великой Отечественной войны многие ленинградцы и москвичи с удивлением рассказывали о чисто русских селениях Челябинской или Омской областей, где не было ни одной Дуни и ни одного Вани, а бегали по улицам только «иностранцы»: Маргариты, Рудольфы и даже Бернгарды.

Ну, а теперь — какой же вывод вытекает из всего этого? Он довольно прост: с одной стороны, очевидно, что приспело время нам менять наш «именослов» или, во всяком случае, расширять его; это бесспорно. С другой же стороны, — нельзя делать это так небрежно и кое-как, как делалось доныне. Наверное, следует помочь людям: не у каждого хватит фантазии, знаний и вкуса, чтобы самому выдумать хорошее имя для младенца; надо пособить им в этом. Однако составлять наши новые «святцы» должны не веселые добровольцы-любители, а люди, по-настоящему осведомленные в истории именословия, в его законах, да и в законах русского языка вообще. Только они сумеют подобрать такую сокровищницу «сладостных даров» новорожденным, из которой, если не все до одного, то хоть некоторые имена станут действительно популярными и любимыми. Красивых имен в мире очень много, как много красивых одежд или головных уборов у разных народов земли. Но ни я, ни вы не хотели бы всё еще ходить по улицам в пернатом уборе индейского вождя или в древнегреческой хламиде; всеми этими вещами лучше любоваться в музеях да на картинах. Когда вам надо заказать красивое платье, которое вы будете носить год или два, родители ведут вас в ателье, советуются с портными, судят и рядят со знакомыми так и этак насчет материала, цвета, фасона. А когда надо дать человеку имя, которое он не сбросит с плеч до конца жизни, почему-то считается, что лучше папы с мамой да еще двух-трех тетушек в этом никто не разберется. Это совершенно неверно, и, надо надеяться, рано или поздно обновленный список красивых имен, таких, как древнеславянское Лола, русское Лада, таких, как парфянско-согдийское Роксана, как изобретенное А. Толстым Аэлита или широко распространенное некогда и у нас, а теперь живущее только в Болгарии, милое Радость, — этот список будет составлен, предложен народу нашему и утвержден им.